— Мне скучно, — заявил он, глядя на ерзающего Колина. — И думаю, моему дорогому кузену тоже. Прелестная Селия, ты просто должна нас развлечь.
Огненная дрожь пробежала по спине Селии, ибо она хорошо поняла смысл, скрытый за этими внешне безобидными словами. Ее бокал застыл, так и не дойдя до уст, и она ждала дальнейших указаний, а между раздвинутых бедер зарождался трепет предчувствия. Ее бедра уже потеряли способность сжиматься, ибо привыкли к постоянно раздвинутому положению.
Сэр Джейсон приступил к организации вечерних увеселений, его голова кружилась от эпикурейских наслаждений, которые через считанные минуты усладят его глаза и пенис. Он украдкой взглянул на Селию, заметив, как бесстыдно раздвинулись ее ноги, словно приветствуя любые похотливые ухаживания, которые он предложит в такой прекрасный вечер. Ее белые трусики заигрывающе сверкнули, и он вообразил, сколь изумительно влажным будет клин, когда ее соки окрасят безукоризненно белый шелк. Сэр Джейсон хорошо разбирался в этих интимных деталях, ибо часто составлял Селии компанию, когда та стирала трусики в раковине кухни, ее лицо горело, когда она соскребала пятна собственного желания, а он наблюдал за этим.
Вздохнув от удовольствия, сэр Джейсон убрал стол, находившийся напротив диванчика, вытащил его на середину комнаты и оставил там — цель столь продуманных действий была известна лишь ему одному. По-видимому, покончив с расстановкой мебели, он встал и скрестил руки на груди, ожидающе глядя на Селию. Его глаза безумно сверкали, чего Селия раньше никогда не наблюдала, и она еще глубже вжалась в кресло, а ее тело пронзила невыносимая боль. Хотя устремленный на нее хищный взгляд встревожил Селию, она не могла остановить теплый поток, заползавший в ее трусики. Полоска ткани между бедер прилипла к бритой щели, но благодаря неотразимому мужчине, стоявшему перед ней, это неудобство будет носить временный характер.
Когда сэр Джейсон приказал Селии раздеться, его охрипший голос был полон страсти. Она взглянула на Колина, ища поддержки, а тот в ответ лишь пошевелил левой бровью. Три бокала хереса, выпитые незаметно для нее, видимо, доконали Колина. Он сидел в угрюмом оцепенении, однако в нем сохранилось больше энергии, чем Селия сейчас думала. Дрожащими руками Селия нащупывала пуговицы на платье и начала расстегивать их, каждая пуговица стала сущим испытанием для ее пальцев. Наконец платье соскользнуло с плеч, обнажая изумительные полушария грудей и вызывая у зрителей вздох изумлений. Сэр Джейсон не позволял Селии сковывать лифчиком подобную красоту, он предпочитал иметь к ним доступ в любое время, когда желал того. И он оказался абсолютно прав, выдвигая такие требования, ибо гибкие кончики грудей затвердели, превратившись в земляничного цвета булавки, подстрекая любого зрителя, мужчину или женщину, взять эти нахальные выступы в рот и с удовольствием попробовать.
Если бы только Селия знала, сколько представительниц слабого пола лелеяли столь запретные желания!
Задолго до приезда Селии, в Дом на Пустоши некоторые девушки из школы для подготовки секретарш, деливших с ней жилье, видели ее во снах и сильно увлажнялись, пока разочарованные лежали ночью в своих постелях. Молли, самая младшая из учениц школы секретарш мисс Уэйверли, страдала больше всех, ибо делила с комнату с Селией. Однажды вечером Молли рано вернулась после ужина и столкнулась со своей прелестной коллегой по комнате, только что принявшей ванну. Жемчужная кожа Селии мерцала от капелек воды, пока та вытиралась, стоя у чуть теплой батареи, ее груди грациозно покачивались при каждом движении рук, соблазнительные кончики земляничного цвета затвердели в холодной комнате. Молли стояла в молчаливом почтении, ее глаза следили за каждым движением полотенца, которое впитывало остатки влаги на рыжеватого цвета складке между бедер Селии. Затем полотенце переместилось к соблазнительной складке на ягодицах, которые расступались от энергичного прикосновения ткани, позволяя истосковавшейся по любви девочке с бьющимся сердцем заглянуть в скрытую там темную борозду. Молли с удовольствием конфисковала это полотенце, прежде чем оно оказалось в корзине для белья, и прижимала к губам и носу ту его часть, которая, по ее мнению, коснулась этих священных мест. Ткань все еще хранила женские запахи Селии, и сильный оргазм потряс Молли, которой хотелось лишь прильнуть устами к подлинному источнику, хотя и не знала, что станет делать, если добьется желаемого.
Совсем недавно испытав в интернате лесбийские наслаждения, многие другие ученицы знали гораздо больше в подобного рода делах. В школе мисс Уэйверли в действительности образовалась группа, наблюдавшая за Селией, и собиралась ночью несколько раз в неделю, чтобы обсудить достоинства своего идола. Им ничего не стоило вслух говорить о своих фантазиях и описывать в откровенных выражениях то, что они стали бы делать, если бы представилась возможность. Подавляющее большинство желало коснуться устами девственной женской прелести Селии. Одна довольно дерзкая девочка, которая всегда старалась перещеголять своих подруг, предложила поступить точно так же и с цветущей маленькой попочкой, и все вокруг стали от удивления ахать и охать. Однако после того как это предложение прозвучало, оно прочно засело в головах членов группы и стало неотъемлемым элементом их живых фантазий и обрастало невероятными подробностями.
Ни влюбленность Молли в Селию, ни ее возня с полотенцем не остались не замеченными для наблюдательных одноклассников. Они допытались у робкой девушки о причинах такого поведения, конфисковали полотенце и пустили его по рукам членов группы, после чего их плодотворное воображение получило новый стимул, особенно когда махровое полотенце было изъято прежде, чем его успевала забрать старая прачка, а это полотенце, по их мнению, служило не только для того, чтобы Селия вытирала свое прелестное лицо. Все это вылилось в соревнование за то, кто сможет достать больше сокровищ. Будь то спутавшееся колечко волос из ванны или упавшая в раковину ресница — все стало для них бесценным. Не проходил ни один вечер без того, чтобы какая-то из поклонниц Селии не затаилась поблизости ванной комнаты, надеясь первой добраться до бельевой корзины. В конце концов персонал школы мисс Уэйверли был вынужден обложить девушек пошлиной, чтобы возместить расходы на потерянные полотенца.
Однако еще никто не мог похвастаться тем, что плотью познал Селию, ибо наивная ученица, постигавшая секретарское ремесло, расхаживала, не чувствуя, что вокруг нее разбушевались гормоны. Даже страстное выражение на лице ее коллеги по комнате не удостоилось даже мимолетного внимания. Бедной Молли приходилось удовлетворять себя иными способами. Каждое утро она робко ждала, когда ее идол уйдет на первый урок, и скрывала свои раскрасневшиеся щеки за учебником, чтобы скрыть вину за то, что она собиралась делать. Оставшись наконец одна в комнате, она раздевалась до шерстяных носков и забиралась в постель Селии. Простыни все еще хранили тепло ее тела, и Молли, уткнувшись лицом в подушку, вдыхая запах медовых кос, которые здесь покоились, все время терлась неоперившимся бутоном клитора о то место, на котором лежала красивая попочка объекта ее желаний.
Вскоре этой отчаявшейся девушке представится возможность сделать следующий шаг. Скверная лондонская погода уложила Селию в постель с лихорадкой, ее состояние оказалось достаточно серьезным, чтобы потребовался врач. Тот выписал сильное лекарство, и пациентка в считанные минуты впервые за три дня погрузилась в настоящий сон. Молли стояла рядом с ней, прислушиваясь к ее ровному дыханию, словно это была симфония, которую сочинили специально для ее ушей. Грудь Селии поднималась и опускалась в одном ритме с ее собственной. Видимо, какой-то сон потревожил усыпленную лекарством девушку, и та начала руками и ногами биться о постель и сбросила стеганое одеяло. Когда Молли подошла, чтобы вернуть одеяло на прежнее место, она заметила, что лента на ночной рубашке Селии развязалась. На нее смотрел один крохотный сосок, сверкая сочностью зрелого фрукта. Когда глаза Молли уставились на него, у нее в голове загудело, а тело страшно затряслось.
В конце концов Селия вернулась к мирному сну, а прелестный кружок оставался в поле зрения, и Молли никак не могла решить дилемму — снова накрыть его, что она считала самым моральным шагом, или поддаться желанию и не накрывать его. «Что же плохого может быть в том, чтобы оставить все как есть?» — думала она, не обращая внимания на преступные склонности своего бьющегося сердца. Ведь она всего лишь хотела смотреть на эту красоту, не подвергая себя опасности быть пойманной на этом.