Давно исчезло пыльное облачко в зеркале заднего вида.
И появился в дрожащем воздухе силуэт большого города. Мираж?..
Руслан вполне понимал то, что решил затеять этот гонщик. В пески заманивал. Где барханы, где дюны волнами встают на пути. Но ничего, мы тоже не лыком шиты…
Он немного отстал, но продолжал идти по следу на барханах, который оставила машина гонщика.
Взлетев на очередной холм из песка, автомобиль Руслана вдруг стал съезжать боком. Руслан повернул руль, надавил на педаль газа…
И совершенно неожиданно его авто уткнулось носом в песок. Газ. Рычание двигателя. Песок не давал ехать дальше.
– Черт… – хлопнув дверцей, мужчина выскочил из машины. И обнаружил, что передние колеса почти полностью зарылись в песок.
Он предпринял несколько попыток вызволить свой автомобиль из плена – с помощью лопаты, еще кое-каких хитростей… Но силы у Руслана уже кончились. К тому же подул ветер. Этот ветер стирал следы на песке, от него слезились глаза, было трудно дышать. И солнце. Безжалостное солнце.
Руслан сел с подветренной стороны автомобиля. Бедро левой ноги было все залито кровью – наверное, швы разошлись.
Перед глазами проплыло воспоминание: Дина – похожая на цыганку, в красном платье, с длинными темными волосами, лежащими кольцами на плечах, с рубиновым перстнем на пальце – играет на скрипке «Очи черные». Очи черные (на самом деле серые, но какая разница?), очи жгучие. Очи жгучие и прекрасные. Ох, в недобрый час увидел он их когда-то…
Застонав, Руслан захватил ладонью горсть песка.
Он стал сыпаться – медленно и неотвратимо. Песок уносил с собой ветер – куда-то туда, вдаль.
Руслан разжал ладонь – она была пуста. Лишь несколько песчинок прилипло к той линии, что звалась линией любви, что ли?
…Его тело нашли не сразу, а лишь через несколько дней. Песок почти засыпал и его, и машину.
Эпилог
Дина проснулась довольно поздно.
Она открыла глаза и не сразу сообразила, где находится. Это было странное состояние между сном и явью, когда еще не знаешь, то ли плакать, то ли смеяться. То ли вынырнет на тебя зверь из ночного кошмара, то ли улыбнется краешком рта любимый, лежащий рядом, чье лицо наполовину утоплено в подушке. То ли в мире живых ты, то ли бесплотный дух твой несется в призрачном мире, который есть фантазия, где нет ни одного реального предмета, за который можно было бы ухватиться, и лишь мерцающие переливы радуги вокруг…
Дина зажмурилась, затем снова открыла глаза и только тогда уже окончательно проснулась. И поняла – она здесь и сейчас. Одна в этой комнате, в этом деревенском домике. «Позвонить… Нет, он сказал: сам вечером позвонит. И чтобы я не забыла включить телевизор. Я помню! Я все помню».
Она встала и, как была, в ночной рубашке до пят, вышла на крыльцо старого, но еще крепкого деревянного дома. Дул прохладный ветерок, но в нем уже явственно чувствовались те жгучие нотки, которые предвещали полуденный зной. Дина спустилась с крыльца.
Трава. Пионы. Скоро распустятся – вон их круглые, упругие головки поднимаются вверх… Дина не выдержала, прикоснулась кончиками пальцев к прохладным бутонам. Она любила ко всему прикасаться, все теребить. Тактильная радость – вот как это называлось. Радость прикосновения. Радость ощущения всего живого… В солнечном свете блеснуло сталью кольцо на ее пальце. Кольцо было ее талисманом. В прошлом году оно спасло Дину от смерти – так всерьез считал ее муж. Он утверждал, что именно благодаря кольцу и рана Дины после огнестрельного ранения зажила быстро, и пальцы ее вновь обрели подвижность…
Правда, не до конца.
Дина могла ими двигать, ловко управлялась по хозяйству, шила и многое другое… Со стороны никто бы и не подумал, что у этой женщины какая-то проблема с пальцами на правой руке. И на скрипке она играла по-прежнему лихо! Но… но что-то уже было не то. Суставы утратили прежнюю подвижность, не отзывались сразу и легко. А словно с усилием… Поначалу Дина переживала из-за травмы, из-за невозможности играть на скрипке, как прежде, виртуозно, но потом поняла, что данная потеря – только благо. «У медали две стороны!» – помнила она слова Никиты. Поэтому скоро ее перестала терзать прежняя честолюбивая тоска, тоска по несбывшемуся. Она не будет гениальной скрипачкой. Ведь на скрипке можно играть либо гениально, либо – вообще не играть. Ну и что. Есть более чудесные вещи, чем восхищение толпы. Она играла теперь для единственного своего слушателя – для мужа. А тот в музыке не разбирался совершенно, и потому для него Дина все равно была виртуозом.
А музыка… она и правда разлита везде.
Вот как сейчас, например. Звенел воздух, пели птицы. Хрустальными переливами, едва слышно, трещали своими слюдянистыми крылышками стрекозы…
А дальше – мелодично плескала волнами Волга. (Дом, в котором жила теперь Дина, стоял на высоком берегу, отовсюду хороший обзор. Река в этом месте широкая-широкая. Горизонт – как на ладошке, все рассветы и закаты – только для Дины!) Сейчас утренний туман над водой уже рассеялся, и было видно белый трехпалубный теплоход, медленно и вальяжно рассекающий воду. Вот он дал гудок, и этот долгий низкий звук разлился над водой.
Трель звонка откуда-то из дома. Ах да, это же будильник!
Дина, сбросив с себя оцепенение, бросилась назад, включила телевизор.
Передача уже началась. Спортивный канал. Репортаж о международном ралли с места событий.
– …а еще хочу передать привет своей жене. Она обычно сопровождает меня, но этим летом, так получилось, сидит дома. Динка, привет! – Никита, в комбинезоне, со шлемом в одной руке, замахал другой, свободной. На заднем фоне – золотые пески, белый диск солнца. Волосы у Никиты уже отросли, и золотисто-рыжие пряди торчали в разные стороны над его головой, напоминая нимб.
– Привет, – сказала Дина и тоже помахала рукой.
Другую руку она привычно держала на животе. Тактильная радость. Ведь их с Никитой ребенок уже начал шевелиться… И ни одно его движение нельзя пропустить.