Не то чтобы он не доверял Сторм — он ей доверял. Но если Диего только посмел прикоснуться к ней, он убьет их обоих — и Диего, и Софию. Они заплатят за все.
Он вернулся в дом и принял ванну, не в состоянии думать ни о чем, кроме Сторм. Он должен объяснить, что произошло ночью. Что она подумала? Все зависело от того, пыталась она разыскать его или нет. Вполне возможно, подумал он, что она отнесется ко всему снисходительно, считая, что он уснул в библиотеке, и тогда он напрасно беспокоится.
Но чувство вины не проходило, так же как и ощущение нечистоты, которая, казалось, въелась в его кожу и никак не отмывалась, как он ни старался.
От одной мысли, что он касался этой шлюхи, что он практически был в ней, у него сжимался желудок, ему становилось физически плохо. Почему он не открыл свои глаза, будь они прокляты! И как, черт побери, он ухитрился не заметить, что женщина, которую он обнимал, вовсе не его жена? Тем более если он любит ее?
И он понял, что любит Сторм, в этом нет ни малейшего сомнения.
К тому времени, как Бретт вымылся и оделся, он до тою обеспокоился, что был уже на грани паники. Сторм и Диего все еще не вернулись. Конюхи поднимались с восходом солнца, но начинали кормить лошадей только через час. Именно тогда они заметили отсутствие Демона и жеребца Диего, а с тех пор прошло десять часов.
У Бретта возникло ужасное подозрение, но оно исчезло так же быстро, как и появилось. Он расхаживал по комнатам, почти не сводя глаз с застекленных дверей на балкон. Что если с ней что-то случилось?
— Бретт!
Он резко повернулся и пришел в ярость при виде стоявшей в его комнате Софии.
— Убирайся, — заорал он, сверкая глазами-
— Бретт, — она не тронулась с места, — по-моему, это очень подозрительно, что твоя жена с моим братом могли уехать вместе на целый день. Конечно, дон Фелипе ничего не знает, но все только об этом и говорят. Диего из-за Сторм сам не свой.
— Что ты хочешь сказать? — требовательно спросил он. Она протянула листок:
— Диего оставил мне записку, где сообщает, что уехал по делам и не вернется.
— Дай взглянуть. — Он вырвал у нее записку. В ней сообщалось только это, никаких подробностей. Но он знал, что они уехали Вместе, он вдруг это понял, и они вместе с самого рассвета. Она уехала с Диего. Дела тут ни при чем, Сторм его оставила и уехала с Диего, потому что узнала, где он был прошлой ночью. Внезапно Бретт ощутил твердую уверенность в этом.
— Думаю, она уехала с ним, — сказала София. — Диего был очень настойчив, он говорил мне, что хочет ее. Он похож на меня — всегда получает желаемое.
— Я убью его, — вскричал Бретт, скомкав записку и швырнув ее через всю комнату. До наступления темноты оставалось всего несколько часов, но ему этого должно хватить, чтобы отыскать их след. Почему, черт побери, он не погнался за ними раньше?
Потому что не хотел допускать невыносимую мысль — что Сторм обнаружила его предполагаемую измену, не стала ждать его объяснений, не доверял а ему, не верила в пего… решила его оставить,
— Если только он дотронется до нее…
— А как ты думаешь, чем они будут заниматься сегодня ночью? Играть в покер? — спросила София с торжествующим видом. — Лучше тебе сразу все узнать, Бретт. — Она улыбнулась.
— Что именно?
— Прошлой ночью, когда ты спал, она нас видела. Я еще не успела уснуть.
На мгновение его сердце замерло; он пытался вдохнуть и не мог. Потом, когда его тело снова ожило, сердце и дыхание словно бросились наперегонки.
— Что ты ей сказала? — хрипло спросил он.
— Мне не требовалось ничего говорить. — Она снова улыбнулась. — Одна картинка способна сказать больше, чем десять тысяч слов.
Ему стоило огромных усилий сдержаться и не ударить ее.
— Когда она ушла, я услышала шум и пошла проверить, в чем дело. Я увидела Сторм и Диего у подножия лестницы. Он уставился на нее.
— Они обнимались, — продолжала София. — Он ее утешал. Она оставила тебя, Бретт. Она убежала с другим мужчиной.
Бретту казалось, что он вот-вот задохнется, но через мгновение это ощущение исчезло.
— Она направилась в Техас, — уверенно сказал он. — И если он ее тронет, я убью его.
Только через несколько мгновений Сторм поняла, что они остановились. Отупевшая от страданий, она не шевелясь сидела на Демоне, не обращая внимания на окружающее. Диего спешился и протянул ей руку. Она заставила свой взгляд задержаться на нем. Наступали сумерки.
— Почему мы остановились? — Ее голос стал неузнаваемым — дребезжащий, тусклый, тонкий, как соломинка.
— Cara, нам надо разбить лагерь на ночь. — Он нежно улыбнулся: — Слезайте.
Так легко было слушаться, не думая ни о чем. Сторм соскользнула со своего жеребца ему на руки, и он придержал ее на мгновение дольше, чем требовалось. У нее осталось лишь смутное ощущение прижавшегося к ней тела, его ладоней на ее волосах, дыхания на ее щеке. Она испытывала такую сильную боль в сердце, ужасную, словно от удара ножом. Образ Бретта, его резкое насмешливое лицо, сменяла картина виденного ею — они вместе, обнаженные.
Диего подвел ее к своей походной постели, и она без сил опустилась на нее, свернувшись в тугой комок, и закрыла глаза, дожидаясь бездумного сонного забытья.
Диего с минуту смотрел на нее, потом пошел к лошадям, снял с них упряжь, протер их сухой травой и дал по несколько пригоршней зерна. Он стреножил их и стоял глядя на нее. Он не собирался разжигать костер. Ему не хотелось рисковать: он знал, насколько Бретт решителен и упорен. У него не было никакого желания быть убитым ночью во сне.
Разглядывая лежавшую спиной к нему Сторм, он ощутил прилив вожделения. Сегодня ночью он возьмет ее, захочет она того или нет. А у нее наверняка не будет такого желания. Потом он представил себе ее тупое, пассивное восприятие его страсти и нахмурился: ему хотелось взять ее сопротивляющейся или сгорающей от желания, а вовсе не такой, как сейчас, — разбитой горем, безжизненной, отупелой. Он подошел к ней:
— Cara?
Несколько мгновений спустя она повернулась, глядя на него. Его потрясли ее ужасающая бледность, опухшие глаза и покрасневший нос. Куда подевалось великолепное, пылкое, несравненное создание, которое он знал? Эта женщина выглядела обиженным ребенком — растрепанным, грязным, уязвимым. Он стиснул зубы и протянул ей фляжку:
— Пейте. Нам не стоит разжигать костер. Вот немного вяленого мяса, берите.
Она отрицательно качнула головой, сжалась в комок и повернулась к нему спиной. У нее вырвалось рыдание.
— Нет.
— Вам надо поесть, — с досадой настаивал он. Она не ответила.
— Сторм, как вы сможете ехать верхом весь завтрашний день? Вам необходимо поесть.
— Прошу вас, Диего, просто оставьте меня в покос.
Он стоял, не зная, как поступить. Что он делает здесь, в этой глуши, с женщиной, больше похожей на мертвую, чем на живую? Он что, с ума сошел, черт побери? Конечно же, София снова обвела его вокруг пальца, чтобы получить то, что ей хотелось. Так было всегда, и это привело его в бешенство. Он пошел прочь, чувствуя необходимость поразмыслить.
Первое, что ощутила Сторм, проснувшись на следующее утро, была боль, сопровождаемая воспоминанием о случившемся. Она села, быстро осмотрелась и в проблесках первого света увидела Диего, растянувшегося на постели неподалеку от нее. Потом что-то случилось — ее охватил гнев, которому она не стала противиться.
Она закрыла глаза, представляя себе Бретта таким, каким ей приходилось видеть его за время их знакомства. В первый раз она увидела его в библиотеке Пола — в черном костюме, очень мужественного и элегантного. Ей никогда не забыть ни этого мгновения, ни пронизывающего взгляда его черных глаз. Тогда она не повяла, что означает этот взгляд. Она вспомнила, как он в первый раз поцеловал ее там, на берегу, и как был ошеломлен, когда она его ударила; вспомнила немыслимую страсть, охватившую их обоих на балу. Потом ее захлестнули другие, страшные картины — великолепные лицо и фигура Одри, обнаженная, сплетающаяся с ним София, их свадьба и случай на берегу, когда он винил ее в том, что она была с Сайеном, и потом безжалостно и грубо обследовал ее. Она встала. «Оставить его — это лучшее, что я могу сделать», — неуверенно думала она, стараясь убедить себя. Она убрала с лица и пригладила волосы. Решимость преобразила ее лицо.
— Домой, — сказала она, стиснув зубы. — Домой, и развод. Он ублюдок, совершеннейший ублюдок, и я никогда его не любила. — Со сквозящим в каждом движении гневом она решительно направилась к коню и стала его седлать.