Элайн Нексли - Плененная фаворитка

– Тише, успокойся. Кто тебе сказал, что я тебя брошу? Клянусь, что никогда этого не сделаю. Мы будем жить здесь, во Франции, все вместе: я, ты и наши дети. Обещаю тебе, – итальянец печально вытер слезы на щеках любимой.

– А, как же то, что я протестантка? Ведь все итальянцы и испанцы ненавидят протестантов, считают их отступниками от истинной веры. Что будет, когда Папа узнает, что ты завел себе любовницу-протестантку? Он ведь пожелает передать меня инквизиции. И нашего ребенка тоже казнят, если он не станет католикам? – выпалила дочь герцога: – Но запомни одно: я никогда не стану католичкой. Моя мать и отец были протестантами, бабушки и дедушки, все родственники воспитывались в этой вере. Но я не забыла, что сделала Мария Кровавая с моими предками в Англии. Не забыла, как всех сожгли на костре из-за протестантства. Я не удивлюсь, если такое будет и при правлении Анны Австрийской, во Франции. Да, Франция одобряет протестантство, но короли этой страны – католики. Что будет, если меня и нашего малышка отправят на суд инквизиции? Где тогда будешь ты? Со своей семьей, в Риме? Не знаю, что со мной происходит, но я неоднократно видела в своих снах костер инквизиции, видела и слышала, как Палата Священного Суда говорит: «Виновна, виновна, виновна». Такие ведения мучают меня уже давно. Мне кажется, что мой конец близок, если я не уеду из Франции, если ты официально на мне не женишься. Считай это женскими фокусами, но я чувствую на себе пламя огня священной инквизиции.

Джеронимо успокаивающе обнял Арабеллу: – Успокойся, выкинь из своей головы такие глупости. Вот увидишь, мы будем счастливы и без официального брака. А хочешь, какой-нибудь священник обвенчает нас?

Молодая женщина лишь отрицательно покачала головой: – Нет. Это невозможно.

– Почему? Ты боишься связывать свою жизнь с моей?

– Дело не в этом. Просто, я уже замужем. Да, это кажется невозможным, но я не свободная женщина. Почти два года назад, когда меня хотели отдать в гарем Алжира, я решила выйти замуж за хорвата Мариджана. Чтобы стать твоей супругой, нужно прилюдно расторгнуть этот брак, но тогда об этом узнают все, – увидев, как по лицу князя пробежала тень смятения и злости, Арабелла горячо воскликнула, положив свою ладонь на сильное плечо итальянца: – Клянусь, я его не любила. Но, чтобы не попасть в мусульманский ад султана, я решилась на это поспешное замужество. Мариджан обещал, что после женитьбы увезет меня в Хорватию. Я думала, что оттуда мне будет легче вернуться на свою родину. Джеронимо, я…., – девушка смотрела, как глаза князя, всегда такие ясные и дружелюбные, наполняются холодом. Он демонстративно оттолкнул свою любимую и пошел прочь из коридора. Арабелла печально смотрела ему в след и лишь только спустя несколько минут поняла, что по ее щекам струятся удушливые слезы. Возможно, это была их последняя встреча. Сколько было презренности и лицемерия в глазах итальянца, сколько боли в его уходе…. Молодая женщина с горечью прислонилась к стене.

Не желая слушать никакие утешения Джесси, мадемуазель де Фрейз побежала в свою комнату и там проплакала весь вечер. Со всеми этими проблемами девушка забыла, что должна присутствовать при совершении брачного акта короля и королевы. Внезапно послышался стук в дверь. Молодая женщина увидела на пороге дворецкого: – Мадам, прибыл лакей священника Георгия. Слуга ожидает в гостиной.

Неохотно накинув на плечи накидку, дочь герцога отправилась в холл. Меньше всего ей сейчас хотелось ехать во дворец, но отказать она, увы, уже не могла.

Посланникам священника был, безусловно, бедный монах, состоявший у духовника королевы на службе. Одетый во власяницу, худой, с длинной бородой и неостриженными волосами, он поклонился весьма неохотно даме, к которой прибыл: – Сударыня, простите, что побеспокоил.

– Пока ехать во дворец? Но я туда должна была прибыть к десяти часам вечера, а сейчас только семь.

– Обстоятельства изменились, дочь моя. Теперь Вы поедите ко двору не как гостья, а, как преступница, – при последних словах монаха Арабелла опешила. О каких преступлениях говорит этот безумный?

– Я Вас не понимаю. Возможно, Вы меня с кем-то перепутали. Я не совершала ничего такого, что пошло бы во вред государству.

– Ты обвиняешься в грехе, – резко и грубо промямлил монах. Его дерзость и непозволительный тон заставили девушку разозлиться в край:

– Как ты смеешь так со мной разговаривать? Что за неслыханная дерзость? Или ты прибыл, чтобы исповедовать меня? В таком случаи, я показываю тебе на дверь. Убирайся, и не смей больше переступать порог этого дома! – в последнее время молодая женщина стала очень раздражительной. Да и было понятно почему. Постоянный страх не давал ей спокойно жить. И прибытие этого старика весьма усложнило ситуацию.

– Ты забываешься, дочь моя. Перед тобой служитель Церкви, верный раб Господа. Не уважаешь мой сан, уважай тогда мой возраст. Девчонке двадцати лет непозволительно так разговаривать.

– Святой отец, мне не хочется нарушать церковные устои, но командовать мной я никому не позволю, даже почтенному старцу.

Старик, не говоря больше ни слова, хлопнул два раза в ладоши. На его зов пришли два жандарма: – Мадемуазель де Фрейз, – заговорил один из них: – Слова достопочтенного священника были правдивы. Вы обвиняетесь в делах, которые Палата Священного Суда считает непристойными. Вы должны последовать за нами, – от этих слов кровь в жилах Арабеллы застыла. Она пыталась сохранять внешнее спокойствие, но тревога все равно вырывалась наружу. Молодая женщина с достоинством и гордостью последовала за стражниками. Выйдя из гостиной, она встретила дворецкого:

– Сэр, синьоры и синьора Мучениго нет дома?

– Нет, миледи, они уехали на пару часов. Но куда идете Вы в сопровождении этих головорезов? – слава Богу, что мужчина сказал эти слова тихо, ибо от этих «головорезов» ему пришлось бы несладко. Жандармы не любили, когда их оскорбляли, особенно, когда это делали простые слуги.

– Сэр, я бы попросила говорить тише. Эти люди – честные служители своих господ. Куда меня ведут, я сама не знаю. Сказали, что я нарушила какие-то законы, и меня будет судить Палата Священного Суда. Когда синьор Мучениго и леди Джесси вернуться, скажите им, что меня взяли под стражу и, что я обвиняюсь в грехах. Также передадите, что я нуждаюсь в их помощи. И желательно, – голос девушки задрожал, как натянутая струна: – Найдите монсеньора Джеронимо. Передадите ему все то, что скажите синьору Мучениго. Я умоляю, исполните мою просьбу.

– Не волнуйтесь, мадам. Я скажу все, что Вы приказали. Будьте спокойны. Пусть Бог Вас хранит, – поклонившись, управляющий дал Арабелле белый комок ткани, расшитый красными нитками: – Это оберег. Он помогает в неблагоприятных ситуациях. Моя матушка мне его дала, когда меня обвиняли в изнасиловании деревенской девушки. Этот амулет помог доказать мне мою невиновность. Надеюсь, и Вас он не оставит.

– Благодарю. Я никогда не забуду Вашу заботу, сэр.

– Можно побыстрей, мадам? Вы же не на казнь едите. Еще увидите своего дворецкого, – полушутя, полусерьезно поторопил стражник.

Арабеллу привели в зал. Молодая женщина вся дрожала. Ей казалось, что она идет по раскаленной лаве, а не по мраморным плитам. Ее привезли в Дом Священного Совета. Это был такой замок, где высшие, церковные чиновники принимали свои решения. В центре восседал кардинал Анри де Гонди, он являлся епископом Парижским. По правую сторону от чиновника сидел инквизитор Священной испанской инквизиции – Родольф Фюн, циничный, дерзкий любимчик короля Филиппа. По левую – почтенный старец – монах Яков, который лично переписывал Священное Писание.

Позади на креслах восседали аристократы, имевшие церковные связи: граф Адлеори де Жюк, дальний родственник Папы, маркиз Лорентин-Кристоф, брат настоятеля Парижского монастыря, виконт Нэхоль, уэльский министр священных дел. И среди всех этих святош была даже женщина, что являлось особой редкостью. Дерзкая, жадная, высокомерная Лилиан де Бюри, дочь итальянского дожа и французской графини. Эта женщина была самым настоящим исчадием ада. Никогда Франция не видела более опасной волчицы, чем Лилиан. Все свое детство и юность миледи провела в пансионе Святого Флорентия Анжуйского, что на Севере Франции. Графиня-вдова отличалась особой правильностью и честностью и боялась, что ее дочь может стать развратницей. Даже за стенами пансиона Лилиан умудрялась вести распутную жизнь. Девственности она лишилась в четырнадцать лет в объятиях монаха.