Носильщик послушно поднял корзину и последовал за девушкой, а та остановилась у лавки торговца сладостями и купила поднос, на который наложила всего, что было у него: плетеных пирожных и пряженцев, начиненных мускусом, и пастилы, и пряников с лимоном, и марципанов, и гребешков Зейнаб, и пальцев, и глотков кади, и разных других сладостей. Сложив их на поднос, она положила его в корзину. Тогда носильщик заметил: «Если бы ты дала мне знать, я привел бы с собою осленка, чтобы нагрузить на него эти припасы». Женщина лишь улыбнулась и, шлепнув его рукой по затылку, сказала: «Ускорь шаг и не разговаривай много! Твоя плата тебе достанется, если захочет Аллах Великий».

А потом женщина остановилась возле москательщика и взяла у него воду десяти сортов: розовую воду, померанцевую, сок кувшинок и ивовый сок… Взяла еще две головы сахару, обрызгиватель с розовой водой с мускусом, и крупинки ладана, и алоэ, и амбру, и мускус, и александрийские свечи — все это она положила в корзину и снова велела: «Возьми корзину и следуй за мной!». Носильщик повиновался и следовал за женщиной.

Так подошли они к красивому дому с высокими колоннами. Пред ним расстилался широкий двор, а ворота с двумя створами из черного дерева были выложены полосками из червонного золота. Женщина остановилась у ворот и, откинув с лица покрывало, тихонько постучала, носильщик же стоял позади и непрестанно размышлял о ее красоте и прелести. Вдруг распахнулись оба створа, носильщик взглянул, кто открыл ворота, и увидел вдруг привратницу: высокую ростом, с выпуклой грудью, красивую, прелестную, блестящую и совершенную, стройную и соразмерную, с сияющим лбом и румяным лицом, с глазами, напоминающими серн и газелей, и бровями, подобными луку новой луны в шабан[7]. Ее щеки были как анемоны, рот — как соломонова печать[8], алые губки — как коралл, зубки — будто стройно нанизанный жемчуг или цветы ромашки. А шея как у газели, и грудь словно мраморный бассейн с сосками, подобными гранату, и прекрасный живот, и пупок, вмещающий унцию орехового масла. О такой поэт сказал:

Посмотри на солнце дворцов роскошных и месяц их,

На цветок лаванды и дивный блеск красоты его!

Не увидит глаз столь прекрасного единения

Черного с белым, как лицо ее и цвет локонов.

Лицом румяна, красой своей говорит она

О своем призванье, хоть и нет в нем свойств ее прекрасных.

Изгибается, и смеюсь я громко над бедрами,

Изумляясь им, но готов я слезы над станом лить.

И когда носильщик взглянул на нее, его ум и сердце были похищены, а корзина чуть не упала с головы. «В жизни моей не было дня благословеннее этого!» — воскликнул он, а женщина-привратница сказала пришедшей: «Входи и сними тяжесть с этого бедного носильщика!». И та вошла. Привратница и носильщик последовали за ней, покуда не достигли просторного двора с колоннадой, пристройками, сводами, беседками и скамьями, чуланами и кладовыми, над которыми опускались занавеси. Посреди двора был большой водоем, а в нем — челнок. А на возвышении располагалось ложе из можжевельника, выложенное драгоценными камнями, над которым приспускался полог из красного атласа с жемчужными застежками величиной с орех и больше. Вдруг из-за него показалась молодая женщина сияющей внешности — с дивными чертами, луноликая, с глазами чарующими и изогнутым луком бровей. Ее стан походил на букву алиф[9], и дыхание благоухало амброй. Коралловые уста ее казались такими сладостными, а лицо своим светом смущало сияющее солнце. Она была словно одна из вышних звезд или купол, возведенный из золота, или арабский курдюк, или же невеста, с которой сняли покрывало. О такой поэт сказал:

Смеясь, она как будто являет нам

Нить жемчуга, иль ряд градин, иль ромашек.

И прядь волос, как мрак ночной, спущена,

И блеск ее сиянье утра смущает.

И поднялась эта женщина с ложа, не спеша подошла к сестрам и сказала: «Чего вы стоите? Спустите тяжесть с головы этого бедного носильщика!». И покупавшая зашла спереди, а привратница сзади, и третья помогла им, и они сняли корзину с носильщика, и вынули то, что было в корзине, и разложили все по местам, и дали носильщику два динара, и сказали: «Отправляйся, носильщик!». Но тот мог лишь смотреть на девушек — таких красивых и прекрасных, каких он еще не видел в своей жизни. А мужчин между тем у них не было. Носильщик глядел на напитки, плоды, благовония и прочее, что было у них, и, удивленный до крайности, медлил уходить. «Что с тобой, почему же ты не идешь? — спросила его женщина. — Ты как будто находишь плату слишком малой? — и, обратившись к своей сестре, велела: — Дай ему еще динар».

Но носильщик воскликнул: «О госпожа, я не нахожу, что мне заплатили мало! Моя плата не составит и двух дирхемов, но мое сердце и ум заняты вами: почему вы здесь одни, и возле вас нет мужчин, и никто вас не развлекает? Вы знаете, что минарет стоит не иначе, как на четырех подпорах, а у вас нет четвертого. Женщинам хорошо играть лишь с мужчинами, ведь сказано:

Не видишь — четверо здесь для радости собраны!

И лютня, и арфа, и цитра, и флейта.

Четыре цветка тому вполне соответствуют!

Гвоздика и анемон, и мирта, и роза.

Четыре нужны еще, чтоб было прекрасно все:

Вино и цветущий сад, динар и любимый!

А вас трое! Вам нужен четвертый, который был бы мужем разумным, проницательным и острым, хранителем тайн».

Слова носильщика девушкам понравились, они засмеялись и спросили: «Кто же будет для нас таким? Мы — девушки, и боимся доверить тайны тому, кто не сохранит их. Ведь читали мы в преданиях ибн ас-Сумам:

Храни свою тайну, ее не вверяй;

Доверивший тайну тем губит ее.

Ведь если ты сам свои тайны в груди

Не сможешь вместить, как вместить их другим?

Об этом же сказал, и отлично сказал, Абу-Новас[10]:

Кто людям поведает тайну свою —

Достоин тот знака позора на лбу».

Услышав эти слова, носильщик воскликнул: «Клянусь вашей жизнью, я человек разумный и достойный доверия! И читал книги, и изучал летописи. Я проявляю хорошее и скрываю скверное, ведь поэт говорит:

Лишь тот может тайну скрыть, кто верен останется,

И тайна сокрытою у лучших лишь будет;

И тайну в груди храню, как в доме с запорами,

К которым потерян ключ, а дверь — за печатью».

Услышав столь искусно нанизанные стихи, девушки сказали носильщику: «Ты знаешь, что мы потратили на трапезу много денег; есть ли у тебя что-нибудь, чтобы возместить нам? Мы не позволим тебе трапезничать с нами и глядеть на наши прекрасные светлые лица, пока ты не заплатишь сколько-нибудь денег. Разве не слышал ты пословицу: любовь без гроша не стоит и зернышка?». А привратница добавила: «Если есть у тебя что-нибудь, о мой любимый, тогда ты сам — что-нибудь, а если нет ничего — и иди без ничего!».

«О сестрицы, — сказала тогда девушка, с которой носильщик пришел в дом, — оставьте его! Клянусь Аллахом, он сегодня ничем не погрешил перед нами, и любой другой не был бы так терпелив. Что ни придется с этого юноши, я заплачу за него». Носильщик обрадовался, поцеловал землю и поблагодарил девушку. Тогда та, что была на ложе, сказала: «Клянусь Аллахом, мы оставим тебя сидеть у нас только с одним условием: не спрашивай о том, что тебя не касается, а станешь болтать лишнее, будешь бит». — «Я согласен, о, госпожа! — отвечал носильщик. — На голове и на глазах! Вот я уже без языка!»

Девушка, приведшая носильщика в дом, встала, затянув пояс, расставила кружки и процедила вино. Она расположила зелень около кувшина, принесла все, что было нужно, а потом села вместе с сестрами. Юноша расположился между ними, чувствуя себя, будто во сне. Молодая женщина взяла флягу с вином и, наполнив первый кубок, выпила его, за ним — второй и третий, а после наполнила другой кубок и подала носильщику со словами:

Пей во здравье, радостью наслаждаясь!

Вот напиток, что болезни лечит.

Носильщик взял чашу в руку, поклонился, поблагодарил и произнес: