Бренда Джойс - Пленница

Алекс не верила. Нильсен наверняка лгал. Блэкуэлл здесь, в Триполи. Иначе просто быть не гложет. Если только она не появилась слишком поздно. Если только его уже не успели казнить!

— Миссис Торнтон?

— Какое сегодня число? — дрожащим голосом спросила Алекс, с ужасом глядя на Нильсена.

— Ох, конечно же, первое марта, — совсем опешил датчанин. — Понедельник, если вам угодно.

— Какого года?

— Тысяча восемьсот второго, — запинаясь, отвечал Нильсен.

Тысяча восемьсот второго! В глазах у нее потемнело, в голове стоял ужасный шум, сердце готово было вот-вот разорваться. Тысяча восемьсот второго! А Ксавье Блэкуэлла захватили в плен в тысяча восемьсот третьем, в июне! Все верно, она переместилась во времени, но попала в Триполи на год раньше!

Бостон, 17 марта 1802 года

Шторы на окнах библиотеки особняка Блэкуэллов плотно задвинуты.

Ксавье Блэкуэлл стоит возле выложенного зеленым мрамором камина. В комнате царит полумрак. Хотя он знает, что снаружи, за стенами дома, вовсю сияет солнце — ни прелесть весеннего дня, ни птичий гомон не интересуют капитана.

Чего добивается от него Маркхэм Блэкуэлл?

Кажется, спор будет продолжаться вечно. И хотя Ксавье в нем не участвует, он внимательно вслушивается в каждое слово отца и дяди. Он обдумывает, что стоит за предложением Маркхэма. Великолепная возможность отомстить.

— Мы потеряли три отличных корабля и годы тяжкого труда, — гремел Маркхэм Блэкуэлл. — Гибель «Ферна» и «Эбби» выглядела не столь плачевно — слава Богу, их экипажам удалось спастись. Но в прошлом году мы потеряли «Сару»!

У Ксавье защемило в груди. Он покосился на отца, который буквально посерел от горя.

— Ты мог бы не напоминать мне о гибели «Сары», — промолвил Уильям.

Ксавье отвел взгляд в сторону. «Сарой» назывался их торговый корабль, вмещавший до шести тонн груза. Он направлялся из Марселя в Индию. По пути «Сара» была вынуждена вступить в жестокую кровавую схватку, продолжавшуюся четыре часа и стоившую жизни четырем членам экипажа. Остальные моряки лишь недавно были выкуплены у триполитанского паши вместе с теми жалкими остатками, которые некогда были красавицей шхуной. И без того унизительное положение усугублялось тем, что наглый и алчный паша потребовал от «Корабельной Блэкуэлла» построить новую десятипушечную шхуну — в придачу к невероятной сумме в пятьдесят пять тысяч долларов — в обмен на жизни захваченных в плен моряков.

Несмотря на протесты Ксавье, отец, державший в руках бразды правления, согласился построить и доставить шхуну в Триполи.

— За один этот год два корабля потерял и Виттолт, — продолжал Маркхэм, имея в виду компанию их конкурентов. — Черт побери, сорок пять его моряков томятся в плену в Алжире! Да и Брэддок лишился в этот сезон одного корабля. Когда все это кончится, Уильям?

Однако Уильям Блэкуэлл, старший из двух братьев, не желал сдаваться:

— Маркхэм, я отлично знаю об уроне, причиненном нашему флоту пиратами, и не забыл о несчастьях, постигших нашу семью. Но ведь мы только что отправили туда военную эскадру. Черт побери, пусть она сама выполнит то, ради чего ее послали в Средиземное море!

— Ты так ничего и не понял, — тяжело вздохнул Маркхэм, сенатор США от штата Массачусетс. — Они пойдут на все, лишь бы выставить Джефферсона круглым дураком! Они уверены, что на следующих выборах победит Гамильтон. Пойми, ведь три четверти морских офицеров — федералисты! Пока президентом будет Томас, они пальцем о палец не ударят, чтобы поставить дикарей на место. Не дай Бог, с их помощью авторитет Томаса возрастет!

— Что-то я сомневаюсь, что морские офицеры все как один являются столь ярыми политиками-федералистами, — упрямо возражал Уильям. — Неужели во всем флоте не осталось места порядочности и патриотизму?

— Ты слишком доверчив, — снова вздохнул Маркхэм. — Если бы ты покрутился в столице столько же, сколько я, ты бы так не говорил. На карту поставлено не только будущее «Корабельной Блэкуэлла». И не только благополучие твоего сына — а со временем и его сыновей. На карту поставлено будущее всего американского флота! — Звучный голос Маркхэма поднялся едва ли не до крика. Именно этот хорошо поставленный голос помог сенатору выиграть на выборах. — А следовательно, будущее Америки и всех свободных моряков!

Уильям сердито отвернулся и встретился глазами со взглядом Ксавье.

Ксавье потягивал бренди, внимательно глядя на отца. Он не позволит чувствам взять верх. Господь свидетель, он старательно прятал их даже от самого себя.

— Доколе мы будем унижаться и ждать милости от какого-то воришки? — продолжал Маркхэм. — А ведь этот паша не более чем вор! С какой стати мы постоянно платим ему контрибуцию? Разве мы не имеем права свободно плавать в свободных морях? Разве мы обязаны делиться с ним золотом и оружием в ущерб собственному делу? А посмотрите, как злорадствуют Франция с Англией! Они готовы ублажать этих пиратов бесконечными подачками, лишь бы на нас приходился главный удар — только потому, что мы не желаем прибегать к подкупу и шантажу! Уильям, не может быть, чтобы ты не понимал: и Англия, и Франция больше всего на свете желали бы стравить нас с корсарами. Ибо наше растущее богатство, наши возможности вкупе с потенциалом нашей великой страны для них как бельмо в глазу!

— Ты не на предвыборном выступлении, Маркхэм, — негромко сказал Уильям.

«Вот-вот», — хотелось добавить Ксавье, но он промолчал. Однако Маркхэм пропустил слова брата мимо ушей.

— Такая ситуация недопустима! — воскликнул он и обратился к Ксавье: — Ты согласен со мной?

— Да, — откликнулся Блэкуэлл после минутного раздумья, — я согласен.

Маркхэм умолк, упираясь руками в бока. Его кисти были почти не видны под роскошными кружевами, выглядывавшими из-под манжет ярко-красного сюртука.

— Это все, что ты можешь сказать?

— Красивые слова — твое призвание. Однако они становятся пустым звуком, если не подкреплены действиями.

— Верно, — улыбнулся Маркхэм, — подчас поступки могут говорить громче всяких слов, и все мы хорошо знаем, что ты — человек действия, а не писака и болтун. — Опасливо покосившись в сторону плотно закрытой дубовой двери в библиотеку, сенатор добавил: — Вот поэтому я и приехал.

— В моем доме нет шпионов, — сердито откликнулся Уильям, — если ты опасаешься, что нас подслушают.

Маркхэм лишь отмахнулся и лично проверил, что в коридоре за дверью никого нет. Успокоившись, он вернулся в комнату и с теплой, ободряющей улыбкой произнес:

— Мой дорогой племянник. Президент доверил мне передать вот это письмо лично тебе в руки.

Ксавье не сводил глаз с протянутого ему конверта. Он ничуть не удивился. Этого и следовало ожидать: ведь недаром Маркхэм ходил в доверенных лицах у Томаса Джефферсона.

И все же рука Ксавье слегка дрогнула, когда он взял конверт. Несмотря на все усилия отбросить мысли о прошлом, они снова и снова возвращались, теперь — вместе вот с этим письмом. Стоило лишь на краткий миг позволить себе испытать глубоко спрятанные чувства боли и утраты, как вместе с ними вернулось и ощущение вины.

— А вот я не имею ни малейшего понятия о том, зачем ты приехал сюда, и я решительно против, — резко вмешался Уильям. Он умоляюще посмотрел на сына: — Ксавье, ты уже проявил достаточно отваги и преданности, воюя за свою страну против Франции. Больше в этом нет нужды.

Ксавье с болью всматривался в отца, так сильно сдавшего за последний год. Некогда этот широкоплечий, осанистый человек напоминал льва. И вот — за одну ночь — он ссутулился и даже стал ниже ростом, походка его стала по-стариковски дрожащей, а лицо — морщинистым и вялым. Уильям был всего на десять лет старше Маркхэма. А выглядел не меньше чем на семьдесят — тогда как младшему брату никто бы не дал даже его законных пятидесяти.

— Все будет хорошо, — сказал Ксавье.

— Я не желаю, чтобы ты вмешивался в эти дела, — возразил Уильям.

— Ты догадался, о чем мы просим тебя? — Маркхэм дружески похлопал племянника по плечу. — Ты догадался, о чем просит тебя президент?

Ксавье кивнул. Его сердце учащенно забилось. Он подумал о том, что сможет снова отправиться в море. Не торговать. Мстить.

— Полагаю, что да. Он взломал печать. В глаза бросилась первая строчка: «Уважаемый сэр!» Ксавье перевел дыхание.

«… Вы заслуженно имеете репутацию лучшего капитана из бороздивших морскую гладь на протяжении целого поколения — а может быть, и не одного. И ваше прошение об отставке было воспринято всеми как невосполнимая утрата. Ваша целеустремленность, отвага и героизм, проявленные в недавней войне с Францией, внушили мне твердое убеждение, что никто лучше вас не справится с предлагаемой задачей. Поймите, что мною сейчас движут не только политические интересы: на карту поставлены жизнь и благополучие наших сограждан, на карту поставлены честь и гордость нашей страны. Более мы не намерены терпеливо подставлять вторую щеку, ибо нет смысла ждать от варваров честной игры. Для этих пиратов недоступно понимание принципов, на которых построено наше государство: свобода, равенство и всеобщее процветание.