Стоп. Влада чуть не за шиворот одернула себя назад, пригвоздила пятую точку к софе. Они с Никитой договорились, что до окончания ее учебы не будут афишировать свои отношения. Возможно, этот человек просто его знакомый и знакомство с ним не доставит Никите хлопот, но что, если он может использовать это, чтобы насолить ему? Не зная броду – не суйся в воду. Лучшее, что она может сделать – и сделает – останется сидеть на месте и дождется, пока Никита разберется со своим разговором и вернется к ней.
— Не обижайся, - сказала брюнетка, - просто у меня резкая личная неприязнь к бабам, которые ухлестывают за богатенькими буратинами.
— Я ни за кем не ухлестываю, - сдержанно отбрила незаслуженные претензии Влада.
— Да ладно, не будь стервой, я же извинилась.
— Большое спасибо, я оценила.
Влада всегда чувствовала себя неловко, когда по стечению обстоятельств оказывалась втянутой в перепалку или выяснение отношений. Как будто ее несдержанность, неаккуратность в выражениях привели к тому, что два человека наговорили друг другу гадостей. Особенно часто это случалось в разговорах с родителями, которые так и не простили им с Артемом свободомыслия. Но сейчас она практически впала в ступор от непонятности происходящего. Эта расфуфыренная барышня говорит с ней так, вроде они пили брудершафт и с детскадиковского горшка делились сокровенным.
— Хочешь совет?
— Нет, благодарю.
Смешок вынужденной собеседницы красноречиво засвидетельствовал – выслушать совет все-таки придется.
— Перестань вести себя так, словно у тебя гвоздь в заднице до самого копчика. От этого случается геморрой. И чтобы там ни говорил тот выхолощенный поганец, о какой бы благе от скрытности не заливал – чушь это все. Срань собачья. Что глазки вытаращила? Да у тебя на лбу написано, что нужно сидеть и не рыпаться, чтобы вас вместе не дай бог не увидели. Если у него жена – то у меня для тебя плохие новости, подруга. Нормальная баба – его ровесница – вцепится в такого мужика зубами, как клещ. Ей легче поколотить тебя скалкой в какой-то подворотне или плеснуть в лицо какой-то пекучей дрянью, чем отпустить такой улов. Если жены нет – то новости еще хуже. У нас тут экземпляр «холостяк обыкновенный, свободолюбивый». Уверена, он куда умнее, щедрее и рассудительнее, чем наши ровесники, и еще в том возрасте, когда потенция не дает сбоев. Но ты для него – всего лишь имя в списке трофеев.
— Даже и не знаю, хватит ли наличности расплатиться за подробный ликбез.
Брюнетка издала низкий гортанный смешок, который принято считать «сексуальным». Влада не услышала ничего, кроме издевки. Хотелось тут же высказать хамке в глаза, что она ошиблась по всем фронтам, но в их разговор вклинился третий собеседник.
— Вот уж кого не ожидал увидеть, так это Неваляшку собственной персоной.
Она так резко вскинула голову, что хрустнула шея. На минуту или две в глазах потемнело, мир вокруг потускнел за темными пульсирующими вспышками.
Нет, нет и нет.
Она обозналась.
— Так вы знакомы? – Удивленный голос брюнетки донесся издалека, как будто она находилась за десятком дверей.
— Можно и так сказать.
Влада несколько раз моргнула, разгоняя пелену. Прежде, чем поняла, что делает, поднялась, трясущимися руками расправила складки платья, стряхнула несуществующие пылинки. Поправила волосы, хоть в этом не было необходимости. Она просто обязана спрятать куда-то руки, найти занятие для негнущихся пальцев, придумать тысячу забот каждой клеточке своего тела, чтобы не совершить наибольшую в своей жизни глупость – не броситься ему на шею.
— Онегин, ты что – половине города успел присунуть? – Голос брюнетки не звучал хоть сколько-нибудь обиженным или огорченным. Она скорее сдобрила удивление раздражением.
— Так и не поздороваешься? – игнорируя вопросы девчонки, напирал он.
Влада не успела опомниться, а жесткие пальцы уже схватили ее за подбородок, вздернули голову вверх, принуждая смотреть в глаза.
Стас.
О, господи.
Трех лет как и не было.
Годы, которые она посвятила хрупкому дилетантскому заштопыванию душевной рваной раны, которую он оставил на память, разбились вдребезги. Как глупо было надеяться, что при встрече с прошлым, она сможет дать достойный отпор. Какой невыносимой идиоткой она была, рассчитывая когда-то вернуть обиду сторицей. Под натиском жестких, холодных, абсолютно черных глаз ее душевная организация капитулировала без единого выстрела.
— Привет, Стас, - прошептала она, и предприняла попытку высвободиться из хватки его пальцев. Тщетно.
Господи, пусть все это окажется ужасным кошмаром. Одним из тех, которые нет-нет, да и навещают ее, и портят настроение на весь день. Какими бы ни были декорации, во сне Стас всегда сокрушал ее попытки казаться холодной и высмеять его в лицо. Все заканчивалось ее слезами, униженными просьбами не исчезать, не растворяться из ее жизни, не вколачивать в ее сердце свое ржавое равнодушие.
И вот – сон разорвал грезы, выполз в реальность, как Фредди, противно лязгая пальцами-лезвиями.
— Привет, Неваляшка. – Он чуть наклонился к ее лицу, опалил дыханием кожу. – Вижу, ничегошеньки вообще не меняется, разве что, веснушек стало еще больше.
Он не изменился – и, в то же время, стал совершенно другим. Сколько ему сейчас?
«Да хватит прикидываться, Егорова! – лягнула она себя. – Ты же каждый год отмечаешь четвертое января в календаре».
Двадцать четыре Стасу Онегину исполнилось ровно два месяца и шесть дней назад.
Он всегда был ее личным стихийным бедствием, с самого первого дня, как они случайно столкнулись на дне рождения Артема. Тогда еще Стас носил статус «друга ее брата», хоть в доме семейства Егоровых появился впервые. Влада помнила каждый толчок сердца, которое загрохотало, стоило этому темному взгляду скользнуть по ней. Гулянка в отсутствие родителей предполагала определенный, всем известный градус, и Артем позаботился о том, чтобы младшая сестра не путалась под ногами компании подвыпивших третьекурсников – отправил Владу к бабушке на все выходные. И при этом не предусмотрел, что шестнадцатилетнюю девчонку не так-то просто заставить плясать под свою дудку. Влада улучила момент – и просто сбежала из-под надзора скверной во всех отношениях, Валентины Петровны. И угодила прямиком с корабля на бал. К сожалению, в плохом смысле этого слова.
За три года черты Стаса заострились. Он и раньше не отличался так воспетой в девичьих романах мягкостью губ и длинной ресниц, но время приумножило каждую острую черту: тяжелый подбородок, подчеркнутый тенью однодневной щетины, нос с горбинкой, четкие скулы, упрямые густые брови. Правая бровь перечеркнута тремя стежками старого шрама.
— Когда ты вернулся?
— Давно, - выдал ничего не значащий ответ. – Думал позвонить тебе, пригласить в гости.
У Влады было всего мгновение, чтобы заметить едкий огонек в его взгляде. Мгновение, за которое она успела испытать всю гамму чувств между полюсами «Счастье» и «Боль».
— Я сменила номер. – Она пыталась выглядеть непринужденной, но тщетно. Стас Онегин был ее личным ядом, против которого она так и не научилась вырабатывать иммунитет. Что ж, похоже, пришла пора воспользоваться тем немногим, чем она овладела в совершенстве – сбежать, пока еще есть что спасать. – Не буду вам мешать.
Она кивнула брюнетке и, стараясь держать голову высокоподнятой, попыталась обойти Онегина.
— На меня не обращай внимания – я всего лишь Кэт, сестра этого засранца, - отмахнулась брюнетка.
Сестра? Влада попыталась вспомнить, упоминал ли Стас о сестре – и дернулась под шквалом хлынувших ошибок. Рана, которую она так скрупулезно латала попытками убедить себя, что приняла за любовь простое девичье увлечение, вспухла, зачесалась. Влада испытала физическую потребность прижать ладони к груди, закрыться от окружающего мира.
Что она знала о Стасе Онегине, кроме того, что влюблена в него без памяти? Ни-че-го.
— Что ты здесь делаешь? Изменила старой привычке прятаться в углу и наблюдать, как остальные прожигают жизнь?
— Три года прошло, я успела повзрослеть.
— Да ну? – Стас с подчеркнутым сомнением оценил ее всю. Не облапал взглядом, выражаясь любимым слэнгом Вики, а оценил, словно куклу в витрине магазина. Как будто искал изъян, чтобы сбить цену. – А я вижу, что ничего нигде не прибавилось и не наросло. Кроме веснушек и волос.