Кэтрин Коултер - Песня огня

Когда она подняла голову, то слегка задыхалась, а в глазах ее было глубокое беспокойство. Грэлэму захотелось одновременно и рассмеяться, и сжать ее в своих объятиях, но он не сделал ни того, ни другого.

— Еще, Кассия, — сказал он тихо. Грэлэм позволил ей действовать, как она захочет, и был в восторге, когда почувствовал, что ее поцелуи становится более глубоким, а рука легла на его плечо. Рыцарь почувствовал прикосновение ее нежных грудей к своему телу и удивился, как ему еще удается сохранять спокойствие. Очень медленно он выпростал одну руку из-под головы и осторожно положил на ее спину. Рука его потянулась к ее мягким волосам и погладила их; он старался не спугнуть ее, несмотря на то что его сжигало яростное желание. Грэлэм почувствовал, как она вздрогнула и попыталась отодвинуться, вновь объятая недоверием.

Он думал, что лопнет, когда ее рука погладила его по груди и спустилась вниз, к животу.

— Тебе нравится мое тело? — спросил рыцарь, не отрываясь от ее рта.

Ответом был судорожный вздох; она испуганно отдернула руку. Кассия не знала, почему ей нравится дотрагиваться до него. Ей показалось, что теперь ее тело не принимает приказаний разума, а действует само по себе.

— Я… я не против… поцеловать тебя, — прошептала она, с трудом оторвавшись от него.

— Вот и отлично, — ответил Грэлэм и услышал хрипоту в своем голосе.

«Клянусь костями святого Петра, — подумал он, с трудом подавляя стон, — это мука, какую я и вообразить не мог».

Пальчики ее скользнули ему под голову, чтобы притянуть его поближе к себе.

Когда она снова коснулась поцелуем его губ, он почувствовал дрожь ее тела при соприкосновении их языков. Ее обнаженное бедро легонько коснулось его бедра, и Грэлэм заметил, как оно напряглось. Если бы он разрешил ей продолжать ласкать его, то не смог бы за себя поручиться.

Осторожно рыцарь высвободил руку и сжал плечо жены, стараясь отстраниться.

— Ты вела себя хорошо, — сказал он, пристально вглядываясь в ее подернутые дымкой глаза, — спи, Кассия.

Она непонимающе смотрела на него, чувствуя, как внутри ее тела, в самой его сердцевине, нарастает жар, а груди набухли и приобрели непривычную чувствительность. Вдруг Кассия поняла, что ей совсем не хочется спать, а хочется продолжать ласкать его.

— Я, я… не понимаю, — задыхаясь, пролепетала она.

— Спи, — повторил он.

Грэлэм осторожно отстранил ее, перекатился на живот и отвернулся. Он почувствовал, что она не шелохнулась, с трудом улыбнувшись, он добавил:

— Я хочу, чтобы ты сняла рубашку. Если ночью ты озябнешь, я хочу, чтобы ты прижалась ко мне и согрелась в моих объятиях. Доброй ночи, жена.

Кассия потянула пояс своей ночной рубашки онемевшими пальцами и выскользнула из нее с глубоким смущенным вздохом. Потом свернулась клубочком рядом с ним.

— Я никогда не научусь тебя понимать, — сказала она в темноту,

«Возможно, — думал он, стараясь успокоиться и дышать ровно, — возможно, я и сам никогда не научусь понимать себя».

Фермер Роберт с восторгом встретил предложение обзавестись новой женой. То, что жена уже носила в своем чреве ребенка лорда, ничуть его не обеспокоило. Она была пригожая и совсем молодая бабенка. С сыновьями, которых она, вне всякого сомнения, народит ему, ферма его станет процветающей, а вместе с ней будет процветать и он сам. Что же касается ребенка лорда, то о нем позаботятся надлежащим образом. Он тотчас же понял, что ей вовсе не по вкусу перспектива стать его женой, но с присущей ему терпеливостью подумал, что все быстро изменится.

Узнав новость, Нэн сначала не поверила, потом пришла в ярость. Она бросала убийственные взгляды на Кассию и умоляющие — на Грэлэма. Но все было напрасно. Мужа она сразу же возненавидела, хотя он не был ни старым, ни безобразным.

Священник Вулфтона, отец Тобиас, поженил их не мешкая, и Грэлэм на радостях подарил фермеру бочонок своего лучшего вина, а Нэн дал щедрое приданое.

Хотя Кассия и сочла, что Грэлэм слишком жестоко обошелся со своей любовницей, при мысли о том, что Нэн скоро покинет замок, она испытала огромное облегчение.

Но еще больше Кассию занимало то, что она почувствовала, когда поцеловала мужа, нечто такое, от чего ее обдало жаром, что-то, что отчаянно толкало ее к нему. Однако Грэлэм опять оттолкнул ее. Отверг. Когда утром она проснулась, его уже не было рядом, а в зале он приветствовал ее так, будто ничего и не произошло и все, что было между ними, не выходило за рамки обыденного. На мгновение у нее даже появилось всепоглощающее желание ударить его.

Кассия стояла рядом с мужем, глядя, как Нэн и ее супруг покидают Вулфтон в открытой повозке; бочонок вина примостился возле Нэн и был похож на пухлого ребенка. Какое-то время леди Кассия тешила себя, намереваясь сказать мужу, что она отказывается участвовать в сделке. Он теперь не мог больше угрожать ей тем, что оставит Нэн и та будет донимать ее своей наглостью. Но она вовремя прикусила язычок. Теперь Кассия не была так уж уверена, что не хочет выполнять условия их договоренности, если та останется в силе. Почему, корила она себя, почему она раньше не попросила отца объяснить ей, каковы мужчины?

В то же время Грэлэм отчаянно мечтал о битве. Энергия его была неистощимой, настроение — воинственным. Он был бы даже рад, если бы Дайнуолд де Фортенберри напал на его земли, потому что это сулило ему возможность сойтись с врагом в бою. Так как желание его не могло осуществиться, по крайней мере в этот день, он с дюжиной своих людей направился в деревню Вулфтон, и все они лихорадочно принялись достраивать оборонительную стену. Вернувшись домой поздно, рыцарь чувствовал себя совершенно измученным и был доволен, что работа на целый день вытеснила из его головы мысли о жене.

Но, когда она вошла в спальню, в то время как Грэлэм принимал ванну, оказалось, что де Моретон переоценил свою усталость.

— Я пришла помочь тебе, милорд. — Кассия старалась не встретиться с мужем взглядом. Он был рад, что глубина ванны не позволяет ей видеть, насколько он желает ее.

— Можешь помыть мне спину, — сказал рыцарь отрывисто и подался вперед. Кассия не отрываясь смотрела на его широкую спину. Она ощущала упругие мускулы под тканью, которой терла мужа. К своему удивлению, она чувствовала, как тело ее охватило тепло, и это все усиливавшееся тепло шло откуда-то снизу, от ее живота.

— Что ты делала сегодня? — спросил Грэлэм, стараясь отвлечься.

— Закончила шить новую рубашку, которую, надеюсь, ты одобришь.

— А как насчет твоего платья?

— Скоро придет и его очередь.

Ее рука нырнула в воду и прикоснулась к его бедрам. Он поспешно повернулся:

— Довольно, Кассия. Иди позаботься о нашем ужине. Ему показалось, что на мгновение глаза ее изменили выражение — он прочел в них разочарование, но мгновение прошло, и ей удалось скрыть свою обиду.

— Я скоро спущусь вниз.

Кассия только кивнула, опасаясь, что голос выдаст ее, впрочем, он ей уже не повиновался, потому что в горле образовался комок. Она вышла из спальни и принялась сурово распекать служанку, по беспечности уронившую серебряную тарелку.

Сэр Уолтер де Грасс снова устремил взгляд на помост, где помещался хозяйский стол. Он ощущал неприязнь к себе миледи, и это его раздражало. Сколь гордой она ни была, эта жена лорда, а добровольно бежала с Дайнуолдом де Фортенберри. Уолтер слышал, как она описывала этого человека, Эдмунда, своему мужу в надежде умиротворить его. Лицо цвета песка. Черт возьми, не кем иным, кроме Дайнуолда де Фортенберри, он быть не мог. Как ей удалось с ним спеться — этого Уолтер не знал и не мог постигнуть, но полагал, что женщины лукавы, хитры и коварны и гораздо больше, чем мужчины, склонны к обману. Он подался вперед, опираясь локтями о деревянное блюдо. Скоро, думал он, как только представится случай, он доставит сюда, в Вулфтон, этого Фортенберри. Интересно знать, как поведет себя гордая Кассия, когда увидит своего любовника. На мгновение рыцарь нахмурился, думая о мужчинах. готовых развесить уши и поверить невероятным россказням маленькой гордячки. Он-то был уверен, что она солгала. Он только дивился, отчего это лорд Грэлэм так нежен с ней. Будь она его женой, он избил бы ее до смерти за подобное оскорбление.

Уолтер гадал, стоит ли ему прямо сказать Грэлэму, кто этот человек. Ярость лорда приведет его прямо к Фортенберри, Бравый вояка опрокинул в глотку кубок эля и продолжал размышлять.