Мои брови улетают куда-то на затылок.
— Ты же никогда не была против моих походов по клубам, — непонимающе роняю. — Прикрывала перед родителями; пускала к себе ночевать, когда я был бухой в дрова… Чёрт, да ты вспомни себя в мои годы — твоя молодость была хлеще моей!
— Тогда было другое время, — не соглашается ба и качает головой.
— Время всегда одинаковое, — хмыкаю в ответ. — Вот люди — другое дело…
Роза снова переводит взгляд на меня.
— А ты не далеко не такой дурачок, каким прикидываешься.
Складываю руки на груди и криво улыбаюсь.
— Это моя программа защиты свидетелей. Никому не рассказывай, а то моей службе безопасности придётся тебя грохнуть.
Бабуля прикидывается, что обиделась, прихватывает с тумбочки кухонное полотенце и шмякает меня им по плечу.
— Ах ты хам! Ты как с бабушкой разговариваешь!
Перехватываю полотенце во время очередного замаха и перетягиваю на себя, обнимая ба.
— Да ладно тебе, Роза, — хохочу. — Какая ты стала чувствительная.
Бабуля усмехается, хлопает меня по спине и отстраняется.
— Откуда ты знаешь Кристину? — внезапно спрашивает она.
Мыслительный процесс в моей голове моментально кроет и выдаёт ошибку от неожиданной смены темы; декорации перед глазами меняются, и вместо кофейного цвета кухни и проницательного выражения на лице бабули я вижу заснеженный парк. Под лапами Вольта — кокер-спаниеля моей матери — мерно похрустывает снег, и он то и дело норовит сбежать гонять белок, которые прыгают по нижним ветвям деревьев. В общем-то, довольно скучная картина — была, пока созерцание разъедающего глаза белого снега не перекрывают собой эти бездонные синие глаза.
Не думал, что от такого пристального зрительного контакта может закружиться голова, и поехать крыша, а систему безопасности будет безжалостно троить, но это случилось; хотелось отмотать время назад и пойти другой дорогой или хотя бы прийти в себя, но чертова кнопка перезагрузки потерялась где-то в бедламе из мыслей «какая девушка охуительная», и воплях о том, что мне нужно уносить от неё ноги.
Но не ради себя, а ради неё.
— Ты куда провалился, оболтус? — вклинивается в голову голос ба, прерывая поток вирусных мыслей о Кристине.
Мой грёбаный антивирусник уже не справляется со своей задачей фильтровать информацию.
— Пытаюсь вспомнить, где видел твою новую подружку, но чё-то нихрена не получается, — кривлюсь в ответ.
— Брешешь, — не верит ба. И правильно делает. — Вот брешешь ведь — по глазам вижу! И не вздумай отпираться! Я заметила, как ты смотрел на неё — так не смотрят на случайно встреченную незнакомку…
— Ага, чего не знаю — дофантазирую сама, да, Роза? — досадливо морщусь. Этот Пуаро в юбке видит истину даже там, где её тщательно замаскировали. — Обычно я на неё смотрел. Просто не понял, что она здесь делала.
— Обманщик из тебя ещё хуже, чем был из твоего покойного деда, — ворчит ба. — Я знаю, что такое любовь, и знаю, как она начинается, так что недолго тебе бобылём прыгать.
При этом на её лице расцветает какая-то плутовская улыбка, от которой мне становится не по себе — так волк рассказывает овечке, что у него сегодня будет сытный ужин, и приглашает её к себе в гости. Мне нельзя приближаться к Кристине, чтобы не усугублять своё положение и не дай Бог сделать ей больно, но и без неё я не могу. Хорошо, что мы хотя бы можем просто общаться в интернете, иначе есть угроза сдохнуть от нехватки Кристины Чеховой в своей жизни.
— Ну, раз ты всё знаешь, какого чёрта прицепилась ко мне со своими дурацкими вопросами? — недовольно хмурюсь. — Доставать больше некого?
— А ты видишь кого-то ещё в этой квартире, умник? — фыркает бабуля. — Если да, то тебе, мальчик мой, надо лечиться.
Пользуюсь возможностью съехать с темы, на которую у меня нет абсолютно никакого желания говорить.
— Вообще-то, пару дней назад видел в гостиной деда, — наиграно задумчиво чешу подбородок. — Он обещал засадить мне свой костыль в задницу по самые гланды за то, что сдал его заначки, и велел передать тебе, чтоб ты и нос свой не смела совать к его королевской казне.
Несколько секунд ба просто смотрит на меня во все глаза, а потом заходится смехом.
— Вот же шут гороховый! — восклицает она, отдышавшись, шутливо хлопает меня по плечу, а потом сжимает его пальцами, концентрируя моё внимание на себе, и становится серьёзной. — Никогда в жизни даже мысли не смей допускать о том, что ты нам не родной. Ты нашей крови — вне всяких сомнений. А твои дед с бабкой по материнской линии — да простит меня Марина! — пусть подавятся своими «чистыми генами», потому что у матери твоей матери вместо них — концентрированное дерьмо, приправленное ядом. Удивительно, как она ещё сама от своей желчи не сдохла!
Делаю жест рукалицо, потому что иногда моя бабуля — это смесь сапожника и гопницы, но я ни за что в жизни не променял бы её ни на какую другую.
— Там в коридоре твоя новая протеже с перепугу забыла свои пожитки, — киваю в нужном направлении головой.
— Вот сделаю её своей невесткой — посмотрим, как ты запоёшь, — довольно улыбается она, а я пытаюсь сдержаться, чтобы не закатить глаза. — Вот завтра утром встретишь её, когда она выйдет из дома, вернёшь рюкзак и подвезёшь до университета. Покажи, что ты не олух, не позорь свою бабку!
Всё-таки закатываю глаза к потолку и просто молча тащусь в душ, а оттуда — в теплую постель, которая сейчас кажется соблазнительнее любых Кристин мира.
Но ровно до того момента, пока не закрываю глаза, потому что её образ теперь — как всплывающее окно баннера в браузере: блокировщики реклам не справляются, и он раз за разом всплывает, застилая собой весь экран; я вижу её во снах — каждый день с тех пор, как встретил, и, хотя себя видеть во снах я ей запретил, именно этого я и хотел; даже больше — видеть один сон на двоих, лёжа в одной постели каждую ночь до самой гробовой доски. Но я не смогу дать ей семью, а просто делить со мной кровать и квадратные метры казённой квартиры она вряд ли согласится. Да и не хочу я после чувствовать себя куском дерьма, выставляя её за дверь, если однажды пойму, что нам с ней не по пути.
«Ты её не достоин», — поддаёт сознание дров, и я полностью с ним согласен.
Она достойна большего — какого-нибудь серьёзного, надежного и ответственного зануду, который будет понимать, какое сокровище ему досталось, и ценить её просто за то, что она существует; дарить ей цветы без повода, потому что они заставляют её улыбаться; выводить её из себя, потому что она очень красивая, когда злится, и смешно морщит нос; покупать её любимые конфеты, потому что ему нравится смотреть, как горят её глаза при виде сладостей; притворяться больным, потому что тогда она не отходит от его постели ни на шаг и только ему дарит всё своё внимание и заботу.
Эгоистично? Конечно, чёрт возьми, но как же охренительно знать, что в этом мире есть кто-то, кто раньше был тебе чужим человеком, а после стал целым миром…
Выдыхаю и чувствую слёзы на щеках.
Сука, ну почему не я тот зануда?..
Утром просыпаюсь злой как сто чертей, потому что Кристина всю ночь, словно верховный демон ада, мучила меня своим бездонным взглядом; я просыпался раз двести, но каждый раз досматривал сон с того момента, на котором проснулся. Это было похоже на какую-то изощрённую пытку, придуманную специально для меня за все мои косяки, которые я допустил за всю жизнь, не иначе. Девушка, конечно, была не виновата в том, что привлекла внимание кого-то вроде меня, но всё равно безмерно меня бесила за это — нельзя быть такой красивой, беззащитной и хорошей одновременно.
Быть не для меня, короче.
А ещё мне очень хотелось сделать для себя исключение в плане Кристины хотя бы на один день и посмотреть, что из этого выйдет; если ничего хорошего, уверен, что смог бы все прекратить, а если нет… По коже бежали мурашки от одной только мысли о том, что девушка может стать моей. Осталось только понять, почему именно она так негативно реагирует на противоположный пол, и как привлечь её внимание без желания сбежать из страны с её стороны. Всё это было очень похоже на план по завоеванию какого-нибудь агрессивно настроенного государства, но будоражило нервы и воображение возможными трофеями — точнее, одним-единственным.
Обладание девушкой.