В ту же секунду Питер схватил ее за локоть и зажал его, словно тисками.
– Соблюдай приличие, – коротко приказал он. – Надеюсь, ты еще не забыла, что являешься моей женой?
Аннелиза в недоумении заморгала:
– Простите, если я что-то сделала не так…
Питер не дал ей договорить:
– Что ты пялишься на этих британских свиней? Нашла благодетелей! Неужели тебе до сих пор не известно, что на островах только и судачат о твоей промашке с контрабандистом, – не хватало еще, чтобы ты якшалась с этими людьми. Я ничего подобного не потерплю, так и знай.
Эти слова подействовали на Аннелизу больнее удара кнутом. Значит, пока она безвылазно сидела на плантации, изнывая от безделья, все здешнее общество только и занималось тем, что обсуждало ее роль в побеге Майкла. Питер держал ее в заточении все это время, чтобы она ничего об этом не знала, и даже не намекнул, что его молодая жена сделалась объектом всеобщих догадок и пересудов! В этот миг она словно прозрела. Как же до сих пор ей не бросилось в глаза, что многочисленные коляски с рикшами скопились только на одном конце берега, а их великолепный экипаж стоит в гордом одиночестве вне общей сутолоки? Как можно было не обратить внимания на то, что за все время никто к ним так и не подошел, чтобы познакомиться с новой госпожой Хотендорф? Если голландские дамы хотя бы на четверть испытывали скуку, подобную ее собственной, то прибытие новой белой женщины должно было повлечь шквал приглашений и взаимных визитов вежливости. Потеряв Майкла, она так нянчилась со своей сердечной болью, что и не заметила, в какой изоляции оказалась. Выйдя замуж за человека, которого не любила, Аннелиза должна была теперь провести остаток жизни вдали от матери и от родины. Однако здесь ей было еще хуже, чем когда она жила в Голландии. Там по крайней мере у нее была работа, определенное положение в обществе и капля надежды на то, что настанет же когда-нибудь замечательный день, после которого ее бесполезное, унылое существование обретет смысл.
В некотором роде такое событие все же произошло: она встретила Майкла, но, к несчастью для них обоих, встретила в самое неподходящее время, при самых неблагоприятных обстоятельствах. Тем не менее у нее ни на миг не возникало сомнений в одном: она была для него желанной. Она, Аннелиза Вандерманн, была нужна ему безотносительно ее родословной, несмотря на мнение общества о ней. Никто не нуждался в ней так, как он, и она тоже безумно скучала по нему. Тоска и гнетущая боль в сердце были столь сильны, что грозили лишить ее жизни.
Между тем британцы уже приблизились к ним на достаточно близкое расстояние.
Аннелиза всматривалась в лица мужчин, как раненая птица в поисках приюта. Ей показалось, что один высокий офицер фигурой похож на Майкла. Другой, широкоплечий, напоминал его силой. Глядя на третьего, шагавшего с непринужденной грацией, она подумала, что, наверное, так ходит Майкл, не будучи стеснен оковами.
Один из моряков, замыкавших это шествие, несколько задержался у пирса. Пока он возился с канатом, его голова оставалась опущенной, и были видны только гладкие блестящие волосы. Так же поблескивали на солнце волосы Майкла в тот первый день, когда она увидела его на борту корабля в качестве пленника.
Наконец мужчина поднял голову. Его глаза встретились с ее глазами.
И тогда он улыбнулся ей.
Аннелиза безумно обрадовалась, что ее локоть был зажат в железной руке мужа: неизвестно, что бы в противном случае она могла выкинуть в тот момент, когда британский моряк подарил ей свою улыбку.
Майкл. Невероятно.
Она незаметно ущипнула себя свободной рукой. Разумеется, этого не могло быть. Прошло уже больше двух недель со времени его побега. Сейчас он был или мертв, или, если уцелел, находился в сотнях миль отсюда, недоступный для голландского правосудия. Не затем же он рисковал жизнью и прыгал в море, чтобы потом снова подвергать себя смертельной опасности. Майкл никак не мог приехать сюда, зная, что совсем рядом находится Форт-Белджик, чей зловещий силуэт вырисовывался на заднем плане. К тому же здесь англичан встречал целый батальон вооруженных до зубов голландских солдат, не спускавших с них подозрительных глаз.
Отчего-то на ум Аннелизе весьма не вовремя пришли язвительные шутки, которыми друзья не раз дразнили ее отца. Британские моряки слыли не только любителями рискованных приключений, но и большими ветрениками. Должно быть, добрую половину жизни они тратили на улыбки и подмигивания. Поэтому не стоило заблуждаться относительно этого моряка – отнюдь не один Майкл Роуленд был способен на такие «штучки». Но как ни убеждала себя Аннелиза, ее тело не желало прислушиваться к голосу разума. Сердце непокорно ускоряло ритм, по коже забегали мурашки: все словно подсказывало ей, что нужно присмотреться поближе к незнакомцу.
Ее тревога отчасти, по-видимому, передалась Питеру, потому что он ослабил руку и озабоченно наклонился к ней.
– Что с тобой? Ты все еще плохо переносишь жару?
Аннелиза хотела ответить мужу, что чувствует себя превосходно, но побоялась открыть рот, чтобы не выдать себя каким-нибудь неуместным восклицанием. К тому же она не была уверена, что способна связать хоть несколько слов.
В конце концов ей удалось, отрицательно покачав головой, отвести взгляд от человека, державшего ее за локоть. Но она тут же попала в другой плен и уже не могла оторвать взгляд от Майкла Роуленда, когда он, высокий, сильный и свободный, размашистым шагом направлялся прямо в глубь голландской цитадели.
Майкл занял свое место среди британских офицеров. Каждый мускул его тела трепетал от безудержного желания броситься к Аннелизе и вырвать ее у этого угрюмого властного нечестивца, нависшего над ней, словно ястреб над свежей добычей.
Он заметил ее первым, начав разглядывать толпу сразу, как только «Доблестная Елизавета» приблизилась к берегу. Под жарким ост-индским солнцем Аннелиза показалась ему посвежевшей и полной очарования. Муж впихнул ее в это отвратительное, бесполезное чудище, вероятно, для того, чтобы никто не мог даже взглянуть на нее, и все же она сумела выглянуть в широкое окно, а ему удалось разглядеть, что происходило внутри. Он точно знал, когда именно она увидела его. Соединение их взглядов напоминало взрыв воспламенившегося пороха. К несчастью, этот момент был замечен и ее тюремщиком, и теперь Хотендорф сидел с недовольным видом, переводя сердитый взгляд с Аннелизы на англичан. Майкла утешало только одно – вряд ли он мог знать, кто именно завладел вниманием его супруги.
С большой неохотой Майкл заставил себя первым отвести глаза и смешался с сошедшими на берег офицерами, в то время как корабельное начальство вело утомительные переговоры с береговой охраной.
Что ж, он выполнил поставленную задачу и убедился, что Аннелиза прошла тяжелое испытание. Несомненно, человек, ставший теперь ее мужем, молился на нее, так что ему оставалось только возвратиться на корабль и прятаться в трюме до тех пор, пока они не выйдут в открытое море.
И все же Майкл не удержался и снова посмотрел на Аннелизу. Это было роковой ошибкой. Питер перехватил его взгляд.
Как истинный голландец, Хотендорф не стал поднимать панику; вместо этого он гордо выпрямился и, обвив рукой талию Аннелизы, сидевшей неподвижно, как кукла, принял картинную позу. На лице появилась легкая усмешка: он как бы без слов говорил, что эта женщина принадлежит ему и он не потерпит никакого вмешательства в свою жизнь. Больше всего голландец напоминал дикого зверя, который метит свою территорию и готов самым беспощадным образом расправиться с любым, кто посмеет перешагнуть установленную им границу.
Чувствуя себя последним трусом, Майкл все же отвел глаза.
Потом он бесконечно долго стоял в толпе, пока Ричард и другие старшие офицеры вели переговоры с голландцами. Ожидание становилось все более непереносимым из-за жары и невозможности снова хотя бы на мгновение взглянуть на единственную женщину, которую ему хотелось сейчас видеть. Наконец голландцы начали расходиться. Часть из них, позвякивая саблями, гордо прошествовала обратно в свой форт, другие сели в лодки и направились к «Доблестной Елизавете». Лица британских офицеров раскраснелись от гнева, немедленно выплеснувшегося наружу, как только голландцы удалились на почтительное расстояние.
– Они не выпустят нас в бухту раньше чем через три дня, – объявил Ричард.
Матросы, толпившиеся вокруг Майкла, заворчали, и лишь он один стоял как истукан, онемев от радости. Три дня! Значит, он сможет снова ее увидеть.