Он всегда хотел иметь брата.
Он никогда не забудет тот день. Они приехали в школу и, к ужасу директора, которому заявили, что присутствие детей настоятельно требуется дома, увезли его и Алексу, так и не дождавшись конца семестра. А вскоре они оказались на Коннектикутских холмах, за тридевять земель от Англии.
Прошло некоторое время, вспоминал Алекс, прежде чем он поверил в реальность происходящего. Он понял, что отец изменился, когда принес из школы табель с одними «А»[19]. Вместо того чтобы выразить свой восторг, папа в страхе съежился.
«Мужчина должен уметь играть», — сказал он тогда.
На следующий день они пропустили занятия и отправились в торговый центр, где до самого вечера питались гамбургерами, играли в компьютерные игры и хохотали. Папа победил в игре в разбойников и даже выиграл пиратскую куртку, которую отдал ему.
«А», — объявил он тогда, — мы оставим для имен».
Что он и сделал, несмотря на мамины протесты. Близнецов назвали Ариэлью и Антони.
«В конце концов, — сказал папа, — Зитер и Зефир звучат более странно, чем Зоя».
Честно говоря, Алекс согласился с ним, хотя не признался в этом маме, не желая огорчать ее. У нее и так было множество проблем с двумя новорожденными. Целая пригоршня детей.
Зато какие смешные!
Смышленные и страшные мошенники. Им было под силу разобрать по винтикам любую вещь, до которой они могли добраться своими липкими ручонками. Мама говорила, что они пошли в папу. Но Ариэль — точная копия мамы, светловолосая, улыбчивая, с огромными глазищами.
А вот Антони действительно очень похож на папу. Один глаз у него ярко-голубой, а другой — шоколадно-коричневый. Алекс, у которого глаза были зеленые, завидовал ему до тех пор, пока мама не обратила его внимание на то, что у девочек его класса появилась глупая привычка таращиться в его глаза.
«Хотя не такая уж она и глупая, эта привычка», — подумал он. Мама утверждает, что у него мечтательный взгляд. Алекс представил, что в один прекрасный день и у Антони появится такой же мечтательный взгляд.
— Эй, Алекс, я уже давно зову тебя! О чем ты думаешь? — спросила Алекса, подходя к столу.
— О маме и папе, о тех переменах, что произошли в нашей семье. — Он провел рукой по волосам.
— Хорошие перемены, правда? — улыбнулась она.
Ему нравилось, когда Алекса улыбается, — раньше это было такой редкостью. Он проследил за ее взглядом, устремленным на портрет. На губах Черного Джека играла точно такая, же улыбка, как у Алексы.
— Ты тоже немного похожа на пирата, сестренка, — заявил он и увидел, что она покраснела.
— Удивительно. — Она провела пальцем по раме. — До чего же он похож на папу. Правый глаз голубой, а левый карий.
— Забавно… — Встав рядом с ней, Алекс тоже принялся изучать портрет. — Все те годы, когда папа был так холоден… — Его голос дрогнул.
— Что?
— Мне было приятно думать, что у него по крайней мере глаза расположены не так, как у Черного Джека, а в обратном порядке.
Алекса повернулась к нему, у нее на лице появилось странное выражение.
— Знаешь, а я тоже об этом думала.
В комнате воцарилась напряженная тишина. Казалось, даже воздух застыл.
— Но это тот же самый портрет, — проговорил Алекс. — Однажды, перед отъездом в школу, я поставил на нем свои инициалы. Видимо, в этом я видел способ приблизиться к отцу, — признался он.
Сняв портрет с крюка, он перевернул его, показал сестре буквы, а потом повесил на место.
Алекса кивнула.
— Я готова поклясться, — дрожащим шепотом произнесла она, — что у папы глаза располагались не в том порядке, как на портрете. Однако сейчас я вижу, что его левый глаз карий, а правый голубой, как на портрете. И у Антони, этого маленького пирата и грозы всего дома, такие же глаза. — Ее серебристые глаза расширились.
Они одновременно повернулись к окну и посмотрели туда, где стояли отец и мать. До них доносился их смех, в котором явственно слышалась любовь.
— Он так сильно изменился, — сказал Алекс.
— Он всегда смеется и поет, — согласилась Алекса.
— И говорит, как любит нас, — сдавленно прошептал Алекс.
Алекса устремила на брата пристальный взгляд.
— Как будто он другой человек, — заключила она.
— И его левый глаз карий, как на портрете.
— Ты же не думаешь… — шепотом начала было Алекса, но замолчала.
Их взгляды обратились на портрет, откуда им улыбался Черный Джек. Судя по его виду, он был счастлив, но не до такой степени, как их семья.
Алекс посмотрел на сестру и замотал головой.
— Не-а, — протянул он.
Да его это и не волнует, решил он.
Зоя закрыла глаза. Лучи предзакатного солнца едва пробивались сквозь густую листву. Теплый ветерок ласково поглаживал ей щеки. Уинн, отважный капер, стоял позади нее и раскачивал качели.
В последний раз он брал абордажную саблю и надевал черную повязку, когда позировал для рекламы задуманных Зоей духов «Страсть пирата», которые имели потрясающий успех. С тех пор он превратился в корпоративного пирата, а служащие любовно прозвали его Черный Джек Второй.
Он ухватился за первую же возможность оправдать звание пирата и обставить своего предка: украл лучших сотрудников у своих конкурентов. Его авантюра мгновенно принесла богатые плоды. Используя опыт, накопленный за годы пиратства, он заставлял менее талантливых сотрудников показывать потрясающие результаты, причем в своих плаваниях он никогда не действовал с такой безжалостностью, как сейчас.
Без чьей-либо помощи он превратил несколько прогоревших компаний в процветающую корпорацию. И вывел семейное дело из штопора, куда оно угодило стараниями Джонатана.
«Джон был прав, — подумала Зоя. — Он так и не смог приспособиться».
Этот век словно специально был создан для талантов Уинна, которые он очень быстро применил для развития индустрии небольших закусочных — гамбургеры стали его слабостью — и для финансирования начинающих изобретателей, ведь он был помешан на всяческих механизмах и приспособлениях.
Да, место Уинна было в двадцатом столетии. И рядом с ней. Казалось, будто они скроены по одной мерке. Зоя откинулась на спинку сиденья, уверенная в том, что Уинн не допустит, чтобы она свалилась. Каждый раз, когда качели возвращались к Уинну, ее волосы щекотали его грудь, и она вдыхала его запах, в котором смешались море, солнце и любовь.
Дети его безумно любят, размышляла она. Он наполняет ее сердце счастьем. Она никогда не предполагала, что жизнь может быть столь прекрасна и наполнена.
Очевидно, мысли Уинна были созвучны ее мыслям, потому что он удовлетворенно вздох-пул. Уже поздно, она устала. Но до чего же приятно это чувство довольства!
Оказалось, что Уинн действительно думал о том же.
— Ах, Принцесса, жизнь хороша!
Он окинул взглядом аккуратные лужайки и видневшиеся вдали пологие холмы любимого Коннектикута. В сумерках ярко светились огни залива Лонг Айленд. «Хорошо, что до моря так близко, что можно его видеть», — подумал Уинн, хотя дни, когда он плавал на своем судне, остались в далеком прошлом.
Иногда он тосковал о них.
И в то же время ему прекрасно жилось без морской болезни.
Кстати о морской болезни: что-то Зоя позеленела. Уинн поспешно остановил качели, надеясь, что не переборщил.
— Зоя, ты неважно выглядишь. Ты в порядке?
За свою тревогу он был вознагражден злобным взглядом.
— Если я выгляжу так, как чувствую себя, тогда я не понимаю, как ты можешь без отвращения смотреть на меня, — простонала она.
— Глупости! Ты прекрасна, как хорошо оснащенный фрегат!
— Так уж и прекрасна? — В ее зеленых глазах появился блеск. — О, Уинн, ты льстишь мне.
Уинн округлил глаза.
— Кажется, тебе уже лучше, Принцесса.
— Значительно. Тебе повезло, что это всего лишь болезнь, а не еще один ребенок. — Она бросила на него предупреждающий взгляд. — Раз уж мы заговорили об этом, я бы чувствовала себя намного лучше, если бы ты уладил одно дело. В наши дни предпочтительно иметь малочисленные семьи.
Уинна передернуло. Но ведь он обещал.
— Признаюсь, я струсил. Я так долго считал себя стерильным. — Помолчав, он с раскаянием посмотрел на Зою. — У меня же и так одно. А вдруг у доктора соскользнет скальпель? — Заметив, что она угрожающе прищурилась, он поспешно добавил: — Даю слово, Принцесса, близнецы будут первыми и последними.
— Пусть они будут последними. Иначе я закончу ту работу, которую начал Хаммида. Тебе повезло, что не родилась тройня.