– Да, – прошептала она. – Я знаю.
– Мы повсюду вас искали, и я лично подходил к этому люку три часа назад. Разве вы не слышали, как я кричал вам?
– Наверное, как раз в это время я попыталась пройти к главному люку, заблудилась и… стала плакать.
– Вот как? Дайте-ка я на вас погляжу.
Капитан за подбородок поднял ее лицо к солнечному свету, и его губы вытянулись в строгую линию.
– Что-то вы чересчур покраснели, и губы у вас опухли.
Кому как не ей было знать, отчего это произошло. Аннелиза вспомнила, как Майкл ненасытно требовал ее губы, и ее бросило в жар, от этого лицо заполыхало еще сильнее.
– Я же вам говорю, что плакала. За ночь все губы искусала, чтобы не разреветься еще сильнее.
Фербек недоверчиво хмыкнул и отнял руку. Опустив голову, Аннелиза, к своему ужасу, увидела кусочки соломы, прицепившиеся к краю ее юбки. На корабле было только два места с подстилкой из соломы – это загон для скота и карцер Майкла. Если капитан заметил солому, то он, конечно, догадался, где она была.
– Клопсток, сходите к пленнику. Посмотрите, как он там после шторма, и потом зайдите ко мне.
– Хорошо, капитан.
Дав поручения другим морякам и отпустив их, Фербек остался вдвоем с Аннелизой. Он выразительно взглянул на соломинки, прилипшие к юбке.
– Я полагаю, вам понятна моя тревога. Когда вас вверили мне, у меня не было повода для беспокойства за ваше здоровье. Мне бы очень не хотелось сообщать вашему мужу, что я чего-то недоглядел. – Лицо капитана стало медленно покрываться красными пятнами.
– Мое здоровье? Но теперь, после того как вы меня освободили, я чувствую себя прекрасно.
– Вы меня не поняли. Иногда с человеком внезапно случается лихорадка, которая сильно вредит здоровью. После нее женщина перестает быть такой, как прежде.
Между прочим, до этой ночи она не была женщиной, и нечего ему так волноваться.
– Ваш муж может остаться недоволен вашим состоянием, и мне придется держать ответ. Занятие не из приятных, поверьте.
– Моему мужу нет до этого никакого дела, и в контракте ничего подобного не оговорено. Если ему что-то не понравится во мне, то пусть винит себя.
Некоторое время Фербек внимательно изучал ее.
– Хорошо, – сказал он наконец со вздохом. – Но теперь вам придется оставаться в каюте до конца поездки.
– Вы переводите меня на положение заключенного?
– Это ненадолго. Скоро мы будем на Банда-Нейре, нам осталось пройти чуть больше ста морских миль.
– Сколько это по времени?
– День, может, немного больше – все зависит от ветра.
– Всего один день? Тогда… тогда, наверное, вы захотите, чтобы я еще раз допросила пленника?
Худшего вопроса она не могла задать. Не понятно, каким образом именно в данный момент ей пришла в голову эта мысль. Однако Фербек как будто даже обрадовался случаю поговорить на столь щекотливую тему.
– С моей стороны, – сказал он, – было большой ошибкой обременять вас какими-либо обязанностями. Я ужасно жалею и сознаю ответственность перед вашим мужем. Единственное мое желание сейчас – это избежать неприятных объяснений.
Аннелиза все поняла. Фербек догадывался, что она обесчещена, и в первую голову винил себя, потому что сам подтолкнул ее к разговору с Майклом.
– Это наша общая ошибка, капитан, но надо ли докладывать о ней моему мужу? Ему совсем не обязательно знать, что я оставалась наедине с опасным преступником.
– Хорошо, согласен. Но не забывайте – на ошибках учатся. Отныне путь на нижнюю палубу вам заказан. Надеюсь, вы меня поняли?
– Да, капитан. – Аннелиза опустила голову, чтобы Фербек не увидел выступившие у нее на глазах слезы.
Вскоре она убедилась, что исполнение приказа Фербека было для нее лучшим выходом. В поведении экипажа произошли заметные изменения. Раньше моряки старательно демонстрировали свое безразличие к ней или, во всяком случае, старались скрыть свой похотливый интерес. Теперь же, когда она направлялась в свою каюту, они провожали ее совсем другими взглядами. По их глазам она видела, что им доподлинно известно, где она провела минувшую ночь.
Никто открыто не обвинял ее в общении с преступником, никто не показывал на нее пальцем и не называл шлюхой, однако всеобщее осуждение словно витало в воздухе.
Мужчины всегда считали, что она может пойти по стопам матери, но уверенная в своем целомудрии, Аннелиза могла держать голову высоко и гордо. Теперь она поняла, что помогло ее матери сохранить чувство собственного достоинства. Если Бритта, отдаваясь любимому человеку, была так же счастлива, как она с Майклом, то и у нее не было причин ни для стыда, ни для раскаяния.
Закрывшись в каюте, Аннелиза чувствовала себя изгнанником, попавшим наконец в святилище. Жара всегда действовала на нее подавляюще, но сейчас она стала просто непереносимой, потому что ей больше нельзя было гулять по палубе. Пришлось раздеться, оставив на себе лишь сорочку, но все равно она продолжала обливаться потом. Тонкая просвечивающая ткань уже почти не закрывала плоти и не скрывала жажду ласки. Только теперь до нее в полной мере дошло, почему мать так настойчиво внушала, что приличные женщины ни днем ни ночью не расстаются с ярдами пышных складок из шерсти – оказывается, это удерживало их от безумия. Стоило Майклу Роуленду начать раздевать ее, как страсть мгновенно вышла из-под контроля. А когда он снял с нее все, она уже задыхалась и корчилась от возбуждения как неуемная блудница.
Разумеется, Питер все равно узнает правду, и довольно скоро. Он поймет, что ее «состояние здоровья» в том смысле, о каком иносказательно говорил капитан, действительно необратимо подпорчено. Она перестала быть непорочной, и хотя право распоряжаться собой принадлежало ей одной, она не исключала, что от нее попросят объяснений.
Но как на грех, ей никак не удавалось сосредоточиться и подумать, что она будет говорить мужу. Мысли ее все время возвращались к минувшей ночи, к Майклу. Возможно, дело было в одежде, оставшейся на ней после той встречи. Если бы она сменила ее на свадебное платье, может быть, ей удалось бы направить свой ум в нужное русло. Наверное, это неплохая идея, подумала она и стащила с себя сорочку.
Когда Аннелиза вынула из запылившегося муслинового чехла свадебное платье и приложила на миг к груди, у нее тут же возникло странное ощущение неприятия. И все же она влезла в него одним махом, даже не подумав о белье и юбках. Шелк растекся по голой коже рук и ног, коснулся прохладой груди, еще не остывшей от прикосновений Майкла…
Чуда не произошло. Платье не смогло заглушить чувств, пробужденных близостью с пленником.
Аккуратно подобрав шелк, Аннелиза опустилась на колени возле своего сундучка и откинула крышку. Здесь находился скудный запас нижнего белья и предметов дамского туалета, поверх которого покоилась массивная шкатулка. Аннелиза вынула из нее тяжелую, унизанную драгоценными камнями брачную перчатку и натянула на руку – так рыцарь надевает доспехи, готовясь к схватке с врагом.
Однако битва не увенчалась победой. Покаяния души не состоялось. «Твой брак недействителен, – нашептывал ей внутренний голос. – Ты ему не жена».
Аннелиза осторожно залезла в постель, расправила на себе платье, положила на пояс руку в перчатке, и тут же драгоценные камни своими острыми гранями врезались в ее тело сквозь ткань свадебного платья. Она подложила под перчатку другую руку, чтобы не испортить шелка, и прикрыла глаза. Вот так в будущем ей предстоит лежать в своей постели в ожидании мужа каждую ночь до конца дней.
Но больше всего Аннелизу пугало то, что она теперь уже не чувствовала себя женой Питера и скорее походила на мертвеца, с единственной разницей: в отличие от покойника она ощущала боль. Но может, и правда лучше быть мертвой, чем сознавать, что ты неверная жена, влюбившаяся в обреченного преступника?
– Я влюблена в Майкла Роуленда, – произнесла она вслух. Этих слов оказалось достаточно, чтобы снова пробудилось страстное желание. У нее задрожали руки. Призвав на помощь всю свою волю, Аннелиза продолжала лежать в свадебном платье, с брачной перчаткой на руке, тогда как сердце ее рвалось к Майклу. Теперь она была готова без оглядки мчаться в трюм, чтобы сделать то, о чем ее просил пленник, – освободить его и убежать вместе с ним.
– Я люблю его, – снова повторила она, прислушиваясь к сладкому замиранию волшебных звуков. Только сейчас Аннелиза поняла, что, вероятно, знала это с первой минуты, когда на палубе он прошел мимо нее. Все последующие дни Майкл оставался узником, но настоящей пленницей была она. Так было и тогда, когда он целовал ее и когда они предавались любовным утехам. Все ее ощущения напоминали бурное пробуждение природы. С Майклом в ней возрождалась жизнь, без него она гасла и умирала.