Хочешь правды – вот она. Только выдержишь ли ты ее…
Тихонько постанывая, женщина встала, с трудом добрела до дивана. Чудесный вечер со звездами был безнадежно испорчен. Каждый день, каждый день…
Она уже вроде освободилась от всего. От сплетен и подглядываний за другими. От наслаждения, которое давала еда. От собственнической радости, которую Таисия получала, любуясь своими драгоценностями. И от любви к мужу, как ей казалось.
Но, выходит, она еще не до конца свободна.
– Каждый день… – просипела Таисия Георгиевна, стараясь удержаться от кашля. Она легла, уставилась в потолок.
Минут через пять дверь скрипнула, в комнату вошли. Позвякивание сервировочного столика на колесиках. Муж, наверное, опять хотел ее накормить.
– Чего тебе? – прошелестела женщина, не поворачивая головы. – Я не голодна.
– Тася, я очень виноват перед тобой. Я должен искупить свою вину.
– Как ты ее искупишь, Фидель? – с тоской, с раздражением отмахнулась Таисия. – Три десятка лет брака. В году – триста шестьдесят пять дней. И почти каждый день ты мне изменял. Посчитай. Получится такая огромная цифра…
– Не каждый день, не каждый! – зарычал Фидель. – Первое время я тебе вообще не изменял!
– Зато были дни, когда – по нескольку раз. Ты сам сказал. Если взять средний показатель, то получится – каждый день, – упрямо, надменно возразила женщина. – Ты не сможешь искупить свою вину.
– Смогу.
– Ой, не смеши меня, у меня от смеха опять кашель… – Она повернулась, взглянула наконец на мужа. Перед Фиделем стоял сервировочный столик на колесиках. А что на нем?
Вместо тарелок и стаканов на столике, на белом полотенце, лежали медицинские инструменты. Скальпель, шприц, еще что-то…
– Хочешь меня оперировать? Разрезать меня, вытащить опухоль? Против моей воли?
– Нет, Тася. Тебя уже не спасешь. Я много чудес видел, но в твоем случае чуда точно не будет… – покачал головой муж. – Я не онколог, но тут и специалистом не надо быть. Поздно.
– А зачем тогда все это?
– Я себя резать буду, – спокойно произнес Фидель. – Не бойся, это быстро и не слишком больно. Видишь, я приготовил обезболивающее.
– Чего это ты себе резать будешь? – пробормотала женщина. – Ой…
– Ты правильно угадала. Чем виноват, от того и избавлюсь. Я думаю, только это может искупить мою вину перед тобой.
– Ты спятил?
– Не более, чем ты.
– Зачем тебе резать себя? Скоро я умру, и будешь уже без всяких угрызений совести… с кем угодно, когда угодно и где угодно, – насмешливо произнесла Таисия Георгиевна, тем не менее чувствуя, как мурашки бегут по спине.
– Но вина моя останется, – спокойно возразил муж. – Это я тебя довел. Сколько лет ты из-за меня переживала, изводилась от ревности. Ты права – из-за меня ты умираешь.
Он расстегнул рубашку, потом взялся за ремень. Он по-прежнему не играл. Был серьезен.
– Ты хочешь сделать это при мне?
– Да. Это казнь. Но я не умру, не бойся. Все заживет быстро. И я никогда ни с одной женщиной больше…
– Погоди! Ты хочешь сделать это при мне? На моих глазах?
Секунду Фидель раздумывал, потом согласно склонил голову:
– Хорошо. Я тебя понял. Не слишком приятное зрелище. Я тогда сделаю это у себя в кабинете. – Он застегнул ремень, шагнул к двери, двигая за собой столик.
– Погоди, – громко сказала Таисия Георгиевна. – Погоди, пожалуйста.
– Что? – Курбатов недовольно нахмурился, словно его отвлекали от важного дела.
– Фидель, не делай ничего с собой, пожалуйста, – дрожащим голосом произнесла Таисия.
– Нет, Тася. Я виноват. Я сам себя ненавижу, – мягко произнес муж. – Я мог бы сделать тебя счастливой. А вместо этого сделал самой несчастной женщиной на земле.
– Погоди. Нет, погоди. Я тебя прошу… – сбивчиво произнесла она, пытаясь сесть. Но руки и ноги были словно ватные, подчинялись неохотно. – Фидель!
Он замер. «Какой красивый, какой милый… Какой он благородный, – мелькнуло у нее в голове. – И ведь сделает! В нем нет страха, вообще…»
– Я тебя люблю, – прошептала она, изо всех сил стараясь сдержать кашель и заваливаясь на бок. – Я тебя очень-очень люблю…
Его лицо исказила гримаса – Фидель свел брови, оскалил зубы. И потом он бросился к жене, подхватил ее, обнял.
– Тася. Тася… – невнятно пробормотал он. – Я тебя тоже люблю. Пусть там было всякое… Но я только тебя люблю.
Она заплакала – и он тоже. Что-то странное, невероятное происходило, о чем Таисия Георгиевна и не мечтала даже. Во что давно перестала верить. Невозможно, но именно сейчас она почувствовала себя счастливой.
– Не делай ничего с собой… Я тебя простила, простила! – Она целовала его лицо.
– Я тебя люблю. Я тебя люблю больше жизни. Ты – моя единственная, только ты, ты, ты… Я себя ненавижу. Если бы ты знала, как я себя ненавижу! – высоким голосом произнес он.
– Не надо… ты не должен себя ненавидеть, – перебила она, приникнув к его груди щекой и испытывая нестерпимую нежность.
– Это мое проклятие. Моя похоть… Я животное, зверь, я не человек.
– Ты человек, и ты очень талантливый человек! – возразила Таисия, дыша рывками, неглубоко.
– Нет. Я себя ненавижу. Что я сделал с тобой, с собой, с нашей жизнью… Я должен исправить себя, понимаешь!
– Как? Кромсая себя? Дай слово, что не сделаешь этого. Дай слово! – закричала она, забилась в его руках.
– Тася, тихо, тихо… – испугался Фидель, гладя ее по волосам. – Не надо так…
– Дай слово!
– Хорошо, я даю тебе слово.
Она моментально успокоилась, обмякла. Произнесла шепотом:
– Я тебя люблю. Я… я тебя прощаю. Я сама не права. Я должна была принять тебя таким, какой ты есть… А не смогла. Обещай вот еще что. Когда я умру, ты ничего не должен делать с собой. Живи, будь счастлив. Ну что я, что я… Я глупая женщина! А ты еще стольких людей можешь спасти, вылечить. Ты живи, ладно?
– Без тебя?
– Да. Без меня.
Он затрясся. Он плакал – беззвучно. Таисия Георгиевна обняла его еще сильнее.
– Ты меня правда любишь? – прошептала она мужу на ухо.
Тот энергично закивал, продолжая содрогаться от рыданий.
«Он меня любит. Вот счастье-то! – блаженно подумала женщина. – Ради такого и умереть не жалко!»
Руслан вышел из дому. Фонари не горели, лишь луна плыла по небу, и, отражая ее свет, алмазными сполохоми поблескивала каменистая дорога.
Приграничный городок казался вымершим в этот поздний час. Но Руслан все равно старался не привлекать к себе внимания – двигался вдоль заборов, прячась в их тени, при малейшем звуке замирал, прислушивался. Мужчина очень не хотел, чтобы его кто-то увидел.
Старая часть города. Маленькие, вросшие в песок домишки. Руслан стукнул один раз в черное крошечное окно. Через минуту там, в глубине комнаты, стало чуть светлее – словно фонарик включили.
Глухо лязгнул засов.
Руслан вошел в дом.
– Чего пришел? Не договаривались же… – спросил хозяин, невысокий, жилистый, бородатый. Он явно нервничал. – Случилось чего?
– Случилось, Бек, – шагая вслед за хозяином в глубины дома, коротко произнес Руслан.
Они расположились в крошечной, с низким потолком комнатке. Руслан сел на деревянный скрипучий стул, хозяин дома Бек опустился на пол, подогнув под себя ноги.
– Говори.
– Ты должен мне помочь, Бек, – сразу приступил к делу Руслан. – Я тоже в долгу не останусь. Организуй с помощью твоих ребят с той стороны небольшую заварушку завтра. Провокацию надо устроить.
– Мы не хотим никаких провокаций! – мгновенно напрягся хозяин. – Мы хотим тихо работать. Это бизнес, не надо никаких провокаций!
– Ты послушай сначала. Твои ребята перейдут границу. Для начала на границе постреляют, а потом шум, гам устроят уже в городе, стекла побьют. Ну, еще кружок на машине вокруг площади пусть сделают, в небо из автоматов постреляют. А потом пусть твои ребята спокойно возвращаются обратно. Завтра День города – как раз вопросов не будет, почему в этот день кто-то с той стороны кордона провокацию организовал. Такое не раз уже бывало, организуешь все? А за это я тебе партию оружия – бесплатно.
Бек некоторое время молчал, думал. Потом покачал головой:
– Не. Риск большой. На границе нас твои ребята сами постреляют, до города не успеем доехать.
– На границе спокойно завтра будет, обещаю. Сниму почти все посты. Как – не спрашивай, моя проблема. Свяжись сейчас со своими, с той стороны, объясни им – проблем не будет, – настойчиво повторил Руслан. – Пусть твои завтра переходят спокойно границу, ну, а в городе – уже одни гражданские… От гражданских подвоха не будет, они сами разбегутся.