— Ты ведёшь себя, как ребёнок! — раздаётся из кухни голос мамы.
— Не смей повышать на меня голос! — в тон ей отвечает папа.
— Тогда повзрослей уже, наконец! У нас двое детей, и я не могу следить ещё и за тобой!
…А иногда — как сейчас — у меня что-то щёлкало внутри, и я чувствовала очередной приступ гнева.
— А может вам обоим уже пора перестать вести себя, как дети?! — вспыхиваю, залетая на кухню. Лица родителей вытягиваются от удивления, но их спор стихает. — Вы оба — два упёртых осла, которые гнут каждый свою линию, и никто не хочет уступить другому! Никто из вас не умеет слушать — может вам вообще перестать разговаривать?!
Пока они переваривают мой выпад, я вешаю в прихожке поводок Каина на вешалку, скидываю верхнюю одежду и прячусь в ванной, потому что, даже если я права, никто не отменял моего воспитания, которое вопило о том, что я должна с уважением относиться к родителям и слушать их, даже зная, что они не правы. Но за тот год, что прошёл с той самой ночи, мне уже осточертело слушать эти бесконечные ссоры, которые создаются на пустом месте. Был период, когда я даже собиралась съехать от родителей: снять квартиру и хоть немного побыть в одиночестве, чтобы собрать мысли в кучку, но когда подняла эту тему за ужином, разговор закончился очередным скандалом, так толком и не начавшись.
Меня убивали эти двойные родительские стандарты: почему, когда я прошу обнять меня, родители в один голос твердят, что я уже взрослая, а стоило мне поднять вопрос о самостоятельности, как я тут же стала маленькой? Конечно, сейчас я вряд ли смогла бы переступить через себя и свои страхи и жить одна в пустой квартире, но ведь я же не могу цепляться за мамину юбку вечно, верно? Когда-то же наступит день, и мне нужно будет покинуть отчий дом как любому взрослому человеку — когда я устроюсь на работу, например.
«Ты уйдёшь отсюда только замуж, — было мне ответом от мамы. — В противном случае назад ты уже не вернёшься!»
Слышать такое от самого близкого человека было невероятно обидно; что с того, что я хочу попробовать жить самостоятельно? И, если у меня вдруг не получится, вернуться обратно? Разве не входит в обязанность родителей поддерживать своё чадо в любом решении, пусть даже оно будет ошибочно? Ведь я тоже буду набивать шишки, пока не наберусь опыта, и никто не в силах меня от них защитить, как бы ни пытались — это и называется жизнью. Чем больше мы платим за свои ошибки, тем мудрее становимся, разве не так? А выходить замуж только ради того, чтобы избавиться от родительского контроля — это вообще верх идиотизма. Да и о какой свадьбе может идти речь, если мне всего девятнадцать?!
— Ты выходить собираешься? — слышу за дверью спокойный мамин голос.
Вздыхаю, потому что, хоть я и пришла сюда поразмышлять, принять душ всё же забыла, увлёкшись собственными мыслями; скорее всего, мама так и не дождалась шума воды из ванной и поэтому решила проверить.
Отпираю замок и приоткрываю двери.
— Не доверяешь мне? — вздыхаю.
Она протягивает руку и гладит меня по волосам.
— Просто беспокоюсь, — с мягкой улыбкой качает головой. — Ты ведь мой ребёнок; и хотя ты не единственная, за тебя я переживаю гораздо больше.
— Потому что Лене в отличие от меня повезло не попасться тому придурку в переулке?
На этот раз вздыхает мама.
— Одевайся, и идём на кухню, — переводит тему. — Ужин остывает.
Я провожаю родительницу взглядом до самого поворота на кухню. Лена — моя старшая сестра; мы с ней погодки, но она всегда вела себя гораздо мудрее своих лет. Правда, всё поменялось после моего изнасилования: все родные, по её мнению, стали уделять мне слишком много внимания, которого она и в детстве получала немного. Именно поэтому она перестал появляться дома; она и раньше не особо часто здесь появлялась, увлечённая собственной карьерой журналистки, но теперь прямо затаила смертельную обиду, хотя, на мой взгляд, это было глупо: я ведь не специально всё это сделала.
Да мне и не нужно было столько внимания; без него наоборот было легче, потому что все эти сострадательные взгляды только усугубляли моё положение.
— Где ты хочешь отметить Новый год? — спрашивает папа, когда я наконец появляюсь на кухне. — У бабушки? Или у крёстной? А, может, хочешь куда-нибудь поехать?
Сажусь за стол и расковыриваю вилкой омлет.
— Я вообще не хочу его отмечать. Новый год — это праздник для наивных дурачков, которые верят, что желания, загаданные под бой курантов, сбываются сами по себе.
— Ну не сидеть же в новогоднюю ночь в своей комнате, уткнувшись носом в очередную книгу! — вспыхивает мама. — Раньше ты себя так не вела!
— Всё верно, это было раньше, мам, — устало соглашаюсь. — У меня сейчас нет поводов для радости.
Я вовсе не жалею себя, просто не вижу смысла улыбаться через силу и портить своим видом праздник другим.
— Ты не должна закрываться от мира и от людей просто потому, что один идиот сделал тебе больно, — тихо произносит папа. — А если ты закроешься, значит, он добился того, чего хотел — сломал тебя. Доказал, что у тебя нет стержня внутри; что ты — всего лишь безвольная слабая кукла, с которой можно сделать всё, что в голову взбредёт. И другие девушки на твоём тренинге, глядя на тебя, решат, что вот она — правильная модель поведения; вот оно — подчинение и принятие собственной никчёмности и поломанной судьбы. И вместо того, чтобы быть сильными, они будут лишь опускаться ещё ниже до тех пор, пока не поймут, что дальше — только дно.
К концу его пламенной речи я чувствую соль на своих губах, но вовсе не от обиды, а потому, что осознаю его правоту.
— Но ведь ты сам тогда хотел разорвать его на части, — непонимающе спрашиваю. — Ты втолковывал мне, что такое нельзя простить и забыть! Что изменилось?
— Я и не прошу тебя забыть, Крестик! И сам ни за что не забуду; а если ты однажды вспомнишь его лицо — найду и выпотрошу ублюдка! Но и просто сидеть на месте, жалея себя, тоже нельзя. Это убивает тебя как личность.
Пожалуй, это был наш первый мотивирующий разговор, который толкал меня сделать хоть что-то.
Перестать вести себя как зашуганный дикарь и одеваться как бомж, для начала.
Хотя с доверием к людям у меня всё же большие проблемы.
После ужина помогаю матери убрать со стола и возвращаюсь в комнату; проходя мимо гостиной замечаю, что папа смотрит какую-то фантастику, которую раньше мы смотрели вместе, но сейчас почему-то нет настроения. В комнате скидываю свитер и в который раз с ужасом пытаюсь представить, на что будет похоже моё возвращение в университет. Наверняка одногруппники будут тыкать в меня пальцами и перешёптываться за спиной, а я должна держать лицо и ни в коем случае не показывать, что меня это как-то задевает, чтобы не давать ещё больше поводов для сплетен.
Подхожу к окну, уткнувшись в холодное стекло лбом, и наблюдаю, как в свете фонаря медленно кружатся снежинки; когда-то очень давно я любила зиму именно за снег и холод, а потом охладела ко всему этому.
Охладела к зиме. Какая ирония.
Движение на улице привлекает моё внимание. Вглядываюсь в фигуры, закутанные в зимние куртки, и узнаю походки двух своих бывших подруг — близняшек Свету и Катю Калининых, с которыми мы были не разлей вода с самого детского сада. Словно почувствовав на себе мой взгляд, Катя поднимает голову на моё окно и тут же тормозит, разглядев мой силуэт в окне; дёргает за руку Свету, что-то шепчет ей, и вот они уже обе смотрят, как мне кажется, прямо мне в глаза. Секунда — и близняшки неуверенно машут мне рукой; сама того не замечая, поднимаю руку и машу в ответ так же неуверенно, с тоской вспоминая то время, когда мы вместе проходили через всё, что посылала нам судьба. Они ещё несколько секунд постояли на месте и медленно продолжили свой путь, а я так и провожала их глазами до тех пор, пока они не скрылись за поворотом.
Как жаль, что мы больше не дружим…
Весь следующий день мы с мамой тратим на то, чтобы купить мне побольше приличных вещей, потому что за последний год мой гардероб претерпел сильные изменения, и нормальной одежды — с общественной точки зрения — там не было совершенно. Инициатором этого похода была, конечно, мама, но она очень удивилась, не встретив с моей стороны сопротивления: полагаю, она ждала истерики по поводу того, что я не стану менять свой стиль. Но это не значит, что я получала удовольствие от шопинга; как раз наоборот, я вообще забыла, что на самом деле это жутко выматывает. В итоге к концу дня мы тащили домой четыре огромных пакета, битком набитых вещами, и меня — раздражённую и уставшую.