Так что в это обвинение Еве не верилось совершенно. Что касается оружия, тут уже сложнее — если у него и был ствол, то Виктор об этом не распространялся.

— А сам он сейчас где?

— Никто не знает, но полицейские говорят, что он ещё вчера уехал из страны, — похоже, что секретарша искренне наслаждалась происходящим. Ещё бы такие события! А друзей у папы много, есть к кому на работу пристроить…

— Ладно, от меня ты что хочешь?

— Так они просят, чтобы все сотрудники приехали, и в их присутствии досмотреть кабинеты.

— Это органы-то просят? — уточнила Ева, пытаясь вспомнить, что у неё хранится в сейфе. Вроде, ничего противозаконного там быть не должно.

— Ну, да.

— Хорошо, сейчас буду, — девушка нажала отбой, ещё несколько секунд подумала, тряхнула головой и пошла нарушать братскую идиллию.

При её приближении и Самойлов, и Романовский замолчали, чем навели на мысль об обсуждаемой персоне.

— Прошу прощения, что отвлекаю, но мне пора. Если можно, верни мне, пожалуйста, ключи, — она протянула ладонь к Денису, но вместо брелка её коснулись теплые пальцы.

— Я тебя отвезу. Лех, передавай Ире привет и мои поздравления, — он кивнул брату, прощаясь.

— Подождите! Ева, спасибо, — Самойлов подошел к ней ближе. — Понимаю, что теплых чувств у вас к моей семье нет, но мы вам благодарны.

— Я делала это не для вас, а ради ребенка, — она проигнорировала его попытку примирения, впервые внимательно посмотрев в глаза Алексею. — Но тоже поздравляю. И ещё, если у меня возникнет хоть тень сомнения, что вы не должным образом обращаетесь с сыном, натравлю на вас Ирмскую, — с улыбкой, с которой юмора не было вообще, зато предупреждение читалось вполне даже отчетливо, закончила Ева. — Всего хорошего.

До машины они дошли молча, хотя девушка и ощущала неодобрение, исходящее от Дениса. Только когда он устроил её на пассажирском сиденье и сам сел за руль, оно проявилось вербально.

— Зря ты так. Леха нормальный мужик, хотя то, как он поступил с тобой, это и опровергает, — мужчина отодвинул сиденье, подстраивая водительское кресло под себя. — Но ради семьи он сделает все, что угодно.

— Я в этом уже убедилась на собственном примере, так сказать. И то, как у меня перед глазами держали нож, вряд ли забуду.

Романовский чертыхнулся сквозь зубы, но больше вопрос отношений со своим братом не поднимал.

— У тебя же сегодня последний день отпуска, зачем ехать на работу?

— Показаться, чтобы не забыли, как выгляжу, — хмыкнула Ева, наблюдая за тем, как он ведет машину. Да, салон её девочки явно не предназначен для таких, как Денис. Хотя водитель из него гораздо лучше, чем из самой хозяйки, это следовало признать.

— Могу научить тебя нормально водить. Если захочешь, конечно, — сразу добавил мужчина, не желая обидеть девушку.

— Я подумаю, — она отвернулась и, нахмурившись, смотрела на мелькавшие за окном дома. Еве не давала покоя ситуация с этим обыском у них в конторе. Да ещё и внезапный отъезд Виктора… Конечно, все, что говорила Лидочка следовало делить на два, а то и на четыре, но если прибавить к этому оговорку Дениса относительно угрожающей ей опасности… Ведь буквально вчера даже по его поведению было ясно, что он постоянно настороже, а сегодня уже не уверен, что кто-то хочет ей навредить. Как-то все слишком вовремя.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — Ева не хотела спрашивать напрямую, давая ему возможность покаяться, как бы по собственной инициативе.

— Относительно чего? — Денис на секунду отвлекся от дороги, чтобы посмотреть на неё. — Тебя интересует что-то конкретное?

— Ты сказал, что не уверен в угрожающей мне опасности.

— Да, сказал.

— А ещё вчера все было совсем по-другому. Ты узнал, кто это был?

Романовский постарался ни единым жестом не выдать свое напряжение. Иногда он почти сожалел, что Ева настолько хороша в анализе и умении делать выводы. Не нужно быть гением, чтобы понять, к чему она ведет. Но признаваться в причастности к проблемам её шефа Денис не собирался. И вовсе не из опасений по поводу реакции девушки, она не менее злопамятна, чем он сам, и вполне возможно, его действия одобрит и даже посетует на скудность мужской фантазии. Просто ему не хотелось, чтобы она была ему благодарна. Пусть лучше язвит и отрицает собственные к нему чувства — а в том, что они есть, Денис, после утреннего инцидента с распределением спальных мест не сомневался — чем будет с ним, только потому, что чем-то обязана. Поэтому, пришлось очень тщательно подбирать слова:

— Будь я уверен, что опасности нет, сказал бы тебе. Хотя ты мне вряд ли поверишь, но это так.

Ева незаметно прикусила губу, думая, что ответить. И, в конце концов, решила, что лучше сказать правду. Почти робко потянувшись, она кончиками пальцев, затянутых в серую кожу, провела по тыльной стороне его ладони, лежащей на руле, и прошептала:

— Ты не прав. Я верю.

Отдернуть руку ей не дали, Денис перехватил кисть, стянул перчатку и, поцеловав в обнаженную ладошку, положил себе на колено, прижав для верности своей рукой. Эти её слова всколыхнули в душе мужчины что-то такое, о существовании чего он сам не подозревал. И теперь нужно быть предельно осторожным, потому как, если она узнает, что он ей соврал…

Как и сказала Лидочка, «органы» уже вовсю трясли сотрудников на предмет информации о пропавшем господине и повелителе. Но никто из коллег о планах Виктора не знал, потому, с чувством выполненного долга, интеллигентно послали интересующихся даже не на три буквы, а на целых четыре. К жене. Дескать, та лучше знает, где и с кем проводит досуг её супруг. Попугав для порядка размером срока заключения за утаивание сведений и нарвавшись на уточнения по недавно изменившемуся уголовному законодательству, правоохранители ушли восвояси, не разжившись никакими полезными знаниями, кроме разве что Лидочкиного номера телефона, тайком сунутого самому симпатичному из полиционеров.

Но производственные волнения на этом не закончились, потому как стало известно — вчера Виктор продал свое замечательное учреждение какому-то стороннему дяде. Поскольку крепостное право было отменено ещё в 1861 году, то все сотрудники получили обратно свои документы и перспективу заключения договора с новым владельцем, либо же вариант с поиском другого рабочего места.

Ева, у которой трудовой контракт и так истек, благодаря неосмотрительно подписанной начальством бумажке, касающейся развода Пахомовых, была единственной, кто встретил эту новость с радостью. Хотя, остальные тоже не особо горевали — дармоедов Виктор не держал, так что любой из его уже бывших подчиненных на улице точно не остался бы.

Денис не стал подниматься вместе с Евой, решив подождать в машине и, пока она не слышит, кое-что уточнить у Ярослава. Тот сначала долго не отвечал, потом таки соизволил стать доступным, но особого восторга по этому поводу не озвучил.

— Дэн, ты свинья. Я тут с такой девушкой познакомился, а из-за тебя она обиделась и ушла. Никакого уважения к моей личной жизни!

— А нечего в рабочее время на девушек засматриваться. И потом, с твоей-то харизмой другую найдешь, ещё лучше, — Романовский нахмурился, наблюдая, как Ева выходит на улицу практически под руку с каким-то парнем. — И пока ты не продолжил жаловаться, скажи, ты повторный визит потерпевшему нанес?

— Конечно! Я ж не зверь какой, человек в больнице лежит, надо поддержать. Даже два апельсина ему купил.

— Смотри, не разорись, с такой-то щедростью. Что он сказал?

— Что помадой никогда не пользовался и начинать не собирается. Так что тут промашка, есть ещё какой-то доброжелатель, — Ярик немного понизил голос. — А ещё узнал, что он не просто так к индусам спешил. У молодого человека проблемы.

— Серьезные, или так, мелочь? — Денис вышел из машины, потому что ЕГО девушка, смеясь, обняла постороннего мужика.

— Нормальные. Деньги должен, и сумма немаленькая, а уехать в страну слонов и чая он в ближайшее время не может, так что…

— Вот и замечательно, — Ева, наконец, отлипла от ещё одного кандидата в пациенты травматологии и, забрав у парня какую-то коробку, направилась навстречу Романовскому. — Глупость должна быть наказуема. Возвращайся в Москву, хватит на девиц засматриваться.

Не обращая внимания на заголосившего о своей незавидной доле Ярика, Денис отключил телефон и, подойдя к Еве, накрыл её рот коротким, почти клеймящим поцелуем.