— Тебе это нравится, — нашлась она, еще больше краснея.
— Конечно, chere. — Он улыбнулся, не зная, что еще сказать. Его переполняли рвущиеся наружу чувства, и он не мог больше не обращать на них внимания. Он знал слишком много женщин, чтобы не понимать, что радость и нежность, испытываемы им по отношению к Сторм, были единственными в своем роде. Все еще лениво поглаживая ее, он услышал свой негромкий голос: — Ты счастлива со мной, chere?
Она перевернулась на бок, прижимаясь к нему, и положила голову ему на грудь. От последовавшего молчания сердце его упало, и его охватило гневное чувство огромного разочарования. Но тут так тихо, что он едва расслышал, она сказала лишь одно слово:
— Да.
Он повернулся лицеи к ней и приподнял ей ладонью подбородок, заглядывая в огромные сапфировые глаза. От сиявшей в них нежности у него перехватило дыхание. Ему хотелось спросить, что она чувствует теперь по поводу их брака, но вместо этого хмыкнул и сказал:
— Этот брак состоялся, и его невозможно аннулировать.
Потом испытующе посмотрел на нее.
Возражения не последовало. Она лежала совершенно неподвижно, чуть приоткрыв губы, не сводя с него взгляда. В ее глазах не было бунтарства, а только обожание и надежда. У него снова перехватило дыхание.
— Ты любишь меня, chere?
Она не медлила ни секунды:
— Да.
Он задрожал и навалился на нее.
— О Сторм, — начал он и смолк, не в силах выразить остальное, таким огромным и неизведанным было это чувство. Вместо этого он нежно прижался губами к ее губам.
— Чего ты хочешь, Диего? — небрежно развалясь в кресле, спросил Бретт.
— Мы и дюжиной слов с тобой не обменялись, — улыбнулся Диего. — Что странного в том, что я хочу поговорить со своим кузеном?
— Странного мало, — пожал плечами Бретт. Он подумал о Сторм, ждущей его в постели, и почувствовал досаду.
— Бренди? — спросил Диего, наливая вторую рюмку.
— Спасибо. — Бретт взял предложенную ему сигару и с « удовольствием затянулся. Усевшийся в соседнее кресло Диего наблюдал за ним с задумчивой улыбкой. — Ну? Диего ухмыльнулся:
— Расскажи мне о своей жизни в Сан-Франциско.
— Тут не о чем особенно рассказывать, — проговорил Бретт, отпивая бренди.
— Я слышал, ты очень богат.
— А! — Бретт сверкнул холодной невыразительной улыбкой. — Хочешь занять денег?
— Очень смешно, — обиженно отозвался Диего.
— Отстоять права твоей семьи на землю обошлось недешево, — сказал Бретт. — Тяжбы разорили многих калифорнио, и твоя семья не первая.
— Проклятые американцы! — вскипел Диего. — Украли то, что по праву принадлежит нам!
Бретт не мог не согласиться — это была чистая правда.
— Ничего не поделаешь.
— Всего несколько лет назад мы были богаты, — сказал Диего. — Скот продавался по пятьдесят-шестьдесят долларов за голову. А теперь — вот. — Он махнул рукой: — Поселенцы и тяжбы. Все крупные ранчо растащены по кусочкам. Нищета там, где раньше было богатство. И все же, — глаза его сверкнули, — твой почтенный папаша не вечен.
— Это верно.
— Тебе это безразлично, да? — не выдержал Диего. — Дон Фелипе выиграл в суде и сохранил свое богатство. В один прекрасный день все достанется тебе, а тебя это нисколько не волнует.
— Да, — сказал Бретт, наклоняясь, чтобы налить себе еще бренди. — Тебе сегодня не пьется, Диего? — спросил он, заметив, что кузен не отпил ни глотка. Он зевнул, внезапно охваченный неодолимой сонливостью.
Диего промолчал, не сводя с него оценивающего взгляда.
Внезапно Бретт почувствовал вялость и головокружение. На него наваливалась тяжесть. Он посмотрел на кузена и увидел только расплывчатое пятно, попытался встать и не смог. В последний момент, перед тем как провалиться в беспросветное забытье, он понял, что его опоили.
Наверху Сторм встала с постели и вышла на балкон. На ней были лишь тончайшая шифоновая сорочка и полупрозрачный пеньюар из тонкого голубого шелка. Перила были прохладными на ощупь; легкий ветерок овевал ее лицо. Ночное небо сияло слоновой костью и серебром, ониксами и бриллиантами. Она со вздохом закрыла глаза, вдыхая сладкий аромат жимолости и магнолий.
Бретт, подумала она, и негромко повторила: «Бретт». Она улыбнулась, вспоминая, как он любил ее — так самозабвенно, так необузданно. Для него занятие любовью редко бывало нежным — и всегда самозабвенным. Нежнейшие ласки сменялись необузданной страстью, и ее способность встречать глубину этой страсти собственной необузданностью не переставала поражать ее. Он высвободил нечто темное, развратное и примитивное, таившееся в ней. Как она наслаждалась этим! Как она упивалась им!
После буйства их любви он так нежно, так ласково обнимал ее. Знал ли он, что его нежные, чувственные руки говорили за него? И сегодня днем он снова сказал, что любит се. При воспоминании об этих словах она вся затрепетала от возбуждения. Был ли он искренним в этот момент? Она не хотела обманывать себя. Эти слова прозвучали в пылу страсти, совсем как в первый раз, за несколько мгновений до того, как они оба достигли освобождающего экстаза. Мог ли он их сказать по зрелом размышлении? Действительно ли он любил ее?
Ей так отчаянно хотелось услышать от него это признание!
Начиная испытывать нетерпение, она вернулась в комнату, удивляясь, куда он пропал. Она ушла спать час назад, а Бретт пошел с Диего в библиотеку выпить стаканчик бренди. Она со вздохом решила, что ведет себя просто глупо, ведь они провели вместе весь день. И все же она жаждала его присутствия не менее, чем его прикосновений.
Она улеглась в кровать и стала ждать. Минута тянулась за минутой, и ее стало клонить в сон. Она не заметила, как уснула, и проснулась, раздумывая, долго ли проспала, и удивляясь, почему Бретта нет рядом. С осознанием этою сон как рукой сняло. Она зажгла лампу у кровати:
— Бретт!
Она встала и увидела, что ею нет ни в гостиной, ни в смежной гардеробной. По его карманным часам было два часа ночи. Внезапно ее охватил озноб. Где он? Все еще внизу, с Диего? К этому времени они должны были вдребезги напиться. Сторм поколебалась, раздумывая, пойти за ним или лучше не стоит, и сообразила, что это ему не понравится. Она поежилась. Ее несколько разочаровало, что он предпочел общество кузена ее объятиям, но она строго сказала себе, что это несправедливо. Бретт и Диего десять лет не видели друг друга. И хотя она знала, что они вовсе не были дружны, но, может быть, теперь, став более взрослыми и опытными, они начинают ценить один другого. Эта мысль обрадовала ее, и она снова забралась в постель, но он не шел.
Двумя часами позже она подумала, что Бретт, возможно, напился до такой степени, что уснул в библиотеке. Наверняка Диего проводил бы его наверх. Но если Диего и сам был хорош?
Она набросила на плечи более плотную накидку и, взяв свечу, беззвучно спустилась вниз. В библиотеке никого не было. Где же он?
В полном смятении Сторм мерила шагами комнату. Где он может быть?
Возможно, Диего знает. Неважно, что пойти в его комнату было бы верхом неприличия. Комнаты Диего, Софии и их родителей были расположены в южном крыле дома, примыкающем к тому крылу, где расположились они с Бреттом. Сторм решительно вышла из библиотеки и, ступая мягко, как научил ее отец, прошла по коридору, поднялась по лестнице и остановилась в начале длинного коридора. Бра освещали оба его конца, но холл посредине был погружен во тьму. Какая из комнат Диего? Она и понятия не имела. Это просто сумасшествие!
Ясно, что Бретт с Диего пить кончили. Что если они вместе пошли к женщинам? На гасиенде достаточно молодых женщин, и некоторые из них весьма привлекательны. Ее охватил ужас. Понимая, что это безумие, нелепость, она подошла к первой двери справа, очень-очень тихо повернула ручку и приоткрыла дверь.
Серый предрассветный свет уже проникал в окно, так что Сторм сумела узнать спящего Эммануэля. Значит, следующая дверь по коридору — это комната Елены. Сторм попятилась и беззвучно закрыла дверь.
Она пересекла холл. Первая дверь с этой стороны была приоткрыта, что заметно упрощало ее задачу. Она взялась за ручку и распахнула дверь. Петли заскрипели. Она замерла в ожидании, но из комнаты не донеслось ни звука. Она открыла дверь достаточно широко, чтобы проскользнуть внутрь, и не сумела сдержать вскрика.
На стоявшей напротив двери большой кровати в роскошной наготе раскинулась София. Бретт, также обнаженный, лежал на животе, одной рукой обхватив ее чуть пониже груди. Его голова уткнулась ей в плечо, а ее белая нога была перекинута через его ногу.