Слабость накатила новой прохладной волной.

Может быть, я его любила.

Дверь открылась внезапно, так, будто ее ударили ногой, а не открыли рукой, как полагается воспитанным людям, и на пороге появился Антон. Он так и застыл в проеме, сжав одну из рук в кулак и прижав к груди, с немым ужасом взирая на меня и на кошмарный беспорядок, совсем не подходящий его комнате. Вместе с ним в комнату ворвался и свет, яркий и ослепляющий. Парень коснулся выключателя, нерешительно шагнул вперед, раздумав быть второй статуей в этой комнате, но потом вновь остановился. Он ничего не говорил, но его взгляд был подобен всем тем взглядам, которыми жалостливые личности награждают слабых раненых животных, истекающих кровью, но не смевших от страха перед людьми не подать ни звука.

Молчание хрусталем, этаким новым матовым плафоном, повисло над нами. Общая нерешительность окутала нас сияющей светло-серой сетью. Мне было больно, но на миг я подумала, что и Антон… нет, Кей, тоже чувствует боль.

Я думала, что молчание будет долгим, ведь вид у парня был таким потрясенным, словно здесь сидела не одна я, а пировали два десятка привидений, часть из которых играла в развеселом сводном оркестре «Кладбищенские истории», где я была дирижером.

Я тихо, приглушенно рассмеялась, чувствуя себя актрисой.

– Катя! Катя, ты что? – закричал Антон наконец.

«Катя, ты что!» – передразнивая, пропищал ехидно в моей голове внутренний голос, не желая отпускать руку довольной Ярости.

– Что случилось? Что?!

Вот же орет! Не думала, что у Антона такой громкий голос. Да, он достаточно громкий у Мистера Совершенство по имени Кей.

Кричит… Наверное, ему очень не понравился беспорядок в комнате. Еще бы, я бы тоже не была от такого варварства в восторге.

– Катя! – его чересчур громкий голос эхом отозвался в моей голове. Я поморщилась. – Катя! Катя, ты меня слышишь?

Нет, я оглохла, ослепла и отупела. Козел, какой же ты козел. Придурок. Ненормальный ублюдок. У тебя ведь проблемы с психикой, не так ли? Или ты принадлежишь к некой новой разновидности извращенцев?

Я подняла на блондина все еще злой и уже беспомощный взгляд, но промолчала. У меня почти не было сил, чтобы вставать, так зачем же я буду говорить? Этот мерзавец недостоин, чтобы с ним разговаривали. Едва только я подумала это, как мой рот сам собой открылся, и я едва ли не прорычала:

– Кей… Кей. Ненавижу.

– Что ты сказала? – тихо-тихо, так, что я с трудом расслышала, спросил он.

– Ненавижу, – с придыханием сообщила я.

– Что? – парень все еще разглядывал меня. – Что ты говоришь? Катя, ты в порядке?

И он медленно стал подходить ко мне, осторожно, боясь спугнуть.

– Ты – Кей. И ты – Nзапрещено цензуройN, – выдавила я из себя, внимательно следя за его движениями.

– Солнышко, что с тобой? – его глаза расширились. Какой виртуозный актер!

И солнышко твое погасло, чтобы возродиться не ясным и золотистым кругом, а серебряным и мрачным – луной.

– Не смей меня так называть, – прошипела я.

– Катя… – Он вновь замер. – Что ты несешь?

– Что несу? Ты ведь все сам знаешь. А я до последнего надеялась, когда увидела кулон, что вас двое. Двое! – и к своему ужасу, я засмеялась, как последняя истеричка. А я ведь всегда презрительно относилась к ним, а теперь сама нахожусь в истерике и не знаю, что делать.

– Катя, ты о чем? – как-то жалобно и безнадежно спросил этот предатель, понимая, видимо, что его вопрос звучит не просто глупо, а наигранно глупо.

– Ты – это он! – выкрикнула я, сквозь беспричинный смех, некрасивый и совсем не подходящий для девушки. Ну и пусть мой смех не похож на милое щебетание Алины! Я такая, какая есть, и ты этого не исправишь, подлый… подлая тварь. Жаль, что злость пропадает, я бы устроила много чего дельного в этой комнатке богатенького мальчика, решившего развлечься за чужой счет.

– Кто – он? Кто? – все-таки подошел ко мне совсем близко Антон, настороженно глядя то на меня, то на разбитые плафоны. – Что с тобой? Что случилось? Катенька?

– Я не Катенька, – пьяным голосом ответила я.

– Что с тобой? Зачем ты это сделала? – сжал виски ладонями Кей-Антон. В голосе его была если не паника, то растерянность – точно.

– Ты еще… еще будешь спра-спрашивать, что слу-случи… чилось? – Я поняла, что не могу контролировать ни смех, ни внезапно появившиеся в уголках глаз слезы. – Зачем же ты так? За-зачем ты так со мной? Ведь я… Я… тебя… ты…

И я разрыдалась, закрывая вмиг ослабевшими руками лицо, чтобы он не видел моего искривленного рта и сморщенного лба, и изогнутых страдальческой дугой бровей. Дуга… радуга… Сразу же в мою голову хлынули воспоминания. А он рассказывал мне про радугу… говорил, что нравлюсь, держал за руку, обнимал и целовал. А самое главное – ведь я верила ему.

Иллюзия – вот значит кто ты, Антоша. Ты был моей большой и красивой иллюзией, хрупкой, ненадежной, обаятельной, разбившейся. Ненавижу тебя, Кей…

– Катя, перестань, не надо… – зашептал он, опускаясь рядом со мной.

– Я тебя ненавижу.

– Перестань, – тихо-тихо прошептал он, склонив голову.

– Не-ненавижу тебя, Кей.

– Я не…

– Ты подонок, – устало выдохнула я, понимая, что хочу закрыть глаза и никогда уже их не открывать.

– Но я…

– Заткнись, молчи.

– Я не понимаю, почему ты так решила! – он взял меня за руку, но я вырвала ее и спрятала за спину. Сидеть на коленях стало совсем неудобно – колено покалывало.

– Твой кулон… Ты на-настоящая тварь.

– Какой кулон? – стал озираться парень. – Пожалуйста, успокойся!

– Синий, в нем ты щеголял… Что, смешно тебе было, да? Издеваться над Катей – весьма забавное занятие? – и перестав всхлипывать, я вновь громко расхохоталась.

Истеричка. А он ведь сейчас перед тобой – всади ему куда-нибудь в сонную артерию кусок стекла, что лежит рядом с тобой. Или в глаз.

Не могу… не хочу ничего.

– Я не Кей, Катя, пойми, – пытался что-то сказать Антон, но я не слушала его, только слабо отбивалась от его рук.

– Да послушай же меня! – одним неуловимым движением крепко взял меня за запястья хозяин квартиры. – Катя!

Да перестань же ты повторять мое имя, я и так знаю, как меня зовут.

– Я не Катя, я Валентин Петрович, – стала нести какую-то чушь я. – Твой сосед с пятой квартиры… Точно!

И засмеялась, громко и с душой, вытирая одновременно слезные дорожки, свободно бежавшие по щекам, за что тут же получила хлесткую пощечину, а потом еще одну – по другой щеке. Охота безумно ржать сразу же пропала. Только вот слез стало намного больше. Надо же, второй раз при нашем Крутом Звездном Мальчике рыдаю, что он обо мне подумает?

Ты дура? Ты сама о чем думаешь-то?

– Извини, извини меня за это. Это нужно было, чтобы ты успокоилась, прости, девочка моя, – зашептал блондин, пальцы у него едва заметно дрожали, и он с ненавистью смотрел на свою ладонь. А я хотела одновременно ударить его по лживым губам и обнять. Почему – не знаю.

Как же я раньше не замечала, что это один и тот же человек?

Антон опустил ладонь на пол и почему-то дернулся. Что с ним? Трясучка началась? Током ударило? Бог решил покарать этого морального урода прямо при мне?

Недоуменно поднеся руку к лицу, он заметил немного алой крови посредине ладони. Фу, кровь… Ненавижу кровь.

– Стекло? Тут везде стекло. Ты не поранилась? – с искренней заботой спросил парень и тут же поднял меня вверх, с легкостью, как будто я весила килограммов пять, не больше.

– Отпусти меня – не нашла я ничего лучше, чем вновь слабо ударить его по теплому предплечью.

– Я тебя не… Черт, Катя!! – воскликнул он. – Тебе больно?

– Еще бы. Мое сердце сейчас лопнет. Бойся – забрызгает кровью, – как можно больше яда вложила я в эту фразу. Подействовало – человек, которого я сейчас ненавидела, на миг опустил глаза.

– Тише, не кричи, тебе очень больно?

– Почему больно? Ты пытаешься… – не поняла я, думая, что парень хочет поменять тему, но проследила за его взглядом и увидела, что на том месте, где только что были мои ноги, виднеется небольшая багряная лужица без бликов. Я умудрилась пораниться проклятым стеклом и даже не заметила этого. Третий раз за последнее время я увидела кровь, только в этот раз уже свою. Меня тут же затошнило, и волнами стала накатывать слабость. Да что же это такое? Почему именно у меня подсознательное отвращение к крови? Господи, как же я сегодня устала…