– Я бы так боялась сделать не то, что следует.
– Вам нечего бояться, если вы это сделаете, каждый подумает, что так и следует.
– Ах, я никогда не знала, что вы умеете льстить, как придворный.
– Вы никогда не допускали меня к своему двору.
– Жан, что скажет ваша мать?
Он серьезно посмотрел ей в глаза.
– Она уже знает, что я страстно надеюсь на то, что вы будете моей женой.
– И она говорит…
– Что она будет рада моей жене.
– Ваша мать что-нибудь знает обо мне? Тень упала на ее душу – он это видел. Внезапная, страстная непреоборимая ревность к умершему наполнила его сердце; он поборол это чувство и с ясным взглядом повернулся к ней.
– Нет, – сказал он мягко, – и никогда не узнает.
Оттенок боли слышался в его голосе.
– Вы не можете забыть?
Инстинктивно он приблизился к ней. Страсть, которую ее близость вызывала в нем, казалось, захватила и ее.
– Помогите мне забыть, – прошептала она, прикованная его пристальным взглядом.
Когда они проходили по картинной галерее, он на момент остановился перед портретом «хромого Жана».
– Я бы хотел иметь его судьбу.
– Я бы очень хотела не быть принесенной в жертву. Пожалуйста, не можете ли вы постараться любить меня в другой роли?
– Я не это хотел сказать, – я думал, что я бы хотел, чтобы меня любили так же сильно, как его, даже до смерти.
Он пристально посмотрел на нее, пока она проходила через дверь.
– Это так, как я любил бы, – сказал он тихо, – как я люблю.
ГЛАВА XXXII
Единственно верное средство забыть о ком-нибудь, это – привыкнуть к воспоминанию о нем.
– Куда вы поедете? – спросил он ее, когда они возвращались домой.
– Я хочу поехать… я думаю поехать, если вы ничего не имеете против, в Озиоло.
Она почувствовала, что он в душе насторожился.
– Почему туда?
– Вы не можете догадаться? Так как я хочу быть совершенно свободной, я думаю, что только там я, наконец, забуду все. Мирно вспомнить все пережитое – только это явится моим освобождением. Я не в силах забыть, по крайней мере до сих пор так было, а я боролась с собой, но я чувствую и знаю, что, раз только я снова буду там, – я успокоюсь. Вот почему я выбрала Озиоло.
– Простите меня, Тони. Он взял ее руки в свои.
– Я хочу ехать, не откладывая, Жан. Если можно, то завтра.
– Поезжайте скорее, чтобы скорее вернуться. Они попрощались у дверей ее квартиры. На площадке было темно, и оба инстинктивно ждали. Тони сама едва ли знала, хочет ли она, чтобы он ее поцеловал, или нет. Ее неуверенность сообщилась и ему; он придал своему голосу официальный холодный тон, когда вдруг отодвинулся и сказал:
– Спокойной ночи!
– Спокойной ночи, – задумчиво как эхо повторила Тони.
Он подождал, пока не затихли в маленькой передней звуки ее шагов. Только тогда он вернулся, хромая, к мотору.
Жоржетта жарила на огне хлеб к ужину.
– Хорошо провела время в палатах предков? – она испытующе посмотрела на Тони.
– Очень. Прелестное место.
– Есть новости для меня?
Яркая краска залила лицо и шею Тони.
– А разве должны быть?
– Судя по обожанию в глазах де Солна вчера – должны быть.
– Он просил меня выйти за него замуж.
– А когда это будет?
– Не знаю. Вероятно, этого совсем не будет. С одной стороны, я этого хочу – и все-таки боюсь.
– Боишься? Чего?
– Себя самой боюсь. Я не уверена в себе, не могу быть уверенной, Жоржетта. Я завтра уезжаю. Ты следующий месяц будешь одна.
– Ты едешь туда? – с жаром вскрикнула Жоржетта. – Обратно на то место, где ты испытала счастье? Не делай этого, это безумие. Возьми де Солна теперь, пока ты увлечена им, и не выжидай, чтобы посмотреть, станет ли впечатление сильнее. В девяти случаях из десяти этого не бывает, и вы поженитесь, наконец, такие же неуверенные, как и были, тогда, как доверившись свежему увлечению и отдавшись ему, – ты со временем, естественно, полюбишь его сильнее.
– О, ты просто не понимаешь; я думаю, что никто не смог бы понять. Я должна поехать в Озиоло. Это будет честно и справедливо по отношению к де Солну.
Жоржетта проворчала:
– Он дурак, что дает тебе ехать.
Она посмотрела Тони в лицо и прибавила:
– Я возьму Жюля.
– Жоржетта, правда?
– Да, уже по одному тому, что он знает все, что нужно знать, так что с моих плеч тяжесть долой.
– Ты считаешь это достаточным доводом для замужества? – спросила Тони с любопытством.
– Почему нет? Как бы то ни было, это обеспечивает покой. Когда прошлое висит над головой женщины, это ее угнетает, а если то, что было, стало известным и ему, то со всем этим уже покончено. Пусть он начнет говорить об этом – она тоже не смолчит, и, если он умен, он перестанет. Разговоры – вещь приятная в семейной жизни, но нежелательно, чтобы они велись обеими сторонами.
Тони подошла и тоже села на коврик у камина.
– Ты будешь графиней, – заметила Жоржетта.
– Я думаю, что буду, если выйду за Жана.
– Ты, кажется, не понимаешь, что тебе предстоит. Накануне ночью ты говорила, что тебе хочется жить. Отлично, ты достигнешь этого, если выйдешь за де Солна. Нет ничего, чего он не мог бы тебе дать.
– Я не хочу, чтобы он мне все давал.
– Ты не должна огорчаться этим. Мужчина знает, что он получает взамен того, что дает. Держу пари, и де Солн в данном случае не явится исключением.
– Я не хочу, чтобы он был исключением, – возразила Тони, – отчасти потому я и уезжаю.
– Ты все еще настаиваешь на отъезде? Послушайся меня и оставайся дома. Это здоровее. И что твоя старая Жоржетта будет делать без тебя, если нельзя будет укрыть тебя в кровати, расчесать тебе волосы и смотреть за тобой? Если ты уедешь, тогда прощай наша квартира, где нам было так хорошо!
Слезы показались на ее глазах. Она быстро поднялась.
– Пойдем, перемени обувь, и дай я приготовлю тебе ужин.
Во все время еды Жоржетта была шумно весела, а после того она играла, а Симпсон танцевал вальс.
Только перед сном после того, как она вернулась из кабаре и расчесывала Тони волосы на ночь, она стала очень задумчива и молчалива. Обыкновенно она болтала, рассказывая о вечернем представлении, о публике, о сборах Жюля, о всех обычных сплетнях из кафе, но в этот вечер она почти не говорила.
Она держала мягкие волосы Тони в своих руках и очень бережно расчесывала их. Тони, посмотрев вверх, увидела ее лицо в зеркале. Грустное выражение на нем возбуждало жалость. Она повернулась:
– Жоржетта!
– Все прекрасно, дорогая, – храбро заявила Жоржетта, – мы все-таки были добрыми товарищами целых три года, и они были самым счастливым временем во всей моей жизни. Я себялюбивая свинья, если жалею о счастье, которое пришло к тебе. Я не буду, клянусь, что не буду, но мне так ужасно будет недоставать тебя. Я бы давно уже вышла замуж, если бы не ты. Я хотела смотреть за тобой. Говорят, что женщины никогда друг друга не любят. Это ложь. Я любила тебя, и я так гордилась тобой, так оберегала тебя. Смею сказать, ты этого не замечала, но я их здорово отшивала в кабаре. Если бы я не доверяла де Солну, я бы ему тоже наговорила немало теплых слов. И теперь я тебя потеряю – о Тони, Тони!
– Ты меня не потеряешь, мы снова будем друзьями. И помимо того, в чем дело, ведь я даже еще не связана с Жаном.
Она пыталась рассмеяться, но бедная Жоржетта была неутешна.
Долгое время спустя, после того как она укутала Тони, она снова тихо вернулась к ней. Тони услышала, как она открыла дверь.
– Это твоя старая Жоржетта! Я думала, не нужна ли тебе горячая бутылка к ногам!
Под предлогом этого она нагнулась и поцеловала Тони.
– Нет, мне очень тепло.
– Теперь я пойду. Да хранит тебя Бог! Это было прощание Жоржетты.
ГЛАВА XXXIII
Снова в поезде, по тому же пути, с теми же станциями – Дижон, Амберье, – и воспоминания прошлого всплыли в ее памяти. Ей представилась маленькая потерянная фигурка, едущая ночью в Париж, тщетно пытающаяся заснуть и после бесплодных усилий прижимающаяся лицом к холодному окну. Как колесо судьбы стирает следы горестной действительности! В то время она ехала в третьем классе, в маленьком деревянном, похожем на ящик, отделении, теперь она в первом классе. Рядом с ней чемодан с платьем, купе наполнено запахом множества цветов, в одном углу книги и газеты, в другом – ее широкое дорожное пальто.