— Привет, София, — холодно ответил он.
Хотя она и была восхитительным существом, а глубокий вырез платья выставлял ее пышные формы на всеобщее обозрение, само ее присутствие вызвало в нем столько ненавистных воспоминаний, что он почувствовал, как его душит злость. Он никогда не забудет ее детский голосок, дразнивший его: «Ублюдок! Ублюдок! Ублюдок!» А потом она смеялась, зная, что он не смеет ее ударить…
— Что ты чувствуешь, Бретт, вернувшись домой? — промурлыкала она. Он рассмеялся:
— Домой? Это не мой дом, кузина, и никогда им не был.
— Ну, ну. Ты ведь прожил здесь почти десять лет. Какая неблагодарность! Ведь не улицы же Мазатлана твой дом.
— Определенно нет. — Он глядел на нее в упор с холодной насмешкой. — И поверь мне, я чрезвычайно благодарен за всю нежность и заботу, которые меня здесь окружали.
Она коснулась рукава его черного пиджака:
— Когда ты уехал, ты был совсем ребенок. Просто поверить не могу, что ты так изменился.
На это ему нечего было ответить, и, глянув через комнату, он обнаружил, что Диего все еще не отходит от его жены, Он почувствовал приступ ревности и сим был поражен.
— Бретт, ты конечно же не таишь зла за то, что я тебя дразнила, будучи маленькой девочкой? — Глаза Софии на мгновение широко распахнулись.
— Ты, София, была злобным ребенком. Подозреваю, что теперь ты стала жесткой женщиной.
Она ахнула, потом рассмеялась:
— Ты нисколько не изменился! Как всегда, попал прямо в точку. — Ее веселость пропала, и она крепче сжала его предплечье: — Бретт, уверяю тебя, это было не от вредности.
Он приподнял бровь.
— Это было из ревности.
Теперь наступил его черед поразвлечься, и он улыбнулся:
— А, конечно, как же я не сообразил!
— Нет, я и вправду ревновала, — настаивала она.
— К ублюдку.
— К тебе и маме.
Уже не улыбаясь, Бретт уставился на нее:
— Извини, не понял!
— Я видела вас вместе, — с загоревшимся взглядом прошептала она дрожащим голосом. Он смотрел на ее вспыхнувшее от возбуждения лицо. — Хотя тебе было всего лишь пятнадцать лет, Бретт, ты был таким мужчиной, таким большим… и как ты взял ее, словно бык…
Бретт пришел в себя от потрясения и неожиданного наплыва ощущений и небрежно пожал плечами:
— Твоя мать была чрезвычайно доступна.
— Я наслаждалась этим зрелищем, — прошептала она, склоняясь к нему.
Он взглянул на нее и увидел, что она возбуждена. Ее чуть приоткрытые губы дрожали, глаза ярко блестели. Он представил себе тощую тринадцатилетнюю девочку, наблюдавшую, как неопытный мальчик неуклюже трудится над ее мамашей, и пожалел, что она их видела. Ему не хотелось думать, что, хотя и невольно, он мог внести свой вклад в развитие ее извращенной чувственности.
Очень рад, что тебе было интересно, София, — сухо сказал Бретт, отходя от нее. Он не сомневался в том, что правильно понял ее реакцию и что она его хотела.
— Я так рада, что вы с Софией поладили, — сказала Елена, вынудив его вежливо остановиться рядом с ней и Эммануэлем.
— Конечно. Почему бы и нет? Елена улыбнулась:
— Насколько я помню, в детстве вы грызлись, как кошка с собакой.
— Это было так давно, Елена, — сказал Эммануэль. — Бретт, я бы хотел завтра поехать с тобой верхом, чтобы ты посмотрел землю.
— Буду рад составить вам компанию, — осторожно выбирая слова, сказал он. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь подумал, будто гасиенда его хоть сколько-нибудь интересует. — Вы не возражаете, если Сторм тоже поедет?
Мгновение Эммануэль колебался.
— Конечно нет.
Бретт понял, что дядя хочет побыть с ним наедине.
— Нет, пожалуй, поедем одни, — поправился он, испытывая нежность к дяде. Он попытался избавиться от этого чувства, вызывавшего в нем ощущение неловкости, но ничего не вышло. Довольно странное положение для привыкшего к одиночеству и полной самостоятельности мужчины: теперь у него есть жена, возбуждавшая в нем глубокие и нежные чувства, сестра, которую ему хотелось защитить, умершие брат и сестра, о которых он сожалел неожиданно для самого себя, и дядя, перед добротой которого устоять было невозможно.
Эммануэль благодарно улыбнулся.
Бретт присоединился к Диего и Сторм, жестом собственника взял ее за руку и наклонился, чтобы поцеловать в щеку, нежно, чувственно, чуть касаясь губами кожи. Она посмотрела на него широко распахнутыми синими глазами и вспыхнула, когда он многообещающе улыбнулся.
— Тебе очень повезло, кузен, — небрежно бросил Диего, наблюдая за Бреттом.
— Да, я тоже так думаю, — ответил Бретт. — Не рассказывал ли тебе мой кузен басни о том, как мы вместе росли? — спросил он Сторм.
— Кое-что, — сказала она. — А София напоминала тебе, как вы с ней проводили время в детстве? Бретт улыбнулся:
— Ревнуешь, chere?
— Конечно нет, — солгала она.
— И не надо, — пробормотал он.
Она блеснула улыбкой в сторону Диего:
— Диего завтра повезет меня кататься верхом, Бретт. Он хочет показать мне гасиенду.
— С величайшим удовольствием, — воскликнул Диего, не сводя горящего взгляда с ее лица.
— Нет, — сказал Бретт неожиданно для себя.
— Что? — Сторм подумала, что ослышалась.
— Нет.
— Право, кузен, как ты можешь возражать? Со мной твоя жена будет в полной безопасности, — заволновался Диего.
— Могу и стану, — отрезал Бретт, чувствуя, что смешон, но не в силах ничего с собой поделать. Ему были ненавистны похотливые взгляды, которые Диего бросал на его жену. — Сторм, я охотно все покажу тебе сам.
Бросив на него сердитый взгляд, она выдернула руку:
— Ты не разрешаешь мне поехать с Диего?
— Правда, Бретт, она ведь никуда от тебя не денется, а я хочу забрать ее только на один день, — уговаривал Диего.
— Я сам с тобой поеду, — не уступал Бретт. — Такой уж я жадный ублюдок, Диего.
— Ты просто нахал, — сердито проговорила Сторм, стараясь не повышать голоса. — Сам распускаешь слюни со своей кузиной, а мне не разрешаешь прокатиться с Диего.
— Что?
Диего улыбнулся, но сразу согнал улыбку с лица:
— Бретт, у меня нет никаких дурных намерений.
— Чертовски верно. — Бретт взглянул на Сторм: — Мы обсудим это позже.
— Чертовски верно, — выпалила Сторм и одарила Диего самой сладкой улыбкой, на какую была способна. — До завтра, Диего.
Он взял ее руку и прижал к губам:
— До завтра.
Сторм отошла, не глядя на Бретта, и он видел, что она направилась к дяде, тете и Габриеле. Диего что-то говорил, но он почти не слышал его.
— Право, кузен, что за представление. Будь у меня нечестные намерения, я не стал бы так открыто искать ее общества.
Бретт только собрался ответить, как вдруг разговоры смолкли и все уставились на вошедшего лакея, который толкал перед собой кресло на колесиках с сидящим в нем доном Фелипе. Дон улыбался. Нижняя половина его тела была укрыта одеялом.
— Фелипе, — воскликнул Эммануэль, бросаясь вперед. — Что ты затеял?
— Я решил присоединиться к вам за обедом, — спокойно ответил Фелипе. — Хочу посидеть за одним столом с новобрачными.
На мгновение установилось напряженное молчание, которое нарушила Елена, изящно шагнувшая к креслу дона.
— Какой удивительный сюрприз, — заворковала она, кладя руку на плечо старика и улыбаясь сгрудившемуся вокруг семейству.
Дон Фелипе поймал взгляд Бретта, и мгновение они не отрывали глаз друг от друга. Потом он сказал:
— Я хочу познакомиться с новобрачной. Очнувшись, Бретт взял руку Сторм и вывел ее вперед:
— Отец, это моя жена, Сторм. Дон испытующе поглядел на нее:
— Сколько тебе лет, девочка? Сторм вздернула подбородок:
— Семнадцать.
— Как тебя угораздило связаться с этим негодником, моим сыном?
Сторм стиснула зубы:
— Я безумно влюбилась в него. — И стоявший рядом Бретт расслабился, сдерживая улыбку.
Дон Фелипе перевел взгляд со Сторм на Бретта. Вперед выступил Эммануэль.
— Почему бы нам не приступить к обеду? — предложил он, кивком отпуская слугу и берясь за спинку кресла. Собравшиеся медленно двинулись в столовую, следуя за креслом дона Фелипе. Кресло поставили во главе стола. Бретт вместе со Сторм держался поодаль, дожидаясь, пока усядутся остальные. Елена собралась сесть по правую руку дона, но тот отмахнулся.
— Я хочу, чтобы справа и слева от меня сидели мой сын и его жена, — резко заявил он.