Селеста Брэдли - По соседству с герцогом

Но ты не просил.

Колдер расстроено выдохнул. У него не было времени или намерения заворачивать каждое проклятое предложение в красивые слова. Он был очень занятым человеком. К этому моменту он провел уже много лет, привыкнув…

Рычать.

Колдер ощутил, как рычание поднимается в его горле. Он привык отдавать приказы и видеть их незамедлительно выполняемыми. Не было причины менять свое поведение только потому, что какая-то женщина решила, что оно уязвляет ее нежные чувства.

Маркиз отступил в мужской приют своего кабинета. У него были дела, важные дела, ожидающие, когда он приведет их в порядок. Он больше не мог позволить сумасшедшей женщине отвлекать от них свое внимание.

Вскоре Колдер поднял взгляд от своих бумаг, когда услышал, как что-то проскользнуло под дверь его кабинета. Он увидел тень, быстро движущуюся на фоне света из коридора, и услышал легкие убегающие шаги. Маркиз пересек комнату и опустился на колени, чтобы поднять маленький бумажный пакетик с пола.

Сверху были нацарапаны слова «Для папы». Он подавил вздох при виде плачевного почерка и развернул клочок бумаги. Внутри оказался кусок чего-то коричневого с… чем-то похожим на орехи? К тому же к нему прилипли нитки. Кусок был похож на что-то такое, что его грум мог бы соскрести с копыта лошади, но запах от него исходил… великолепный.

Колдер обдумал возможность отравления, но затем решил, что Мэгги, будучи Мэгги, никогда не будет настолько очевидной. Затем ему в голову пришло, что Мэгги, будучи Мэгги, могла бы осознать, что он подумает об этом, и, следовательно…

Он покачал головой от каскада подозрений и решил принять этот подарок как подарок. Если бы Мэгги захотела причинить ему вред, то все, что ей нужно было делать — это продолжать свое нынешнее восстание.

Колдер откусил крошечный, осторожный — в конце концов, он ведь не дурак — кусочек стряпни. Масляный вкус шоколадного удовольствия наполнил его чувства. Это была самая лучшая ириска из всех, что он когда-либо пробовал, хотя Колдер и не часто баловал себя ими. У нее был такой вкус, словно она была сделана самыми лучшими кондитерами Лондона — и все же маркиз знал, что никто из прислуги не станет бросать вызов его правилам и покупать подобные вещи для Мэгги.

Но Дейдре станет.

Колдер бросил пакетик на стол и прошагал обратно к своему креслу. Эти вредные женщины в его доме собираются довести его до смерти, не важно, отравят они его или нет! Он заставил себя снова обратить внимание на дела под рукой, отказываясь тратить впустую еще хотя бы один момент на тех, кто разжигает восстание прямо у него под носом.

После долгого времени и нескольких непрочитанных страниц, он позволил своему взгляду скользнуть обратно туда, где так невинно лежала ириска в грубой обертке. Его пальцы зачесались. Нет. Его не удастся уговорить с помощью сладостей! Колдер не даст собой манипулировать. Очевидно, она подбила Мэгги на такой располагающий к себе поступок в надежде выпросить что-то у него. Он не мог поощрять такое поведение.

Запах от декадентского удовольствия дразнил его. Внезапно он схватил ириску, сдул с нее нитки и бросил в рот. Откинувшись назад в своем кресле с вздохом восторга, Колдер позволил деликатесу медленно таять на своем языке.

В конце концов, он ведь был человеком, который ненавидел, когда что-либо пропадало впустую.

Колдер уселся завтракать точно в то же время, когда он всегда это делал. И, как всегда, несмотря на определенные инструкции, которые он отдал своей новобрачной прошлым вечером, за стол маркиз сел в одиночестве.

Он глубоко вдохнул.

— Фортескью, где ее сиятельство?

— Я полагаю, что ее сиятельство все еще…

— Ее сиятельство прямо перед вами, милорд.

Колдер вздернул голову при звуке этого хриплого мурлыканья и увидел, что Дейдре на самом деле стоит в проеме двери — или, скорее, сонно опирается о дверной косяк, словно не до конца проснулась, чтобы стоять прямо.

Она провела тыльной стороной руки по своим глазам, затем с трудом поморгала.

— Господи, Брукхейвен, кто же, черт побери, ест так рано? Я едва могу вынести даже один взгляд на еду.

Его дыхание застряло у него в горле.

— Что на вас надето, миледи?

Девушка взглянула на него с широко распахнутыми глазами.

— Вы приказали «одеваться к ужину». Но ничего не сказали насчет «одеваться к завтраку».

Одетая только в поспешно завязанный халат и что-то кружевное и просвечивающее под ним, Дейдре представляла собой беспорядок — роскошно полуодетый, эротически взъерошенный беспорядок из самых темных фантазий Колдера о влажных и спутанных простынях. Она зевнула с деликатностью кошки, ее кружевной рукав наполовину соскользнул с ее руки, которой Дейдре прикрыла рот, затем девушка сонно заморгала, глядя на него.

— Думаю, что было бы неплохо поесть, раз уж я здесь.

Вот и все. Ни приветствия, ни хриплого «доброе утро, дорогой», ни теплых со сна рук, обвившихся вокруг его шеи, чтобы притянуть его вниз для нежного, сонного поцелуя…

В том, что всего этого не случилось, не было никакой странности — но странной была его внезапная, болезненная тоска по таким вещам. Она — его жена. Она должна просыпаться в его объятиях, ее гладкие руки и ноги должны переплетаться с его конечностями, тяжесть ее нежных грудей он должен ощущать в своих ладонях, ее сонные голубые глаза должны видеть только его…

Дейдре шлепнулась на стул, который Фортескью выдвинул для нее. Проклятому дворецкому, конечно же, досталась улыбка и хриплая благодарность. Перед ней появилась тарелка — тост и нарезанное яблоко. Она пила только чай без молока.

Колдер нахмурился. Она должна есть больше. Ее фигура была прекрасна, но у него не будет возражений, если ее будет немного больше. Он открыл свой рот, чтобы запротестовать — но затем остановился. Неуступчивое создание только сделает все наоборот и заморит себя голодом. Так что вместо этого, маркиз изучил тарелку жены с притворным одобрением.

— Вижу, что вы очень дисциплинированны насчет своей фигуры. Хорошо, что вы не хотите растолстеть.

От этих слов в ее сонном взгляде появились искры.

— Фортескью, яйца и ветчину, — отрывисто приказала Дейдре.

Колдер спрятал улыбку за своей салфеткой.

В этот момент в комнату забрела Мэгги. Тот факт, что его дочь подчинилась ему, ошеломил маркиза, но то, что девочка была более или менее чистой, одетой и причесанной — в манере «лето в деревне» — полностью лишило его дара речи.

Ее темные волосы сияли, расчесанные, и были заплетены в косу, хотя и несколько кривовато. На ее платье не было ни пятнышка грязи или пищи, или сажи, и ее личико было розовым и только что умытым.

Мэгги была красивым ребенком, это было как раз то, что каждый ожидал бы от дочери Мелинды. Лицо ее матери, смягченное детским отсутствием углов, волосы ее матери, отливающие почти иссиня-черным цветом, застенчивая улыбка ее матери, которая так долго скрывала такую большую ненависть…

Боль скрутила его изнутри. Не из-за потери Мелинды — по крайней мере, не из-за своей потери — но из-за того, что он сделал и не сделал, и что могло стоить ему ребенка, стоящего перед ним. Маркиз, нахмурившись, отвел взгляд и пропустил то, как медленно исчезла задумчивая улыбка Мэгги из-за того, что он не поздоровался с ней.

Дейдре ничего не пропустила. Этот мужчина — идиот.

— Вы выглядите сегодня так, словно собираетесь выйти в свет, леди Маргарет. Какие у вас планы?

Мэгги, настроение которой, очевидно, стало таким же плохим, как и у ее отца, только бросила на нее презрительный взгляд из-под длинных ресниц.

— Не смеши меня. Я должна остаться на весь день с тобой.

Дейдре вздохнула. Они были парой, эти двое. Мэгги даже произносила слова, как ее отец. Девушка с возобновленной яростью взглянула на Брукхейвена.

— Вы совсем не помогаете, знаете ли!

Фортескью в этот момент ставил перед ней новую тарелку.

— Маленькие победы все равно остаются победами, миледи, — прошептал дворецкий, под прикрытием подготовки для нее свежей салфетки.

Дейдре вздохнула. Это было правдой. В битве за завтраком, подумала девушка, она на много очков опередила своего мужа. И тот, по крайней мере, ненадолго, хотя и один раз, прямо посмотрел на свою дочь. Это уже было кое-что.