Алина Знаменская - Пленница дождя

— Ну, допустим. А с этим что делать?

Элла взяла в руки Сашин дневник и шлепнула его перед мужем.

Дневник с громким звуком упал на полированную поверхность.

— Она называет твою жену куклой. Как тебе это нравится?

— Пусть себе пишет. — Игорь Львович взял руку Эллы в свою. — Ты же психолог, Эллочка. Ты прекрасно знаешь, как важна психологическая разгрузка.

Элла выдернула руку. Она все еще была раздражена и взвинчена. Ее злила кажущаяся мягкотелость мужа. Он не хотел стать стеной ей, опорой в том сложном проекте, который она так тщательно разрабатывала. И все же выбора нет. Он единственный человек, с кем она может это обсуждать.

— Разве ты не замечаешь, что она стала в последнее время.., как бы спокойнее, что ли? — мягко продолжал Каштанов, нарочно не поддаваясь на резкие провокации жены. — Выльет свое раздражение в дневник — и все! Снова покладистая, терпимая.

— И что же? — Элла недоверчиво уставилась на мужа. — Ты предлагаешь это так оставить? Сделать вид, что мы ничего не знаем о дневнике?!

— Именно! — улыбнулся Каштанов. — Умница ты у меня. Подумай только: все подростки пишут дневники. Иногда сливают в них всякую муть. Я однажды был ужасно зол на отца и написал в своем дневнике, что ненавижу его. Ну и что? Этот дневник помог мне вырасти, да и только. Так и она. Как только перед ней замаячит Москва или Санкт-Петербург, университет, мальчики, театры, ночные клубы, она быстро все забудет. И о нас, и о нашем ребенке…

— Ты правда так думаешь? — Каштанова мягко скользнула к мужу на колени, прижалась щекой к его шее.

Он знал, что правильно построил последнюю фразу. Теперь ее мысли польются в заданном направлении. Он хорошо знал свою жену. Слишком хорошо.

— Он будет похож на тебя. — Элла Юрьевна прикрыла глаза.

Игорь Львович погладил жену по волосам. Иногда он терял нить логики своей Эллы.

— Ты прекрасно знаешь, дорогая, что этот ребенок не может быть похож на меня. Ты хотела сказать — он может быть похож на Артема? Но и этот шанс невелик. Один процент из ста. Но разве для тебя это так важно?

Игорь Львович прикусил язык. Артем — запретная тема. По негласному соглашению они почти не говорят о нем. И врач, который вел Эллу со времени ее последней депрессии, настоятельно рекомендовал не затрагивать тему сына в беседах с женой.

Элла молчала. Игорь Львович знал, что сейчас начнет ступать в разговоре как по тонкому льду. Рискуя провалиться.

— Ты знаешь, я могу полюбить любого ребенка, даже если он не будет иметь отношения… Но если ты так хочешь… Я на все готов ради тебя. И беспокоиться не о чем. Мать здорова, молода, умна. Отец… Ну, он талантлив, совершенно непьющий. У него масса достоинств. Ты просто гений, Эллочка…

Игорь Львович с тревогой всматривался в лицо супруги. Но Элла, похоже, пребывала в меланхолии. Она не отреагировала на оплошность мужа. И он продолжал:

— Но даже если он будет ни на кого не похож или похож сам на себя… Мы ведь все равно будем любить его, дорогая?

— Да! Да! — с жаром подхватила Элла Юрьевна. — Мы будем его обожать!

Она вскочила и запрыгала по комнате — с горящими глазами, как одержимая. Игорь Львович наблюдал за ней с застывшей улыбкой. Он изо всех сил старался, чтобы его улыбка не переросла в гримасу. Больше всего он тревожился за Эллу во время таких вот прыжков и ужимок. Чрезмерная возбужденность нередко перерастала в истерику. Нужно как-то незаметно, по-деловому свернуть это безудержное веселье.

— Я думаю, нужно поручить Ларисе положить дневник в Сашину комнату, пока та не обнаружила пропажу, — как бы между прочим предложил он.

Но Элла, похоже, не слышала его.

— Я уже заказала дизайнеру несколько эскизов новой детской. Ты знаешь, я задумала ее в оранжево-желтых тонах.

Каштанов натянуто улыбался. «Еще мы спилим в округе все деревья. И заодно спрячем от ребенка все краски и карандаши. Зачем нам гены художника?» Игорь Львович усмехнулся собственным мыслям. Кажется, он становится слишком циничным. Хотя, надо признаться, он устал. Он даже не может позволить себе уехать на месяц-другой отдохнуть. Эллу нельзя оставить без присмотра. Рецидив возможен в любой момент. Игорь Львович ослабил галстук. Он почувствовал, что должен уйти отсюда сию же минуту. Комната, наполненная колебаниями неустойчивых настроений жены, душит его. Он встал. — Пойду переоденусь.

От дверей неожиданно вернулся и захватил тетрадку — Сашин дневник. Завернул его в газету.

Жена не обращала внимания на его действия. Она уже занялась чем-то своим. Кидала из шкафа на кровать свои платья, напевая себе под нос очередной хит Лаймы Вайкуле. Каштанов захотел выйти на воздух. Но, еще не дойдя до галереи, он заметил там Сашин силуэт. Она стояла возле колонны. Каштанов быстро прошел в Сашину комнату и положил дневник на место — в письменный стол, под журнал. Затем он вернулся и подошел к галерее. Саша стояла к нему спиной и смотрела прямо перед собой. Там, где кончался участок Каштановых и начиналась опушка леса, какой-то ребенок играл с собакой. Каштанов пригляделся. Среди деревьев то и дело мелькали желтые помпоны вязаной шапочки. Собака, черно-серая овчарка, носилась по снегу, поднимая за собой прозрачные вихри. Когда ребенок прятался за деревом, овчарка замирала на миг, а затем прыгала в сторону дерева. Он узнал их. Это была Иринка, приятельница Артема, и ее собака Грета. Каштанов почувствовал непроизвольный спазм в горле.

Это было неожиданно, как удар под дых. Он вышел на галерею. Саша, увидев его, поежилась и накинула капюшон. Отгородилась.

— Гуляешь?

— Гуляю, — усмехнулась Саша. Помолчав, кивнула в сторону леса:

— Вот они — гуляют. А я просто принимаю порцию кислорода.

— Это Иринка, — не замечая колкости Саши, пояснил Игорь Львович. — Настоящая Пеппи Длинный чулок. Когда она появлялась у нас, в доме все переворачивалось вверх дном.

— И ей это позволяли? — недоверчиво покосилась в его сторону Саша.

— Не ей, Артему. Он любил с ней играть.

— А-а… Тогда понятно.

— Элла недолюбливает девочку. Считает, что именно она поощряла Артема лазать по деревьям.

— А вы?

— Что — я?

— Как вы сами ко всему этому относитесь? Что ваша жена любит или не любит — я могу понять. Она этого практически не скрывает. А вы? Неужели вы…

Саша запнулась. Каштанов видел, что она лихорадочно ищет, как поточнее выразить свою мысль. Что она напряжена и ее внешнее спокойствие дается ей с трудом. Он занервничал. Она явно вызывала его на откровенный разговор, а он настолько устал, что мог пойти на провокацию. Ему вдруг дико захотелось, чтобы эта девчонка поняла его, чтобы не осуждала, не считала монстром. Она еще многого не понимает. Что она знает о любви? О любви-зависимости, когда ты уже не хочешь любить этого человека и сил нет любить, а все равно — любишь. Какой-то больной любовью любишь и готов все отдать ради проблеска радости в любимых глазах.

Каштанов достал сигареты, закурил. Саша отвернулась от него. Она будто бы забыла о своем вопросе.

— Вы многого не можете понять в силу своего возраста, Саша. Но поверьте, я к вам хорошо отношусь. И Элла тоже. Она просто…

— Она просто больная! — закончила за него Саша с подростковой злой нотой в голосе. — Это невозможно не заметить! Ей нужно лечиться, а не заводить детей!

У Каштанова странно передернулось лицо. Он пошевелил губами, но Саша не дала ему сказать.

— Игорь Львович! Отпустите меня, пожалуйста! Я передумала! Ну кто не делает ошибок? Я никому не хочу отдавать ребенка. Отпустите меня…

Она вцепилась ему в руки. Игорь Львович замерз. Он стоял на галерее в одном свитере, но его пальцы казались горячими по сравнению с пальцами Саши. «Как она похожа на свою мать…» — подумал Каштанов, а вслух сказал:

— Вам пора в дом. У вас очень холодные руки, Саша. Он первым покинул галерею. А Саша еще некоторое время стояла, глядя в пространство, не замечая, как девочка в желтых помпонах делает ей какие-то знаки.

И только лай собаки заставил ее очнуться. Она увидела, что Ира-Пеппи машет ей рукавичкой. Саша помахала в ответ. У нее вдруг быстро-быстро забилось сердце. Она смотрела на девочку и собаку, словно от них могла зависеть ее жизнь.

Элла Юрьевна подставила стремянку, отодвинула зеркальную стену шкафа-купе и забралась на самую верхнюю ступеньку. Она запустила руку в глубь шкафчика и неторопливо вытянула оттуда объемный пакет. Мурлыча себе под нос, Элла Юрьевна спустилась с лестницы и подошла к кровати. Неторопливо разложила поверх покрывала содержимое пакета. Это были поролоновые, обшитые белым сатином «толщинки». Так назвали бы их актеры. Элла называла их ласково «животики». Она сбросила халат и, не кинув обязательного взгляда в зеркало, укрепила на себе одну из извлеченных деталей. Надела сверху облегающую майку.