Лорен Смит - Плененные страстью

Могло ли быть все так просто? Наверное, да, и она чувствовала себя нелепо, потому что считала иначе. Они не являлись родственниками. Он просто копировал своего хозяина, как любой человек подражает тому, кем восхищается. И тем не менее интуиция подсказывала ей, что это не так. Но она обязана удостовериться…

– У вашей матери были зеленые глаза?

– Нет.

– А у вашего отца?

– Я никогда не видел его. – Ответ, который по сути ответом не являлся, прямо как у Годрика.

Настало время сменить тему разговора:

– Что вы сделаете, после того как я уйду? Вернетесь в поместье?

Джонатан на секунду скривил губы.

– Если его светлость не догадался, что это я помог вам, тогда да, я вернусь.

– Либба пообещала никому не рассказывать, как я выбралась. Уверена, вас никто не заподозрит.

Джонатан засмеялся – смех был раскатистым, зловещим, опасным.

– Переживаете за меня?

– Я переживаю за всех нас. Бланкеншип не тот человек, которого можно не воспринимать всерьез. – Поднявшись на ноги, она осмотрела небольшую комнату. – Можете оставить меня одну, чтобы я переоделась?

Наверное, было безопаснее не раздеваться в его присутствии, но мокрая одежда девушки стала тяжелой и прилипала к телу.

– В этом нет необходимости, мисс Парр. Я буду счастлив помочь вам. – Он направился к ней.

Эмили отступила на шаг и уперлась спиной в деревянную стену.

– Мистер Хелприн, пожалуйста, не подходите ближе.

– Мне знакома эта игра, мисс Парр. Не первый раз я исполняю драматическую роль для женщины. Так же, как и последняя любовница его светлости, вы порой хотите услады с более юным мужчиной. Эванджелине нравилось притворяться, будто ее похитили бунтари. Но вам не нужно придумывать уловки, чтобы заполучить меня. Я знаю, что на самом деле Годрик вне опасности. – Парень потянулся к верхним пуговицам ее платья.

Эмили вдруг отчетливо осознала огромный размер его рук, ширину плеч и силу мускулистого тела.

Она оскалила зубы, будто загнанное в угол животное. Если ей нужно будет бороться с ним, она это сделает.

– Отойдите от меня.

– Ч-ч-ч… Успокойтесь, мисс Парр. Вы получите удовольствие, уверяю вас. Я знаю, что именно поэтому вы попросили меня помочь вам. Это же очевидно, что вы здесь, чтобы быть со мной. Никто никогда не жаловался на меня… и после нам будет очень-очень тепло. – Его голос сочился как мед.

Уставшая и расстроенная, Эмили ударила парня по рукам и попыталась оттолкнуть его.

– Послушайте меня, ваш хозяин в опасности, и я убежала, чтобы спасти ему жизнь, а вы считаете это частью какой-то хитрой уловки с целью затащить вас в постель, да? Неужели у вас такой медный лоб, что вы не видите в этом отсутствие какой-либо логики? – Но вместо горьких обвинений, которые она поначалу планировала высказать, все закончилось тем, что Эмили не вовремя чихнула и у нее неожиданно разболелась голова.

На улице послышался топот лошадиных копыт.

– Слышите?! – воскликнул он. – Это люди Бланкеншипа. Мы окружены! Еще немного, и они нас схватят. Мы должны воспользоваться этими последними секундами, пока можем.

– Это не игра, мистер Хелприн!

Эмили покачнулась, у нее закружилась голова. Ее руки упали ему на плечи, когда она пыталась устоять.

Джонатан поднял девушку с пола и перенес на кровать.

– Просто закройте глаза. Уверен, что на ощупь я такой же, как мой хозяин.

Эмили изо всех сил старалась удержать парня на приличном расстоянии.

– Отойди от меня, болван! Поверить не могу, что ты такой пустоголовый кретин! Я не хочу тебя!

Но Джонатан проигнорировал ее протесты, потому что она снова чихнула.

Он придавил ее собственным телом к узкой кровати, втиснув свои бедра между ее ног.

– Точно такие же слова произносила Эванджелина, однако потом поцеловала меня и затащила к себе в постель. Она говорила, что любит играть в игры, что большинству женщин это по нраву. Вы же не отличаетесь от всех, мисс Парр.

Он наклонился к ее губам.

«Клянусь, как только появится возможность, я ударю его ногой прямо в пах», – поклялась она.

Эмили расцарапала ему грудь, но она была такой уставшей, а ее голова стала тяжелой и мутной, что это напугало ее. В уголках глаз девушки появились слезы.

Губы Джонатана переместились на ее шею, но, как только он освободил ее уста, из горла Эмили вырвалось горькое всхлипывание.

Она разрыдалась вовсю, и Джонатан замер. Пораженный, он отстранился.

– Боже мой. Вы действительно не хотите меня.

Его поистине шокированный вид вызвал у Эмили облегчение. Ее поведение, казалось, ужасно напугало его.

Девушка совсем ослабела, смогла лишь кивнуть, а затем снова чихнула.

– Прошу прощения, мисс Парр. Я думал… не важно. Я сделал вам больно? – Он слез с нее и сел рядом.

Эмили легла на бок, отвернувшись от него, и разревелась. Джонатан неловко похлопал ее по спине. Он не мог понять терзаний ее сердца и души, того, что разрывало девушку на тысячи мелких частиц. Она рыдала о жизни, которую оставила позади, о любви, которой уже никогда не будет.

– Тише, тише, – пытался успокоить ее он.

Она почти перестала плакать, только всхлипнула раз или два, немного дрожа.

– Кажется… мне нехорошо… – начала она.

Громкий стук в дверь оборвал ее речь.

– Мы заняты!

Стук перерос в яростные удары. Джонатан, ворча, поднялся и двинулся к двери, не надев рубашки.

Когда он открыл, на целых две секунды воцарилась тишина, прежде чем кто-то заорал и парень второпях начал умолять дать ему возможность все объяснить. Первый удар через открытую дверь попал камердинеру прямо в челюсть.

Годрик оставил Седрика в гостиной и пошел проверить, как там Эмили. Она выглядела очень бледной, и он беспокоился.

«Я почитаю Эмили! Ей это понравится».

Такое стремление удивило его, желание оставить друзей, чтобы проверить, как там она, было прекрасно. Но ей, наверное, нужно некоторое время побыть одной – женщинам часто этого хочется, они очень загадочные создания. Хоть он и осознавал это, однако скучать по ней меньше не стал. Он схватил книгу в кабинете и поспешил наверх.

По пути в ее спальню прошел мимо комнаты, в которую не заходил несколько лет. Почувствовав странное желание, открыл дверь. Это была прелестная детская, даже при слабом освещении он увидел желтые стены, украшенные живописными пейзажами. Картины нарисовал отец Годрика за месяц до рождения сына.

Герцог вспомнил, как отец указывал на огромный фрегат с пушками, направленными на пиратский корабль, и его глубокий голос рокотал, когда он рассказывал старые сказки.

Взгляд Годрика остановился на другом пейзаже, где у зарослей тростника стояла корзина с младенцем, а египтянка опустилась на колени, чтобы посмотреть в нее. Повествование о Моисее – любимый рассказ его мамы. Потерявшийся ребенок, которого любили две матери.

Его горло сжалось, когда он подошел к пустой кроватке. Поблекшие одеяла были идеально сложены, на гладких краях кровати собралась пыль. Он провел пальцем по белому дереву, восхищаясь искусной работой мастера. Призраки его родителей были такими живыми в этой комнате, хотя последний раз он замечал это очень давно. Даже несмотря на то, что отец намного пережил его мать, Годрик всегда чувствовал: папа умер вместе с ней, по крайней мере, в душе.

Это были горько-сладкие воспоминания. Как же изменился его отец после потери мамы. Человек, чьи талантливые руки создали такие живые фантазии, превратил эти руки в кулаки, бьющие единственного сына.

Ни один ребенок никогда не должен выбирать между желанием, чтобы отец ушел, и страхом настоящего насилия. Полжизни его преследовал кошмар о разрушенных отношениях с единственным живым родителем.

Годрик спрашивал себя, смог ли бы он восстановить нежную магию тех ранних лет, когда мама была еще жива, а глаза отца светились радостью. Могли бы они вернуться, те заветные часы любви и безопасности? Это казалось невозможным.

Годрик не способен был забыть ужасное опустошение после смерти матери. Он часто выглядывал из окна детской комнаты, ожидая, когда отец отойдет от могилы вдалеке. С молчаливым терпением перепуганного ребенка он каждую ночь задерживался у отцовской двери, надеясь на поддержку. Объятие, улыбка, любой признак привязанности, любой знак, что он не забыт. Несколько месяцев спустя безразличие отца переросло в насилие.