Они съели овощи, которые ему не понравились, но он не обратил на это особого внимания, потому что главное, что его занимало, — это его эрекция и то, что ее соски чётко вырисовывались сквозь лифчик, а ему хотелось, чтобы это они оказались у него на языке, а вовсе не то, что он в тот момент ел. Когда ленч закончился, он просто спросил:

— Хочешь пойти наверх?

Она прикусила край губы и предложила:

— Давай наперегонки!

А потом было лихорадочное, жадное совокупление — с ним всегда такое бывало, когда ему, приходилось дожидаться. Он врывался в ее жаркую плоть стремительно и сильно, заставляя ее вскрикивать при каждом движении, — а потом взорвался внутри ее… и теперь они лежали под одеялом и смотрели, как дождь лупит по стеклу, потому что, торопясь сбросить с себя одежду, они не нашли времени, чтобы открыть окно. Снизу долетала музыка: «Индиго Герлз» пели «Близко к хорошему», и слова песни совпадали с тем, как он относился к своей жизни в эти последние дни.

— У меня есть идея! — вдруг объявила Линдси.

— Ой! — сухо отозвался он.

— Почему бы нам не проверить в деле мои новые походные ботинки?

— Конечно. Когда?

— Сейчас.

Он заморгал от неожиданности. Только Эбби на такое способна!

— Моя хорошая, дождь идет.

— Знаю. Но мне хочется узнать, каково ходить в настоящих туристских ботинках, когда мои ноги не болят так мучительно. Думаю, мне это по-настоящему понравится.

— Может, ты меня не услышала? Дождь идет.

— А под дождем в походы не ходят?

— Не ходят, если уютно устроились в теплой сухой постели, в хорошем сухом доме.

— А мне казалось, что тебе нравится дождь! — возмутилась она.

— Нравится. Но сейчас твоя нагота нравится мне гораздо больше.

Он притянул ее к себе и запечатлел поцелуй на ее груди, надеясь убедить в том, что это занятие гораздо больше подходит для дождливой погоды.

— Слушай, — не сдавалась она, — давай пойдем на «Радужную площадку»! Я могу надеть мой новый дождевик. Кто знает, может, нам тоже достанется собственная радуга.

— Радугу прогнозировать нельзя, Эбби.

— Знаю, но… мне просто хочется пойти… Мне вроде как… нужно.

Он снова моргнул, пытаясь понять ее слова.

— Тебе нужно надеть новые ботинки и дождевик?

— Нет. Мне нужно пройтись под дождем. Получить новые впечатления. Все почувствовать. Как это делала тетя Милли. Я раньше никогда по доброй воле не ходила под дождем, так что, по-моему, тебе надо пойти мне навстречу.

— О! — Ну что ж, с этим он спорить не мог. — Ладно, — сдался он. — Одевайся. И поддень под дождевик мою толстовку: наверху будет холодно.

Тропа была скользкой, а в некоторых местах еще и раскисшей, но Линдси не допустила, чтобы это ей мешало. Ей было довольно неприятно, что ее новенькие блестящие туристские ботинки на шнуровке пачкаются, но она молчала об этом.

— Они ототрутся, — успокоил Роб, заметив, как она на них посматривает.

Он слишком хорошо успел ее узнать. Но как только Линдси свыклась с грязью и сыростью, она начала наслаждаться новым опытом, как и собиралась. Впитывая аромат деревьев под дождем, она думала о том, как этот же запах ощущала тетя Милли, и о том, как тетя Милли находила чудеса во всем, что ее окружало. Линдси не была уверена в том, что сможет в этом отношении стать настолько похожей на свою двоюродную бабушку, но ей хотелось попробовать. А еще она обнаружила, что даже по скользкой грязи идти в тысячу раз проще в подходящей обуви. Роб оказался прав!

Глядя в спину идущего впереди нее мужчины, Линдси кусала губы: ее любовь была настолько глубокой, что уже не поддавалась измерению. Видит Бог, у этого парня были недостатки, и немало, и видит Бог, те шрамы, которые оставило на нем прошлое, наверное, гораздо более глубокие, чем она может это оценить, но после безупречного с виду Гаррета, который оказался совсем даже не безупречным, Роб казался ей невероятно настоящим — и в ее объятиях, и в ее сердце.

— Иди осторожнее! — бросил он через плечо.

Посмотрев вниз, она увидела, что он переходит через ручей, который пересек их путь, стекая вниз по склону. Переведя взгляд выше, она увидела над тропой небольшой водопад, дающий начало ручью. И она подумала о том, что не узнала бы об этом, если бы не пришла сюда в дождь. И не подумала бы о том, сколько миллионов крошечных водопадов должно быть в диких местах по всему миру — и о том, что их никто не видит. Вот только этот она сейчас увидела — и ей показалось, что тетя Милли это оценила бы.

— Под дождем тропа совсем другая, — сказала она. — Как будто этот мир совсем другой, когда здесь сухо. — Тут были другие звуки, другие запахи, другое ощущение почвы под ногами. — Я рада, что мы пришли сюда, потому что иначе я этого не узнала бы.

Мгновение ей казалось, что Роб собирается продолжить путь, не отвечая ей, и она не особенно обиделась, потому что это был Роб и порой он просто именно так шел по жизни. Но тут он неожиданно остановился, повернулся, прижал ладонь к ее щеке и крепко поцеловал.

У нее согрелось сердце — и она улыбнулась, глядя ему в глаза. Господи! Даже в желтом дождевике с капюшоном он оставался сексапильным!

— А это ты с чего?

— Потому что ты нравишься мне такая, — ответил он ей. — Мне нравится, когда ты замечаешь разные неожиданные вещи. Вещи, которые… больше нас.

Она молча кивнула: ей было понятно, о чем он говорит: Была некая красота в понимании того, что мир не вращается вокруг тебя.

К тому времени, когда они дошли до обзорной площадки, дождь прекратился. Вместе они стали смотреть на озеро: в эту погоду оно тоже было совершенно другим. Конечно, серое небо делало все немного унылым, но Туманный остров окутала легкая дымка, которая заставила Линдси вообразить там индейцев, увидевших в тумане своих предков.

— Спасибо, что привел меня сюда, — сказала она, снова глядя Робу в лицо.

— Хоть мне и не хочется в этом признаваться, — отозвался он, — но это была неплохая мысль.

Он наклонился к ней, чтобы снова ее поцеловать. Линдси закрыла глаза, чтобы полнее насладиться теми ощущениями, которые растекались по ее телу. А когда она их открыла, из-за облаков вдруг выглянуло солнце. Она улыбнулась — и тут лицо Роба потрясенно застыло. Он пробормотал:

— Черт меня побери!

Она недоуменно моргнула:

— В чем дело?

Роб молча указал на озеро, и, повернувшись, Линдси увидела… радугу!

Радуга не была исключительно большой или яркой, она не перекрывала небо, как та, которую отсюда увидела тетя Милли. Но у Линдси все равно по спине побежали мурашки, когда она увидела эту радугу, залюбовавшись ее цветами и изгибом. Они казались такими реальными, что ей почти верилось: стоит протянуть руку — и она до нее дотронется! Никогда прежде ни одно зрелище так ее не потрясало и не давало такого глубокого чувства удовлетворения.

— Похоже, я ошибался, Эбби. Похоже, радугу предсказать все-таки можно.

Линдси просто продолжала смотреть на нее, ощущать ее.

— Наверное, ты посчитаешь меня сумасшедшей, но…

— Я и так считаю тебя сумасшедшей, — поддразнил он ее нежно, — но — что?

Она перевела взгляд с радуги на его глаза.

— Мне кажется, что она — как подарок от тети Милли. Что, может быть, так Милли говорит мне, что все хорошо, и она меня прощает. — Она снова стала смотреть на радугу — они оба снова на нее смотрели. — Ты считаешь, что я полный псих?

Роб негромко отозвался:

— Знаешь, моя хорошая, мне кажется, отчасти прощение себя заключается в том, что ты начинаешь верить, что человек, которого больше здесь нет, тоже тебя простил.

Линдси говорила о тете Милли, но поняла, что он думает про Томми.

— По-моему, он тебя простил, Роб, — сказала она.

Он не ответил, но она потянулась, взяла его за руку и крепко ее сжала, чувствуя, что ей трудно дышать. Они еще несколько минут смотрели на радугу — пока она медленно не растаяла в воздухе.


Когда Уильям остановил машину перед «Ленивым лосем», его грудь распирало радостное предвкушение. Даже в сгущающихся сумерках ему стало понятно, почему это место, да и весь озерный городок показались привлекательными женщине, которой надо было прийти в себя после публичного унижения. Наверное, в более захолустном местечке ему бывать не приходилось.