Айя Субботина - Плохиш

— Дал бы тебе по заднице за то, что умничаешь, - прорычал ей в губы он, и не смог сдержать вздох, когда Влада разорвала поцелуй и прихватила зубами его большой палец. Блядь, одного этого было достаточно, чтобы член сделался каменным. – Хочешь играть по-взрослому, Ванилька?

— Хочу... тебя, - выдохнула она. Без придыхания, без фальши – просто растворилась в признании. Еще одном признании, от которого его личные предохранители сгорели все разом.

Он опустил руку ниже, как бы невзначай прошелся ладонью по груди, взвинчиваясь до предела от ощущения ее возбужденных твердых сосков. Она снова ничего не надела под свитер?

— Готовилась раздеваться? – спросил он, с трудом подавляя желание вцепиться зубами ей шею, погладить языком эту проклятую, убивающую своим резонансом вену.

— Ну, теперь ты все равно уже не узнаешь.

Стас опустил ладонь, медленно забирая свитер выше, чтобы скользнуть пальцами по ее обнаженному животу, чтобы притянуть к себе так плотно, как возможно. Пусть почувствует.

Влада застонала, прижалась губами к его ладони, выдавая совершенно потрясающий звук впервые в жизни осознанного желания.

— Хороших снов, Ванилька, - Стас отодвинул ее, одновременно делая шаг назад. – Увидимся завтра.

Уже на третьем светофоре, когда ему удалось остудить голову и успокоится, телефон моргнул фиолетовым маячком входящего сообщения в «вайбер».

Ванилька: У меня влажные трусики

Блядь!

Стас не знал, то ли рычать, то ли смеяться. Только взял себя в руки – и снова чуть ширинка на джинсах не лопается. Она же это нарочно. И откуда только нахваталась? Хотя нет, это же его ванильная принцесса – что думает, то и поет. Хотя наверняка осознает, как действуют ее слова.

Плохиш: Мне тебя почти жаль, Ванилька.

Ванилька: Почти?

Плохиш: Без комментариев

На следующем светофоре его «догнало» еще одно сообщение.

Ванилька: Буду думать о тебе всю ночь

Плохиш: Думай, моя принцесса. Только не слишком громко стони. А лучше вообще не стони – сделаешь это мне на ухо. Завтра. Я пришлю за тобой такси. В одиннадцать.

— Сколько дней я тут?

Влада слабо разлепила веки, пытаясь сосредоточиться на Артеме, который сжал ее пальцы, обозначая свое присутствие.

— Неделю почти, - мягко сказал брат.

Неделю?!

Она попыталась сесть, но головокружение тяжелым ударом опрокинуло назад в постель. Во всем теле чувствовалась ужасная слабость, как будто все это выпавшие дни она пролежала под прессом.

— Что со мной?

— Высокая температура, атипичный грипп, - словно по бумажке, протараторил Артем. – Но уже все хорошо. Ты у меня вон какая крепкая.

Влада нашла силы на что-то вроде улыбки, закрыла глаза, сглотнула.

— Пить хочу.

Артем подал стаканчик с соком и трубочкой. Влада сделала пару глотков, чувствуя себя высохшей травинкой, под которую плеснули ковши воды.

— Где Стас?

Тишина.

Она выпила примерно половину и рассеянно вытянула руку в поисках тумбочки. Брат помог, забрал посуду и поднял подушку, помогая сесть. Влада только теперь заметила уродливый синяк на венах обеих рук. На одной даже был пластырь.

— Где Стас? – повторила вопрос, прекрасно зная, что Артем услышал и в первый раз.

— Надеюсь, так далеко, что больше не появится в твоей жизни, - сухо бросил брат.

Сердце постепенно замедлило свой ход. Толчок за толчком замирало, коченело, словно чья-то невидимая рука сжимала вокруг него ледяные пальцы. Дышать стало трудно, и каждый глоток воздуха впрыскивал в кровь надежду – и боль. Тупую ноющую боль, словно в голову медленно, по витку за раз, вкручивали ржавые шурупы.

— Что ты сделал? – На что она надеется? Что Артем так запросто выложит карты на стол? Он никогда не врал, но если не хотел чего-то говорить, то слова можно было достать только клещами. – Пожалуйста, Артем, скажи мне, что ты сделал?

— Я сказал ему правду! – неожиданно вспылил брат. – Сказал то, что этот мудак должен был знать уже давно!

— Снова за меня решил, да?

Сил сопротивляться не было. Хотелось тупо смотреть в белоснежный потолок палаты и пытаться отыскать там несуществующие образы или слова. Хотелось выпотрошить голову начисто, оставить мысли стерильными, как медицинские инструменты. Хотелось просто забыться. Потому что окутывающая душу чернота была глухой и мертвой, но где-то внутри нее пряталось настоящее отчаяние. Внезапное и убийственное, как нож убийцы в подворотне. И Влада знала – теперь все будет иначе. Не так, как три года назад.

Будет хуже.

Будет больнее.

— Я поступил так, как должен был, - не стал отпираться Артем. – Если ты не можешь сама решить...

— Уйди, - попросила она. – Просто уйди и не приходи больше.

— Снова закрываешься.

— Уйди, - повторила Влада, чувствуя, что начинает заводиться. – Пожалуйста, Артем, пока еще не слишком поздно и я не сказала то, после чего нам будет неловко находиться в одной комнате.

Он сказал что-то невнятное, но сопротивляться не стал – шагнул к двери.

— Мой телефон, Артем, - ему в спину потребовала Влада.

Артем вернулся, вложил ей в руку ее старый телефон.

— Не этот телефон, - глядя брата в глаза, сказала Влада. – И не делай вид, что не понимаешь, о чем я.

— Ты совсем дура?! – взвился брат, буквально оглушая ее своей злостью. Это было так нетипично для него, что Влада на минуту замешкалась. – Он уже угробил твою жизнь! Все его долбанное семейство! Влада, очнись! Это его папаша устроил! И что сделал Стас? Трахал каких-то баб, пока ты...

Влада услышала звук пощечины. Звонкий, отрезвляющий. И рука обессилено упала обратно на кровать.

— Прекрати истерику, - сказала глухо. – Мне плевать, кто это сделал. Или мне должно стать легче? Или тяжелее? Или что? Зачем ты говоришь об этом сейчас?

Артем отшатнулся, посмотрел на ее обескураженным взглядом.

— Это он с тобой сделал, Влада.

— Нет, Артем, это со мной сделали два взрослых мужика, которые заигрались во власть. Только, чтобы понять это, мне понадобилась минута, а тебе, вижу, и трех лет мало.

Странно, но внезапную правду оказалось легко принять. Яд прошлого лишь слегка пощекотал нервы грязными воспоминаниями. Тогда, три года назад, она училась жить заново: училась улыбаться, выходить из дому без сопровождающих, не шарахаться от каждой проезжающей мимо машины, не падать в обморок от страха, когда в метро к ней прижимался случайный мужчина. Научилась принять себя такой, как есть – испорченной, но не сломленной. Простила себя за то, что не может всю жизнь существовать с болью.

Тогда она исписала множество листов своей болью, а потом сложила из них бутоны тюльпанов и сожгла. Стало капельку легче. Ровно настолько, чтобы понять – жизнь стоит того, чтобы прожить ее до конца.

«Даже маленьким детям достаточно года, чтобы научиться ходить», - сказала Анжела, молодая женщина, которая вела их группу пострадавших от физического насилия женщин.

За три года Влада научилась ходить. Но уже не летала.

— Ты сказал Стасу, да? – глухо, вдруг осознав, что это и может быть концом, спросила Влада. В горло словно затолкали колючий стальной шар, который теперь со скрипом проврачивался, превращая слова в уродливый натужный хрип.

— Я сказал ему правду, чтобы Онегин знал, что во второй раз он больше не вытрет ноги о мою сестру.

— Твою сестру, - злым эхом повторила она. – Вот в этом вся проблема. Я – твоя сестра и их дочь, я просто «Влада», которая не может, не имеет права существовать как самостоятельная личность. Как это так – девочка захотела решить сама. Она обязательно наделает дел. Ведь я родилась только для того, чтобы сидеть в колбе, как чертов цветок в замке Чудовища!

Она досады хлопнула ладонями по покрывалу.

— Верни мой телефон.

— Я его выбросил, Влада. И очень надеюсь, что Онегин сделает выводы и хоть раз за всю свою сраную жизнь поступит правильно – оставит тебя в покое. – Он взялся за ручку двери, но задержался еще на минуту: - Родители скоро придут, постарайся сделать вид, что ты рада их возвращению.

Когда дверь за Артемом закрылась, Влада до боли в суставах скомкала одеяло в кулаках. Рванула вверх, почти надеясь услышать звук рвущейся ткани. Отчаяние, наконец, выбралось из своего убежища и больно полоснуло по сердцу. Влада выгнулась в приступе боли, прижала ладонь к груди, пытаясь вздохнуть – не получилось.