Поэтому лишь опустив ногу с трапа, сразу позвонил тому человеку, который вечно скулил, как его всё достали, но никогда и ни за что не отворачивался от своих друзей.
— Ты прилетел? Почему так быстро? — Тэ Хван взял трубку за четвертым звонком, а я уже успел сесть в такси у аэропорта.
— Ты знаешь красную палатку у Радужного моста на побережье?
— Что с твоим голосом? Хан? Что случилось?
Я попытался успокоиться и мыслить здраво, меня выворачивало два состояния. В одном я хотел сесть обратно на самолёт, и остаться в той палате. Просто лежать рядом с ней и никуда не уходить. А второе прямо вопило, что ничего не хочет. Одно желание упасть в своем вольсэ на пол и просто валятся и ни о чем не думать. Вообще! Забыть. Стереть память. Вернуться к сраной беззаботности. Я же ещё такой идиот. Куда мне брать на себя такую ответственность?
Но оба эти состояния породили третье. Я стал сраный роботом, который боролся за совершенно другое. Оно уже ярко стояло стояло перед моими глазами. И тут я должен был сказать спасибо своей дерьмовой карме, хотя бы за то, что у меня были друзья, и положение. А именно последнее даст мне возможность сделать то, что я собирался.
Я ведь хотел только наш с ней мир? Его я и собирался создать. И я смогу! Иначе зачем тогда вообще пользоваться чувствами? Смысл любить? Если можно просто трахать куклу за куклой?
Нет, я уже хотел другого. Всё что произошло незаметно для меня самого уничтожило прежнего человека, и я стал бездушным снаружи совершенно.
— Тэ Хван! Мне нужно четыре миллиона долларов и два хороших адвоката. Проверенных. Таких чтобы провели немедленно аудит всех активов "Шинорацу". Это нужно сделать за неделю.
Я помнил, что мать затеяла совет директоров, на котором решила представить меня как нового гендиректора. Ухмыльнулся этим воспоминаниям и охренел от глупости этой затеи. Я ни хрена не понимал в том, как руководить нормальной компанией. А она хотела, чтобы я взял под руководство то, что почти развалилось, из-за её же муженька.
— Я могу тебе дать это. Но хочу знать зачем тебе столько денег и такие люди. Это не найти за один день, — его голос изменился, а я смотрел опять на реку, которая этот раз была нереально красивой, потому что её обрамляло золото пожелтевших листьев.
— Я собираюсь развалить "Шинорацу" до того состояния, которое осталось первоначальным после смерти отца. Мне не нужны ни люди, ни деньги твари, которая убивала ради них.
— Это не то что я хотел спросить… — он понял сразу.
— Я не привез её, и не остался с ней.
— Почему?
— Потому что нам не подходит ни её мир, ни мой, — я стал привыкать к бесцветность в своем голосе.
Он был пустой, резкий и холодный. Такой, которым его сделали наши миры.
— Жди звонка к завтрашнему вечеру. Я должен позвонить своему агенту. Он найдет адвокатов. А деньги… Это много, Хан. И на это тоже нужно время. Мне не вывести такие суммы за день.
— Я понял, брат. Камсамнида!
— Потом сочтемся, засранец. Все вы оболтусы влюбленные. Я не могу оставить вас без присмотра.
— Да я помню, — это был первый проблеск на моём лице, — Но все таки жду в палатке завтра. Я хочу накормить тебя кое-чем умопомрачительно вкусным и вредным.
— Я приеду к восьми. И попытаюсь всё решить, — он поставил трубку, и теперь я должен был сделать кое-что сам, а не только полагаясь на помощь друзей.
Поэтому я вышел у здания департамента, и посмотрел на парковую зону, где всё ещё видел словно наяву, как она идёт по дорожке и катается а плащ. Сейчас стоял полдень, но вокруг меня словно ночь сомкнулась, и я смотрел на парня, который шел прямо за фигурой женщины, аккуратно и пристально наблюдая за каждым её шагом.
Потом она обернулась, и свет дня снова вспыхнул, вернув в реальность.
— Вы что-то хотели, господин? — на меня смотрела девушка, которая стояла точно на том же месте, где ко мне в ту ночь обернулась Лика.
— Простите, я обознался! — поклонился ей, и заметив мелькающие зелёный свет светофора, ушел.
Пошел в сторону здания, и через пятнадцать минут сидел в той самой допросной.
— Ты уверен в том, что ты хочешь сделать, Хан? — Ю Чон-ши смотрел на меня странным испытующим взглядом, — Твоя мать так нас обложила адвокатами Йон Со, что в пору в наших стенах адвокатскую контору открывать! Она делает всё, чтобы сохранить репутацию семьи и компанию. А ты хочешь взять и всё развалить, согласившись дать показания против собственного отчима. Я был уверен, что ты под замком в своем доме. Но ты меня удивил, парень.
— Мы наконец перейдем к сути, или вы и дальше будете восторгаться тем, что малолетний дегенерат, которого вы подозревали в убийстве, пришел давать показания против своей же семьи?
— Что с тобой случилось? Я понимаю, что ты пережил многое. Но на этом не стоит зацикливаться, иначе оно сожрет тебя, мальчик. Поверь мне, я видел многое.
Я сцепил в руках ручку, и поднял на Ю Чон-ши взгляд:
— Вы не видели их? Хотите сказать, что в вас не поселился страх, инспектор? Вы хотите сказать, что вот это вот всё можно взять и сожрать как рисовый пирог на завтрак, а вечером Маколи залить?
Он долго смотрел на меня, а потом включил микрофон и произнес:
— Двадцать пятое октября две тысячи девятнадцатого года. Время тринадцать часов восемь минут. Проводится допрос свидетеля и потерпевшего по делу Хатори Кимура, господина Ким Хан Бина, — он посмотрел мне в глаза, и я продолжил, — Господин Ким, прошу, расскажите всё, что вам известно по делу.
Допрос длился около трёх часов. И начал я свой рассказ с самого начала, подкрепляя именами каждой шалавы, которая была в койке отчима, и могла хоть что-то знать о его связях с Хатори или норэбан.
Поэтому совершенно не удивился, переступив порог своего дома и войдя через ворота, что здесь творился полнейший хаос. Обыски на которые я дал личное разрешение, как прямой наследник и почти руководитель компании, проводили очень профессионально, что не могло не радовать.
Полицейские переворачивали всё в доме, пока я поднимался к себе на этаж и пройдя мимо комнаты матери, заметил, как она стоит у окна и просто смотрит на меня:
— Зачем ты это сделал? Ты разрушил всё, Хан. Как ты мог так поступить со мной?
— Это ещё не всё, на что оказывается я способен, выйдя из-под твоей опеки. Дождись, омони, и ты поймёшь за что я просил у тебя прощения на коленях.
— Ты летал к ней…
— Да, — это было всё, что я ответил матери.
Меня кололо что-то в груди, но я сцепив зубы, стоял в трениках у окна и пил, смотря на то, как аджума домоправительница гоняет слуг по саду, и заставляет убирать разгром, который в нем устроили толпы полицейских. Это было только начало, потому что уже утром, под стенами нашего забора стояла толпа репортёров, и орала с самого рассвета.
— Как она? — мне было необходимо знать, о том что с Ликой каждую секунду и минуту.
— Я постепенно вывожу её на более лёгкие препараты. И уже через две недели перевезу в свой особняк за городом. Она останется под присмотром моей жены. Так что всё будет хорошо. Не беспокойся.
— Я хочу с ней поговорить… — сжал телефон в руках, и услышал сухой ответ, точно такой, как и всегда из уст этого мужчины:
— Рано, мальчик! Потерпи.
— Она есть начала? — прикрыл глаза с силой сжав веки и резко раскрыл, а потом развернулся к двери гардеробной, и достал костюм.
— Да. Она уже в более спокойном состоянии.
— Значит, она меня узнала? — замер, и понял, что жду этого сраного ответа еле дыша:
— Да, Хан! Лика знает и понимает, что это был ты.
— Но она конечно не в восторге, что идиот опять явился якобы разрушать свою жизнь, — начал одеваться и вспомнил выражение упрямства на лице этой ослицы.
— Естественно! На утро она заявила сразу и с порога, что я старый идиот и решил уничтожить жизнь молодого парня. Но я привык к этому, потому не обратил никакого внимания.
— Научили бы меня так не обращать! — сцепил зубы и стал перебирать горы галстуков, а потом плюнул на это, и просто натянул черную рубашку.
— Это талант и опыт, мальчик!
— Вы не прекратите так меня называть? — я зло выдохнул, а старый хрыч так и нарывался дальше:
— Нет. Я люблю наблюдать за тем, как ты бесишься. Растешь на глазах.