Майкл медленно встал и, поморщившись, выставил перед собой левую ногу, которую свело судорогой. Огрубевшими пальцами он принялся разминать мышцы бедра. Но боль казалась пустяком на фоне занимавших его мыслей. «Я знаю, как ее зовут, а он нет». Эта капля близости заставляла его испытывать торжество победителя. Ему хотелось кричать от восторга.
– Видите ли, на островах Банда вообще нет экипажей. Ни у кого. Там нет ни лошадей, ни крупного рогатого скота. У них на учете каждый дюйм площади, и земля целиком пущена под мускатный орех.
– Но хоть какой-то домашний скот должен быть, – удивилась Аннелиза, и тут же, как бы в подтверждение ее предположения, заблеяла овца.
Словно боясь, что животное услышит ее следующие слова, она добавила значительно тише:
– Вообще я люблю баранину.
– Там не держат овец. Свиней еще может быть. Так что вам больше никогда не есть парной говядины и не пить молока. Свежего сыра вы тоже не увидите. Там нет места для цветников и газонов. Вы не встретите ни одного гумна. Они не прокладывают дорог.
– Неужели это правда? Уж дороги-то в любом случае должны быть. Я… мне… это совсем не нравится. Сидеть на месте – не в моем характере. Мне нравится гулять. Я могу подолгу бродить в одиночестве. Между прочим, капитан говорил, что у меня будет много приятных маршрутов.
– Вероятно, он имел в виду просеки между ореховыми деревьями. Только там особенно не разгуляешься. Они извилистые и узкие, ширина тропинок рассчитана на сборщика с корзинами. Вы, наверное, представляете, как выглядит вьючный скот. Вот так и они ходят с двумя корзинами на шее. Вряд ли вам позволят там гулять без сопровождения. Тем более вы не сможете кататься верхом, и, если захотите навестить своих друзей, вам не придется ехать в экипаже. На островах экипаж не вызывает у людей ничего, кроме раздражения и презрения.
Презренная вещь. Извращенный каприз богатого человека. Бесполезная дорогостоящая игрушка. Питер Хотендорф приобрел ее и приказал везти чуть ли не за полземли только для того, чтобы продемонстрировать ей свою мощь и состоятельность. Судя по качеству работы и росписи, заказы каретнику и художнику были сделаны несколько лет назад. В этот проект ее муж вдохнул мыслей больше, чем в план женитьбы, и, разумеется, на доставку махины из дерева и металла он потратил куда больше усилий, нежели на перевозку своей новой жены из плоти и крови.
В продолжение всего разговора Аннелиза не отнимала руки от поверхности экипажа, видимо, надеясь, что это придаст ей силы. Теперь ее рука выглядела безжизненно поникшей, и Майкл понял, что только сейчас его гостья осознала истинное положение вещей. Дрожащими пальцами она подоткнула парусину обратно под веревочные петли.
– Вы должны помочь мне бежать, – неожиданно произнес пленник в каком-то безумном порыве, наконец-то высказав вслух несбыточную мечту, не оставлявшую его ни днем ни ночью. – Помогите мне освободиться, и мы вместе убежим с этого корабля.
На губах Аннелизы появилась грустная улыбка.
– Это невозможно, Майкл. Не забывайте – я замужем.
– Вы даже не видели человека, которого называете своим мужем.
– Это не важно. Наш брак скрепил данный мною обет.
– Но его произносили только вы. Он этого не делал. Вы сами сказали, что еще должен быть заключительный этап с обоюдной клятвой…
– Питер Хотендорф пожелал вступить в брак по доверенности. Перед Богом и в присутствии свидетелей я дала согласие стать его женой и таковой себя считаю.
– Не верю! Лучше спросите себя о том, что вам подсказывает сердце.
– Больше, чем вы можете предположить. Оно говорит, что я принадлежу Питеру Хотендорфу и скоро стану его женой в полном смысле слова.
– Значит, всему виной чертова клятва!
– Я уже говорила вам, что вряд ли мы поймем друг друга. Вы – преступник, и этим все сказано. Даже если бы у меня была хоть малая толика интереса к вашему побегу, я бы никогда не убежала вместе с вами и не стала подвергать своего мужа такому позору.
Майкл вскинул голову:
– Хорошо, тогда по крайней мере помогите мне выбраться отсюда. Я убегу один.
– Я не могу предать компанию. Моя жизнь неотделима от нее. От нее зависит судьба моей матери. Именно компания дает ей средства к существованию.
В глазах Аннелизы блеснули слезы. «Не плачь, не надо», – так и вертелось у Майкла на языке. Интересно, как бы она повела себя, если бы он сейчас обнял ее и стал утешать? Что бы она стала делать, если бы он прижал ее хрупкое тело к своей взбунтовавшейся плоти?
Майкл прикрыл глаза, пытаясь подавить в себе желание.
– Отдайте мой воротник, пожалуйста.
– Только если вы поможете мне. Разыщите и уничтожьте мешочек с орехами, тогда у капитана не будет улик против меня.
– Вы такой же, как все. Притворяетесь, будто я вам нравлюсь, а на самом деле хотите использовать меня в своих интересах. – Аннелиза проговорила это с отчаянием человека, слишком часто попадающего в ситуации, когда на него возлагают неприятные обязанности.
Майклу хотелось закричать, хотелось заставить ее признать, что она неверно судит о нем. Но что он мог возразить? Когда он поклялся изменить свою жизнь и думать прежде всего о себе, он не представлял, что впоследствии может оказаться в таком затруднительном положении, как сейчас. Ему и в голову не приходило, что придется требовать помощи от испуганной молодой женщины, у которой и без него хватает забот. Ее судьба была ему далеко не безразлична, но он не хотел обнаруживать перед ней своих чувств.
– Не зря же я жулик. – Майкл снова заговорил притворно-шутовским тоном. – Был и есть. Мой «кодекс чести» обязывает из всего извлекать выгоду. Не будет мзды, не видать вам воротника.
Аннелиза закусила губу.
– Я не могу освободить вас и не могу обыскивать каюту капитана. Где я возьму этот мешочек? – Она сложила ладони наподобие пирамиды и приложила в губам. – Что, если я пообещаю написать вашим близким? Я сообщу им о том, что произошло с вами. Разумеется, я не буду писать, что вы потеряли достоинство и стали преступником. Напишу, что вы… умерли. – Она с трудом проглотила комок в горле; ее лицо залилось краской и взгляд обратился в сторону экипажа Питера. – Хотя я помню, как вы отзывались о своей семье. Вы сказали, что были рады расстаться с родственниками. И все же, случись такое несчастье с близким человеком, каждый был бы рад получить весточку.
Пытаясь отделаться от странного чувства, возникшего после сказанных ею слов, Майкл засмеялся.
– Боюсь, обо мне уже некому беспокоиться.
– Не может быть, – настаивала Аннелиза. – Кто-то да остался. Моя мама всегда говорила, что англичане – народ семейственный. Где только в мире у них не объявляются родственники!
– Я не англичанин. Больше не англичанин. Два года назад я оставил британский военный флот и стал колонистом. Если быть точным, я гражданин Виргинии.
Только бы Аннелиза не поделилась его секретом с капитаном. И без того не известно, сколько колонистов уцелело, с тех пор как его дернуло покинуть Виргинию. Тем более они не поблагодарят его, если голландский корабль зайдет в Чизапикскую бухту и уничтожит все, что выросло на их земле.
– Так вы колонист? Как интересно! Но… разве вы не пират?
– По необходимости, Аннелиза. Хотя должен признаться, что для этого занятия у меня очень подходящий характер.
К этому моменту все ее страхи и слезы, казалось, были напрочь забыты. Теперь ее сжигало неуемное любопытство.
– Пират и колонист, – повторила она. – Скажите тогда, для чего вы собирались провезти орехи? Собирались сажать ореховые рощи?
Майкл был поражен, с какой быстротой сработал ее логический ум, насколько ее занимала тема, от которой большинство женщин постарались бы уклониться. И он решил рассказать ей хотя бы часть правды о своей миссии.
– Несмотря на умеренный климат Виргинии, кое-чего мы там добились. Кроме всего прочего, мне удалось раздобыть немного семян мускатного ореха для посева. Правда, для этого пришлось прокатиться на Ран-Айленд – там у меня есть старые друзья по флоту. Они согласились мне помочь, достали эти орехи, и я отвез их в Виргинию. Как видите, на этот раз сорвалось, но буду пробовать снова.
Аннелиза не перебивая слушала рассказ контрабандиста, однако весь вид ее выражал такое недоверие, что от него даже сам воздух как будто стал прохладнее.
– Майкл, мой воротник, – мягко напомнила она. – Пожалуйста.