И появился ифрит, подобный языку пламени, и разевал он рот, из которого выходил огонь, и из глаз и носа его шли огонь и дым. Девушка же вышла, подобная громадному огненному углю, и она сражалась с ним некоторое время, и огонь сомкнулся над ними, и дворец наполнился дымом. Мы скрылись в дыму и хотели погрузиться в воду, опасаясь сгореть и погибнуть. Тогда царь воскликнул: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, Высокого, Великого! Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! О, если бы мы не возложили на нее подобного ради освобождения этой обезьяны, не было горя этого великого! Небывалой тяготой обременили мы душу ее этой битвой с проклятым ифритом! Не одолеть его всем ифритам, существующим на земле! О, если бы мы не знали этой обезьяны! Да не благословит Аллах ее и час ее появления! Мы хотели сделать добро ради Великого Аллаха и освободить этого несчастного от чар, и нас постигло сердечное мучение!».

А что до меня, то язык был у меня связан, и я не мог ничего сказать царю. Но не успели мы очнуться, как ифрит закричал из-под огня и оказался подле нас в зале. Он дунул нам в лицо огнем, но девушка настигла его и подула ему в лицо, и в нас попали искры от них. Те, что были от нее, не повредили нам, а одна из его искр попала мне в глаз и выжгла его. И царю в лицо попала искра из его искр и сожгла ему половину лица и бороду, и нижнюю челюсть, и вырвала нижний рад зубов. А еще одна искра ифрита попала евнуху в грудь и сожгла его, умертвив его в тот же час и минуту, и мы убедились, что погибнем, и потеряли надежду на жизнь.

Но сквозь отчаяние свое мы вдруг услышали, как кто-то восклицает: «Аллах велик! Аллах велик! Он помог и поддержал, и покинул того, кто не принял веру Мухаммеда, месяца веры!». Оказалось, царевна сожгла ифрита, и он стал кучей пепла. И она подошла к нам и сказала: «Принесите мне чашку воды!». И ей принесли чашку, и она проговорила что-то, чего мы не поняли, а потом брызнула на меня водой и сказала: «Освободись, заклинаю тебя истиною истинного и величайшим именем Аллаха, и прими свой первоначальный образ».

Я встряхнулся и вдруг вижу, что стал человеком, каким был прежде, но только мой глаз пропал, а девушка воскликнула: «Огонь, огонь! О батюшка, я уже не буду жить! Я не привыкла биться с джиннами, а будь он из людей, я бы давно убила его. Силы покинули меня тогда, когда гранат рассыпался, и я подбирала зерна, но не нашла того зернышка, в котором был дух джинна. О, если бы я отыскала его сразу, он тотчас же умер бы. Но по воле судьбы и рока я не знала этого. И явился он, и у меня с ним был жестокий бой под землею, в воде и в воздухе. Всякий раз, как я открывала над ним врата колдовства, он тоже открывал врата надо мною, покуда не открыл врат огня, а мало кто спасается, когда открываются над ним врата огня. Сама судьба помогла мне против него, и я сожгла его раньше себя, предложив ему прежде принять веру ислама. А что до меня, я умираю, и да будет Аллах для вас моим преемником».

И она стала взывать к Аллаху о помощи, непрестанно призывая огонь на помощь, и вдруг темные искры поднялись к ее груди и распространились до лица. Тогда она заплакала и воскликнула: «Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и что Мухаммед — посланник Аллаха!». Мы смотрели на нее и вдруг увидели, что стала она кучею пепла рядом с пеплом от ифрита. И мы опечалились о ней. О как мне хотелось быть на ее месте, чтобы не видеть, как это прекрасное лицо, сделавшее мне такое благо, превратилось в пепел! Но приговор Аллаха неотвратим.

И когда царь увидел, что его дочь обратилась в пепел, он вытащил остаток своей бороды, стал бить себя по лицу и разорвал на себе одежды от горя. И я сделал так же, как он, и мы заплакали о девушке. И подошли придворные и вельможи царства и увидели султана в состоянии небытия, а рядом — две кучи пепла. И они удивились и походили немного вокруг, а царь, когда очнулся, рассказал им, что случилось с его дочерью и ифритом. И стало это для них великим несчастьем. И закричали женщины и девушки во всем городе. И оплакивали царевну семь дней.

Царь приказал выстроить над прахом своей дочери большой купол, и под ним зажгли свечи и светильники, а пепел ифрита развеяли по воздуху, чтобы проклял его Аллах. После событий этих горестных царь заболел болезнью, от которой был близок к смерти, и его болезнь продолжалась месяц. Но потом поправился, и борода его снова выросла, и он призвал меня, говоря: «О юноша, мы проводили время в приятнейшей жизни, в безопасности от превратностей судьбы, пока ты к нам не явился. О если бы мы не видели тебя и не видели твоей гадкой наружности! Из-за тебя мы претерпели лишения жестокие: я лишился моей дочери, которая стоила сотни мужчин, и со мной случилось от огня то, что случилось — я лишился своих зубов, и евнух мой умер… А ни раньше, ни после этого мы ничего от тебя не видели. Но все от Аллаха — и нам, и тебе! Слава же Аллаху за то, что моя дочь освободила тебя и сама себя погубила! Но уходи, дитя мое, из моего города, достаточно того, что из-за тебя случилось. Все это было предопределено — и мне, и тебе. Так уходи же с миром, а если я еще раз увижу тебя, то убью без сожаления всякого».

И он закричал на меня, и я вышел от него, не веря в спасение и не зная, куда идти. Вспомнил я в сердце своем все, что случилось со мной: как разбойники оставили меня на дороге, как я от них спасся и как шел целый месяц и вошел в город чужеземцем, и встретился с портным и с женщиной под землею, и как спасся от ифрита, когда он нашел меня и вознамерился убить. И я вспомнил обо всем, что прошло в моем сердце, с начала до конца, и восхвалил Аллаха, и воскликнул: «Ценою глаза, но не души!».

А прежде чем выйти из города, сходил в баню, обрил себе бороду, надел черную власяницу и пошел наугад. Каждый день я плакал и размышлял о бедствиях, случившихся со мною, и о потере глаза. И всякий раз говорил такие стихи:

Всемилостивым клянусь, смущенья, сомненья нет,

Печали, не знаю как, меня окружили вдруг.

Я буду терпеть, пока терпенье само не сдаст;

Стерплю я, пока Аллах судьбы не решит моей.

Стерплю, побежденный, я без стонов и жалобы,

Как терпит возжаждавший в долине в полдневный зной.

И буду терпеть, пока узнает терпение,

Что вытерпеть горшее, чем мирра, я в силах был.

Ничто ведь не горько так, как мирра, но будет ведь

Еще более горько мне, коль стойкость предаст меня.

И тайна души моей — толмач моих тайных дум,

И тайное тайн моих — о вас мысли тайные.

И горы б рассыпались, коль бремя мое несли б,

И ветер не стал бы дуть, и пламя потухло бы.

И если кто скажет мне, что жизнь иногда сладка,

Скажу я: «Наступит день, что горше, чем мирры вкус».

И я скитался по странам, и приходил в города, и направился в Обитель Мира — Багдад, надеясь дойти до повелителя правоверных и рассказать ему, что со мной случилось. И пришел в Багдад сегодня вечером, и нашел моего первого брата стоящим в недоумении, и сказал ему: «Мир с тобой!». Мы побеседовали, а вскоре подошел к нам третий брат и сказал: «Мир с вами, я чужеземец», — и мы отвечали: «Мы тоже чужеземцы и пришли сюда в эту благословенную ночь». С той минуты мы пошли втроем, и никто из нас не знал истории другого. Судьба привела нас к этой двери, и мы вошли к вам. Вот какова моя история.


«Поистине, рассказ твой удивителен, — сказала госпожа жилища. — Пригладь себе голову и уходи своей дорогой». Но календер сказал: «Я не уйду, пока не услышу истории моих товарищей».

И тогда выступил вперед третий календер и сказал: «О благородная госпожа, моя история не такова, как история этих двоих! Нет! Моя история удивительнее и диковиннее. Из-за нее я обрил себе бороду и потерял глаз. Этих двоих поразила судьба и рок, я же своей рукой навлек на себя удар судьбы и заботу».

История третьего календера

Был я царем, сыном царя. И когда отец скончался, я взял власть после него и управлял, и был справедлив и милостив к подданным.

И была у меня любовь к путешествиям по морю на корабле, а город наш лежал посреди обширного моря, и вокруг были острова, большие и многочисленные. И было у меня пятьдесят кораблей торговых и пятьдесят кораблей поменьше, для прогулок, а также сто пятьдесят судов, снаряженных для боя и священной войны. Захотел я однажды посмотреть на острова, и вышел с десятью кораблями, взяв запасов на целый месяц, и ехал двадцать дней, а когда наступила одна из ночей, на нас подул столь сильный ветер, что на море поднялись большие волны, которые бились одна о другую. И мы отчаялись в жизни, утратили надежду на спасение, и покрыл нас густой мрак, и я воскликнул: «Недостоин похвалы подвергающийся опасности, даже если он спасется!». И мы стали взывать к Аллаху Великому, умоляя его о пощаде, а ветер все дул против нас, и волны бились, пока не показалась заря. Лишь тогда море успокоилось, а скоро засияло солнце. И мы приблизились к острову, и вышли на сушу, и приготовили себе поесть, и поели, а затем отдохнули два дня и еще двадцать дней держали путь по морю.