Он нашел сумочку, лежавшую на подушке из ярко-зеленого мха, и, вернувшись на тропу, обнаружил свою спутницу по-прежнему на земле. Она привалилась спиной к большому корню, протянувшемуся поперек тропы. Он протянул ей сумочку:
— Держи.
— На ней царапина — след когтя! — отметила она.
— Считай боевым ранением.
Она кивнула, продолжая рассматривать сумку. Голос ее по-прежнему звучал как-то отстраненно: она все еще была в шоке.
И он протянул руку, чтобы помочь ей встать.
Секунду она недоуменно смотрела на его руку, а потом потянулась и ухватилась за него своей рукой. Вот черт!
Все эти проклятые держания за ручку сегодня — он впервые за долгое время ощутил тепло человеческого прикосновения, и от этого по его телу разбежались волны жара.
Он потянул ее, чтобы поднять на ноги, но когда она привстала, ее сапожки заскользили, и ей удалось снова повалить их обоих.
— Извини, — сказала она, глядя на него.
— Ничего, — пробормотал он, чувствуя, что не может оторвать взгляд от ее лица.
Щеки у нее ярко розовели — то ли от холода, то ли от испуга. Ее губы были только чуть ярче ее румянца и казались такими нежными, что ему ужасно захотелось провести кончиками пальцев по нижней пухлой губке.
— Послушай, — сказала она тихо. Она была так близко, что он ощутил ее прохладное дыхание. — Спасибо тебе.
Он наклонил голову к плечу и попытался ухмыльнуться, но ухмылка у него получилась не очень убедительная.
— Ты снова благодаришь меня?
Ее глаза тоже опустились к его губам и на секунду там задержались, из-за чего его желание еще усилилось.
— Я бы не пошла по тропе, если бы ты не согласился меня взять. А то, что мы только что пережили, — добавила она еле слышно, — было… просто потрясающе. Правда? — спросила она, как будто ей необходимо было убедиться, что она в этих чувствах не одинока.
И после такого прямого вопроса Роб отговариваться не смог.
— Да, — негромко согласился он. — Правда.
— То есть я, конечно, перепугалась… Но увидеть то, что мы только что видели, встретиться взглядом с таким огромным и прекрасным зверем… — Она замолчала и тряхнула головой. — Я просто улетела.
Он молча кивнул. И налился еще более сильным желанием. Он тоже улетел — но не только от встречи с медведем. Да, Линдси Брукс действительно не так проста, как ему вначале показалось.
Их лица оставались рядом друг с другом, и ему настолько сильно хотелось ее поцеловать, что он едва мог дышать.
Но — вот черт! Ему нельзя. Никак нельзя. Это как диета или курение. Стоит один раз оступиться, и ему будет хотеться еще.
И поскольку он никак не реагировал — просто лежал и смотрел на нее, она начала неожиданно… робеть и нервно затараторила:
— То есть — ого-го! А ты знал, что медведи такие огромные? Я понятия не имела. А ты видел, какие у него лапы? То есть одни только лапы! Размера этак шестидесятого, правда? Конечно, медведи обувь не носят, но ты меня понял.
Роб вздохнул и провел пальцами по волосам.
— У тебя все? — спросил он, когда она, наконец, замолчала.
— Наверное. — Она судорожно сглотнула.
Он решительно поднялся на ноги, надеясь, что не выглядит излишне торопливым, но понимая, что им определенно пора идти.
— Пошли, Эбби, — сказал он.
Он пошел впереди нее, явно желая поскорее закончить поход.
— Эй, погоди! — позвала она. — Вместе безопаснее. Тут ведь медведи водятся.
Через несколько шагов ноги Линдси уже не просто ныли: икры стали пронизывать резкие уколы острой боли. И мгновение нежности между ней и Робом вскоре начало казаться пригрезившимся ей одной — если учесть, что ей пришлось чуть ли не бегом бежать по склону, чтобы от него не отстать. И ей приходилось делать над собой неимоверные усилия, чтобы не вскрикивать при каждом шаге.
Ковыляя за ним, она все никак не могла успокоиться: потрясением было то, что ее чуть не съел медведь, но не меньшим потрясением было и то, что ее чуть было не поцеловал Роб Коултер. Его стремительное отступление — а вернее, вскакивание на ноги — заставило ее прийти к заключению, что на самом деле он все-таки считает ее дурным человеком за то, что она сделала с тетей Милли.
К тому моменту, когда они добрались до начала тропы и вышли из леса на дорогу, огибавшую озеро, Линдси была совершенно убеждена в том, что ее ноги никогда не поправятся. И хотя она, наконец, оказалась на ровной дороге, у нее появились серьезные сомнения в том, что она сумеет пройти остаток пути. Ей казалось, что у нее в сапогах разведен огонь. И она отставала все сильнее.
Наконец Роб остановился и повернулся к ней, скрестив руки на груди:
— В чем проблема, Эбби?
— Никаких проблем! — заверила она его, стараясь не морщиться. — Просто… любуюсь местностью. Разве мы куда-то спешим?
— На самом деле — да. Мне сегодня надо поработать.
— О! Ну, извини. Знаешь что? Иди вперед. Я отсюда и сама нормально дойду. Дорога ведь приведет меня в город, правильно?
— Правильно, — ответил он, но никуда не ушел.
Он просто стоял на месте и смотрел на нее, весь такой бесцеремонный и сельский в своей фланелевой рубашке и стеганом жилете, словно он — руководитель отряда девчонок-скаутов, дожидающийся, чтобы его догнали. Из-за чего идти стало еще труднее, потому что теперь ей к тому же приходилось следить, чтобы не морщиться от боли. До этого мучительные гримасы при каждом шаге немного ей помогали.
— Ну что же ты? — проворчала она. — Иди дальше. Уходи. У меня все в порядке. Спасибо за прогулку, еще увидимся.
Но вместо этого мощный красавец еще немного постоял, наблюдая за ней, а потом заявил:
— Нет, я подожду.
— Зачем?
— Не хочу, чтобы ты стала медвежьим обедом.
— Честно говоря, мне что-то в это не верится.
Он пожал плечами с совершенно серьезным видом, но, к своему величайшему удивлению, она увидела, что глаза его озорно поблескивают.
— И потом ужасно забавно наблюдать, как ты притворяешься, будто тебе не больно идти.
Услышав правду, Линдси поежилась и подняла нос чуть выше, готовясь это отрицать. Но вместо этого с изумлением услышала собственные слова:
— Все не так уж страшно.
Что на самом деле было не меньшей ложью.
— Да ты просто умираешь! — обвиняющим тоном заявил он. И вся ее решимость моментально улетучилась, а физическая и эмоциональная усталость, наконец, победили.
— Ну ладно, прекрасно. Пусть я сейчас уже едва ноги передвигаю. Что из того?
И тут — наконец-то! — Роб Коултер улыбнулся:
— Ничего. Мне просто хотелось, чтобы ты сказала об этом честно и остановила этот спектакль.
«Кто бы говорил про спектакли, приятель! Тебе так сильно хотелось меня поцеловать, что ты даже на вкус это чувствовал.
А потом ты имел нахальство делать вид, что ничего этого не было. Так как насчет этого, а?»
Но этого она говорить вслух не стала. Боль была слишком сильная. Она просто перестала идти и встала как вкопанная на краю асфальта. Потому что у нее выбора не было. Она просто не могла… сделать… больше… ни шага!
— Ну, я остановила спектакль, — сказала она. — И сама я тоже остановилась.
Роб молча смотрел на нее целую минуту, пока она пыталась придумать, что делать. Было слишком холодно для того, чтобы скинуть сапоги, тем более что под ними у нее только тонкие носки. Но, наверное, другого выхода у нее нет. Она уже собралась наклониться, задрать штанину и расстегнуть молнию, как случилось чудо.
Роб подошел к тому месту, где она стояла, повернулся к ней спиной и пригнулся.
— Залезай, — предложил он.
Она была рада, что ему не видно изумления, которое наверняка ясно читалось у нее на лице.
— На закорки?
— А ты можешь предложить что-то получше? — бросил он через плечо.
Она улыбнулась ему и обхватила его за плечи, готовясь к неловкой попытке обхватить его со спины ногами и не веря тому, что этот утренний поход помог ей подобраться ближе к Робу Коултеру столь многочисленными и разнообразными способами. Не то чтобы она уже садилась в сексуальное седло, но она садилась верхом на Роба, что было лучше, чем ничего. И это было шагом в нужном направлении — как с точки зрения возвращения в седло, так и с точки зрения покупки у Роба лодочного проката.