Аннелиза ждала, что Питер ударит ее или еще как-нибудь выкажет свою ненависть. Она восстала против человека, оказавшего ей честь своим предложением, окружившего ее роскошью, и за этот проступок ей полагалось наказание. Однако реакция мужа оказалась для нее полной неожиданностью. Застывшее побелевшее лицо Хотендорфа отражало глубокое страдание. Чванливость и бахвальство, всегда сквозившие в каждом жесте этого человека, испарялись прямо у нее на глазах.
– Ты хочешь уничтожить меня. Уничтожить ради него.
– Если вы не измените своих намерений, то да. Но я надеюсь, что мы сможем прийти к соглашению.
– Ты забываешь, что находишься в тысячах миль от дома и никому нет дела до тебя. – Питер криво усмехнулся. – Никто даже не знает, жива ты или нет. Я могу убить тебя здесь прямо сейчас, и ни один человек не будет оплакивать твою смерть, так же как никто не станет обвинять меня.
– Я знаю, – согласилась Аннелиза, загораживая рукой живот. – Но я не думаю, что вы сделаете это.
Ее движение не осталось для него незамеченным.
– Черт бы тебя побрал! – прошипел Хотендорф.
– Отпустите его.
– Никогда.
– Позвольте ему уйти – и я буду честно играть роль, которую вы мне отвели. Я готова перед всем миром демонстрировать свою любовь и согласие и нарожаю вам столько наследников, сколько вам будет угодно. Остров расцветет, пышным голландским поместьям не будет числа, и на всех домах будет красоваться ваш герб – герб Хотендорфов.
– Сильно же ты любишь этого негодяя.
– Освободите его!
– Иди домой, Аннелиза.
Она вдруг снова испугалась, но уже не за себя – Питер мог в любую минуту броситься через рощу к хижине и убить совершенно беспомощного Майкла. Однако в следующий миг она поняла, что ей не стоит бояться этого, во всяком случае, сейчас.
Хотендорф с безумным видом огляделся по сторонам.
– Нет, – прошептал он, остановив взгляд на унизанных тяжелыми плодами деревьях. – Это все мое. – Резко повернувшись к морю, он повторил уже громче: – Мое, мое, мое!
Питер жадно вдыхал воздух, пропитанный мускатным ароматом. Только человек, одержимый страстью, мог с такой алчностью оберегать свои владения. Вот почему он выглядел таким опустошенным, узнав, что может стать объектом насмешек и лишиться своего состояния.
– Почему вы делали это? – несмело спросила Аннелиза. – Зачем рисковали огромным богатством ради такой небольшой прибыли?
– Вряд ли ты сможешь это понять, – рассеянно сказал Хотендорф. У него был такой отсутствующий вид, что, казалось, сейчас ей отвечал не он, а какая-то отделившаяся частица его «я». – Ты не можешь знать, что чувствует человек, когда ему постоянно указывают, что он должен делать, не представляешь, что это значит – постоянно находиться под чьим-то контролем, сознавать, что твое благосостояние зависит от безвестных, безликих людей, сидящих за океаном и управляющих тобой из конторы. А знаешь ли ты, что стоит за настоящим успехом? Все думают, что он сам свалился тебе на голову. Люди язвительно шепчутся у тебя за спиной, и их не волнует, что ты добился своего счастья потом и кровью.
– Как я понимаю вас! – Аннелиза даже вздохнула. – Во всяком случае, больше, чем вы думаете.
– Понимаешь? – Питер вдруг обрел прежнее хладнокровие и, похоже, перестал проявлять интерес к разговору. – Если бы ты понимала, то не стала бы так упорствовать. Думаешь, так просто отнять у меня все это? Так они и поверят тебе. Мало ли что болтает женщина. Сила всегда за мужчиной, Аннелиза. Мужчина должен править как король, должен сметать своих врагов и возводить новые укрепления. Никто не может уничтожить мужчину, если он сумеет избежать внутреннего разлада.
Хотендорф гордо поднял голову и, не произнося больше ни слова, направился к дому. Аннелиза, сделав глубокий вдох, двинулась следом за ним.
Из своей комнаты Аннелиза слышала шаги мужа в смежной спальне, но, похоже, он и не собирался заходить к ней. Еще бы! Она посмела угрожать Питеру полным разоблачением, а после этого потребовала освободить человека, похитившего сердце его жены и наставившего ему рога. Не слишком ли много для одного раза? Может, ей следовало сперва доказать, что она способна держать слово?
И тогда впервые за все время замужества она рискнула проникнуть к нему сама, воспользовавшись дверью, соединявшей их комнаты.
Едва увидев ее в дверях, Питер грозно рявкнул на слугу, помогавшего ему переодеваться, и тот опрометью кинулся вон.
– Какая приятная неожиданность! С чем изволили пожаловать?
Аннелиза непроизвольно отметила, что выражение неуверенности бесследно исчезло с лица мужа. Возможно, то была лишь роль, часть некоего одному ему известного плана. Это и к лучшему, подумала она. Если Питер не способен долго прикидываться, то ей притворства достанет… до конца жизни.
– Как вы и предполагали, я вынуждена согласиться с вами и признать ваши преимущества перед тем никчемным бродягой. Если человек не умеет ценить свободу, он все равно не сможет с умом распорядиться ею. Вы превосходите его во всех отношениях.
– Разумеется, это так, тут твоего подтверждения не требуется. Но все равно я не верю, что ты так думаешь, хотя слушать твои сладкозвучные речи мне очень приятно. И уж коль скоро ты пришла сама, может быть, сыграешь роль любящей жены?
Послеполуденное солнце, внезапно заглянув в окна, заполнило комнату ярким светом. Аннелиза принялась неловко отстегивать воротник, зная, что беспощадные лучи выдают дрожь ее пальцев. Она опустила голову, чтобы скрыть охватившую ее гадливость.
Питер выбросил руку вперед и ухватил ее за подбородок. Его лицо в этот момент сделалось совершенно бескровным.
– И что, для тебя это каждый раз будет вот так? – скрипучим голосом спросил он.
Она не могла ответить ему. Да ему и не нужны были ее слова, чтобы знать правду.
У него задрожали губы.
– Не трогай платье. Иди в постель.
Аннелиза как марионетка двинулась к кровати, позволяя мужу подталкивать себя сзади, и опрокинулась навзничь, когда он надавил ей на плечи. Она лежала, выжидая, пока он возился с брюками, и смотрела на него.
Заметив ее взгляд, Питер выругался и отвернулся. Он рванул рубашку и выругался с еще большей злостью.
– Неподходящее место, – пробурчал он себе под нос. – Не то. В этой комнате у нас с женой так ничего и не получилось.
С этими словами он стащил Аннелизу с постели и толкнул к двери в ее спальню, бывшую прежде комнатой Хильды. На стене над кроватью, где еще недавно висел ее портрет, теперь темнело прямоугольное пятно.
Аннелиза снова оказалась в кровати. Не обращая на нее никакого внимания, Питер стянул брюки, сбросил рубашку и встал перед ней, не стесняясь своей наготы. Аннелизе еще не доводилось видеть голых мужчин средь бела дня, но она отлично знала, как ведет себя их интимный орган в момент любовного напряжения. Однако на этот раз ничего похожего она не увидела. Опустив глаза, Питер уныло перевел их на нее, а затем поднял на продолговатое темное пятно на стене.
– Будь ты неладна!
Выругавшись, он поспешно оделся, с трудом попадая в брючины и рукава, и быстро вышел.
На следующий день к Майклу явилось четверо жилистых неулыбчивых мужчин с раскосыми глазами и бритыми головами; с макушки у каждого свисало несколько косичек. С решительным видом они подошли к нему, перебрасываясь непонятными словами. Судя по всему, это были надсмотрщики-японцы. Опутав пленника веревками, они подхватили его с двух сторон и отнесли на берег, где с трудом погрузили в лодку.
Солнце только начинало пробиваться сквозь утреннюю дымку, когда они достигли подножия Огненной горы. Охранники быстро сняли с Майкла веревки и знаками приказали ему вылезать на берег.
По склону потухшего вулкана извивалась широкая черная полоса – напоминание о давнишнем извержении. Потоки лавы, излившиеся из его чрева, превратились в желоб с зазубренными краями. Теперь вокруг них буйно разрослась зелень: целые заросли перепутанных карликовых деревьев, кустарника и высокой травы. Сам желоб был подернут чуть заметной зеленоватой дымкой. Подойдя ближе, Майкл сразу понял, в чем дело. Природа медленно выполняла свою работу, создавая трещины и выветривая окаменевшую лаву, а сквозь крошечные расщелины тем временем настойчиво пробивались зеленые ростки – это наступавшие с флангов стелющиеся растения искали дополнительные точки опоры. Он сделал один шаг по желобу, и лава под его ногой раскрошилась на несколько хрупких слоев.