Елена Кусса - Плачь, принцесса, плачь… Ты будешь мне принадлежать

– Куда ты, мы еще даже не начали, – подойдя ближе, он застегнул ремень на шее и, подтянув какую то цепочку, защелкнул карабин за кольцо на ремне. Отошел к стене, взяв оттуда несколько тонких палочек, затем вернулся и посмотрел на испуганную Сондрин. По щекам уже текли слезы, она вытирала их и терла шею, пытаясь отойти как можно дальше от него, настолько, насколько это позволял ей поводок на который он ее пристегнул.

– Нет, не смей меня трогать, – она понимала, что сейчас будет. В ответ он не произносил ни слова, только глаза стали холодными и, казалось, что в них застыл лед. Он взял наручники.

– Сама вытянешь руки или мне надеть?

– Нет, -ей казалось, что крикнула, но на самом деле просто громко прошептала.

– Хорошее слово «нет», оно тебе идет, правда ты слишком много теряешь, произнося его часто, – он взял сначала одну руку, защелкнув на ней наручник, резко перехватил вторую и защелкнул на ней. Девушка заплакала и отталкивала его.

– Я просил тебя! – он практически прокричал .

Он оттянул ее руки вперед в то время, как поводок натянулся на шее, не позволяя ей идти за руками, и закрепив руки к стойке перед телом, нанес первый удар.

– Можешь не считать, я буду бить долго, чтобы ты запомнила: все удовольствие, которые ты можешь получить, принадлежит мне и только я могу дать разрешение на получение удовольствия. Твои руки не могут доставить тебе его, ты не имеешь права касаться себя, а за то, что ты сделала, я тебя сейчас наказываю.

Она кричала и плакала навзрыд, он беспощадно, тонкими розгами, хлестал по рукам и пальцам. Они уже горели огнем и пекли, покрываясь синими и красными полосками, в некоторых местах выступили капельки крови. Остановился, затем повернулся и несколько раз сильно ударил ее по щеке ладонью, короткие, но сильные удары.

– Это за то, что ты целовала его.

Но немного подумав, он нанес еще несколько по губам, не замечая, что разбил их в кровь. Девушка потеряла равновесие и на мгновение повисла на ремне на шее. Его гнев сжигал все вокруг. Он перестал видеть в ней девушку, хрупкую ранимую тонкую натуру, видел человека, который не хотел соблюдать правила, установленные им, а это было смертельное нарушение и за это он слепо наказывал , не замечая размера тех разрушений которые он наносил. Поднял ее и в этот момент зазвонил телефон, на большом экране она краем опухших от слез глазами увидела: «Альфред» , посмотрел и ответил.

– Что?

– Открой, я у твоей двери.

– Черт , зачем ты приехал, ты же знаешь все…

– Потому и приехал.

Вышел из комнаты и через мгновенье в комнату вошел Альфред. Он молча посмотрел на еле державшуюся на ногах девушку. Затем подошел ближе и провел легонько по рукам.

– Мастурбировала, – посмотрел ей в лицо. – это запрещено.

Подошел ближе обнял за талию, удерживая. Сондрин подняла глаза на Кристофера, он стоял в стороне, опершись о стену молча наблюдал, и она обратила внимание на его похотливую улыбку. Альфред немного ее прижал к себе, казалось, пробуя на вкус, затем отстранил и провел по щеке рукой, ощупывая последствия пощечин.

– А по щекам за что? – девушка молчала, только всхлипывала. – Ну за что по щекам, не просто же так он тебя отхлестал?

– Меня поцеловал знакомый в щеку… – она еле-еле прошептала. Затем погладил разбитую губу.

– А по губам?

– Я… Его.

Альфред прижал ее голову к своему виску и прошептал:

– А я бы забил до полусмерти за это.

Сондрин еще сильнее заплакала и задрожала в его руках, она ожидала, что он будет на ее стороне.

– Но я приехал как раз для того, Сондрин, чтоб он не забил тебя, я видел его состояние и знаю чем все может закончиться. Думаю, Кристофер, что стоит остановиться. Но девушка нам с тобой покажет, как она делала то, за что ты отхлестал ее по рукам. В противном случае я скорее всего уеду, а он продолжит.

Кристофер улыбнулся.

– Да, но не здесь, в гостиной.

В этот момент Альфред провел пальцами по ее разбитым губам и большим легонько раздвинул губы, затем прошептал:

– Пусти его…

Соднрин хотела отвернуться, но он жестко удержал ее рукой и, помотав головой, толкнул палец ей в рот, девушка приоткрыла губы и он ввел его.

– А теперь соси его и запомни, ты мне должна… что… я потом придумаю.

Сондрин легонько начала сосать палец, закрыв глаза, из которых текли слезы. Внутри все было изорвано, надежды разрушены, единственное чего она хотела в этот момент – чтобы все картинки потухли и она уплыла по тихой реке в забвение.

– Ну что ж, хорошо. Перейдем в гостиную, хочу посмотреть на это.

Альфред отошел от нее и покинул комнату.

– Скажешь ему спасибо, потом, а теперь я сам горю желанием посмотреть как ты будешь доводить себя в нашем присутствии.

– Я не буду…– она знала, что говорила, боль, обида, гнев, разочарование, это все стояло перед ней живыми горящими образами, которые сжигали сердце.

– Будешь, – он отстегнул ее руки и снял наручники, она не могла ничего ими сделать каждый миллиметр болел и горел, руки пульсировали от ударов, упала на коленки и вновь сильнее расплакалась, прижав их к груди.

– Не хочу, не буду, мне больно… Мне больно… – она плакала, горькие слезы обиды застилали мир собою.

Он подошел, поднял ее легонько и отстегнул карабин с шеи.

– Пусть ремень пока побудет на тебе, я потом сниму, – подтолкнул ее к стене и прижал всем своим телом, она почувствовала его твердый член у себя где-то на в бедре. – Я еще сегодня буду иметь тебя долго и жестко, чтоб достойно завершить вечер насилия и боли. Ты его заслужила с лихвой , – он, как и раньше, размазал слезы по ее щекам, а потом начал размазывать их по губам. – Оближи, ну облизывай.

Девушка сначала отворачивалась, а потом, когда он удержал в ладонях лицо с закрытыми глазами, облизала губы, как он того и требовал.

– Ну как?

– Горькие…

– Да, правильно. Они горькие. А как было там, в Швейцарии, в последний наш раз, ты помнишь?

Она плакала и отворачивалась. Еще сильнее прижал ее к стене и немного встряхнул.

– Ну вспоминай, говори.

– Хорошо…

– Что именно было хорошо?

– Ты меня не избивал, – она прошептала и вновь всхлипнула.

– Я так много тебе уже говорил, но наверное надо сказать еще больше. Запомни, девочка, я никогда не делаю того, чего не хочу и если тогда я разрешил тебе на время расслабиться и улетать от моей нежности, это не значит, что так будет всегда, помнишь я говорил об этом. Я знал, что теперь ты будешь хотеть этого и просить меня об этом.  Всякий раз при встрече ты будешь готова зарываться лицом в мои руки и мечтать, чтобы они снова ласкали тебя, доводя до дрожи и мурашек… Знай и запомни: я не сделал бы и сотой доли всего этого, если бы не хотел. Я уже давно считаю тебя своей.

Ты – моя игрушка. Моя вещь. Мои инструмент для получения удовольствия. Если ты рядом, значит я владею тобой полностью. Безраздельно. Ты принадлежишь мне целиком. Для меня не существует слов «нет», «я не могу» – ты так часто это говоришь. Можешь. Просто не признаёшься себе. Но знаешь, если бы не твоё «нет», возможно я не желал бы так сильно того, в чём ты мне пока отказываешь… Хотя, чёрт подери, права на отказ у тебя нет.

– А у тебя нет права меня уничтожить, это не единственное, чего ты не можешь, есть и еще некоторые вещи.

– Но я не собираюсь этого делать. Разве ты ещё не поняла? Сломать можно почти кого угодно, было бы желание. Зато привести сломленного человека в порядок – тяжкий труд, не каждый за такое возьмётся

– Это случится, если я привыкну быть твоей, а ты откажешься от меня…

Он посмотрел на нее пристально.

– Пойдем ты порадуешь нас, ведь мы все видели только на картинке .

Он подтолкнул ее и девушка, одетая только в черное белье, пошла перед ним в гостиную. Провел ее в центр комнаты, а сам подошел к бару и налил виски в два стакана. Затем присоединился к брату на диване.

– Мы ждем, моя девочка. Поторопись, потому что я очень хочу освободиться от того, что меня так тяготит.

Он поднялся, видя что девушка не собирается ничего делать, и вышел из комнаты. Вернулся с теми же самыми тонкими розгами

– Ты знаешь, я практически никогда не наказываю розгами, это очень больно. Только когда я сильно зол и вот сегодня такой день, – стеганул ей по бедру.

Сондрин вскрикнула и упала на пол, она схватилась руками за ногу и тут же оторвала руки, потому что они сами по себе горели. На голом бедре сразу выступил багровый след.