— Леди Маргарет, что вы сделали? — Голос папы был таким же холодным, как застывшее озеро в Брукхейвене зимой.

Девочка сглотнула.

— Папа, ты сможешь купить побольше машин. Я могу продать своего пони.

— Что вы сделали? — раздельно, по словам произнес отец.

— Я… я открыла маленькую дверцу сбоку машины.

— И?

Она скривилась.

— И я заглянула внутрь.

— И?

Мэгги почувствовала, что ей может понадобиться тазик, потому что ей вот-вот станет плохо.

— И там все перемалывалось, и перемалывалось… там были маленькие металлические зубы, как у моего пони, когда он грызет морковку.

И? Он не произнес этого вслух. Его глаза достаточно ясно говорили за него.

Мэгги закусила губу.

— Поэтому я скормила ему кое-что. — У папы был такой застывший взгляд. От этого у нее цепенели ноги.

Он ждал.

Ей не хотелось разговаривать об этом. Все, чего ей сейчас хотелось больше всего — это отправиться домой к своему котенку и делать ириски вместе с Ди-Ди. Девочка быстро взглянула вверх. Папины глаза были такими же черными, как угли.

И сам он был похож на большой кусок угля! Увы, в точности как камень, он мог бы ждать вечно, она знала это. Наконец Мэгги подняла руку и указала на длинную, гладкую, похожую на палку вещь, которую все еще держал в руках мужчина, отвечавший за станок.

— Я скормила ему это.

— Точно, милорд! — Мужчина помахал обгрызенным и расщепленным челноком в сторону Мэгги так, словно это был факел, отгоняющий ночного хищника. — Ткнула в него челноком, так и есть, прямо в механизм!

У Колдера упало сердце. Он так надеялся, что это был просто несчастный случай. Что он мог сделать сейчас, кроме как наказать ребенка?

Почему? Почему она сделала это? Он никогда не совершал таких откровенно неправильных поступков, когда был ребенком! Он был спокойным, прилежным мальчиком — ребенком, который точно знал, чего от него всегда ожидают. Это Рейф был диким мальчишкой. Рейф был тем, кто осмеливался делать дерзкие, безумные вещи…

Интересные вещи.

То, что ты никогда не отваживался делать.

К несчастью, точно так же, как он был лишен необходимого простора воображения для совершения подобных проступков, у Колдера не было необходимых средств, чтобы придумать подходящее наказание за такое огромное, вопиющее преступление. Как девочка сумеет хотя бы постичь весь урон, который она причинила? Даже его собственная голова шла кругом!

Налицо были крушение оборудования, заказы, которые теперь не будут выполнены, отлично выученные и ценные люди, полностью заслуживающие того, чтобы им платили, которые оставят его в поисках более срочной работы — и этих работников он может не суметь переманить обратно!

Растущее разочарование, очевидно, отразилось на его лице, потому что Дейдре бросилась вперед, встав между ними и умиротворяющее вытянув руки. Она отбросила дипломатию, вместо этого физически поместив себя на пути его ярости.

— Милорд, это моя вина. Я привезла Мэгги сюда. Я должна была лучше присматривать за ней.

Отлично. Дейдре в любом случае представляла собой менее беспокоящую мишень.

— В самом деле, — холодно ответил маркиз.

Она вздохнула с облегчением.

— Да. Я не знаю, о чем я думала, — продолжила девушка успокаивающим тоном, от которого его зубы заскрипели, как у механизма. — Я уверена, что вы в ярости из-за меня.

Через ее плечо Колдер наблюдал, как Трентон подхватил Мэгги и быстро вынес девочку из здания, предположительно, обратно в карету, в которой она приехала.

Неужели они все считают его монстром? Он сосредоточился на красивом лице Дейдре. Даже его жена?

Маркиз долго смотрел на нее, замечая напряженность в ее плечах и то, что глаза девушки скользнули в сторону, чтобы проследить за уходом Мэгги, и как она затем взглянула на него, словно он был животным, склонным бить маленьких детей и женщин.

Да, так и было.

И почему она не должна была так думать? Каждый в Лондоне считал, что это так.

Дейдре должна была знать больше, чем другие. Она должна была заглядывать глубже сплетен и слухов. Маркиз протянул к ней руку, не осознавая этого. Он думал…

Девушка вздрогнула, хотя и не слишком заметно.

Вот как.

Внутри него все заледенело, и он выпрямился.

— Вы не должны винить себя, — медленно произнес Колдер. — Это моя вина, что я снова обнаружил себя разочарованным в браке.

Голова Дейдре отдернулась назад при этих словах. Словно он дал ей пощечину. Нет, хуже, потому что слова не оставили следа, который мир мог бы поставить ему в вину, но нанесли кровоточащую рану внутри. Девушка сглотнула возглас боли, который рвался из ее горла. Вместо этого она подняла свой подбородок и фыркнула.

— Взаимно, — прорычала она.

Это удивило Колдера.

— Вы объявляете себя разочарованной? Во мне? — С отсутствующим видом он взял чистую тряпку у одного из рабочих и начал вытирать руки.

Дейдре сложила руки на груди, сопротивляясь боли и задержавшемуся жару от эпизода, произошедшего чуть раньше на лестнице, и еще выше задрала подбородок.

— Я не собираюсь отвозить Мэгги обратно в Брук-Хаус, пока не узнаю, каковы ваши намерения.

Его челюсти напряглись.

— В мои намерения входит отослать ее паковать вещи. Утром она отправиться в Брукхейвен и там и останется. — Затем Колдер отвел взгляд, уставившись на свои руки, которые уже были настолько чистыми, насколько это было вообще возможно без мыла и воды. Он еще и еще раз вытер их тряпкой. — Думаю, что вы должны сопровождать ее, — медленно добавил он.

От этих слов Дейдре пронзило мучительное страдание, но она заставила себя отбросить беспокойство за себя.

— Вы осознаете, что если отошлете Мэгги именно сейчас, то она проведет остаток своей жизни в убеждении, что вы любите свои фабрики больше, чем ее.

Маркиз поднял глаза, чтобы встретиться с ней взглядом.

— Не смешите меня. Мои фабрики поддерживают процветание Брукхейвена, вот и все.

Девушка еще чуть-чуть приподняла подбородок.

— Ваши фабрики — это ваша жизнь. Вы обожаете их. Они ваши друзья, ваша семья, они — это вы. Мэгги знает это, но до сегодняшнего дня, думаю, девочка питала небольшую надежду, что и она что-то значит для вас. — Так же, как и я.

— Не говорите глупостей! Я — джентльмен. Я никогда не стану пренебрегать теми, кто от меня зависит!

— Вы думаете, что быть джентльменом означает придерживаться сухих, безжизненных понятий.

— Я верю в строгий кодекс этики. Если это то, что вы имели в виду, тогда мой ответ — да.

— А как насчет сострадания? Насчет понимания… симпатии… даже жалости? Разве вы не можете признать, что иногда необходимо сделать что-то неправильно по правильной причине?

— Это просто смешно. Если что-то неправильно, то это неправильно. Причина не оправдывает одну отдельно взятую вещь.

— Тогда позвольте мне спросить вас. Сегодня Мэгги была очарована движущимися частями машины — до такой степени, что любопытство спровоцировало ее на опасный эксперимент! Это вовсе не похоже на Мелинду, по крайней мере, если судить из того, что я слышала о ней. Это даже не особенно напоминает Рейфа. От кого, как вы думаете, у нее все это?

Колдер нахмурился.

— Я не имею ни малейшего понятия, что вы имеете в виду.

— Вы же умный человек, — Дейдре впилась в него взглядом. — Вы понимаете, о чем я говорю.

Он не был глуп. Было очевидно, на что она намекала. Колдер просто не замечал этого. Он сам был упорядоченным, неэмоциональным, хладнокровным человеком. Он был спокойным человеком, черт бы все побрал! Мэгги представляла собой ходячий беспорядок и была дикой, неконтролируемой, криминальной бунтаркой в грязном переднике и с разваливающимися косичками.

— Мой ребенок вовсе не похож на меня, ни в малейшей степени!

У Дейдре слегка отвисла челюсть. Она долго с изумлением смотрела на него, а затем вскинула вверх руки и вышла из здания фабрики, бормоча что-то себе под нос.

Колдер наблюдал за тем, как она уходит, все его тело содрогалось от комбинации оставшегося вожделения и возмущенной ярости. Она была абсолютно безумна и очевидно намеревалась забрать его в Бедлам вместе с собой!