– Вы, должно быть, ужасно испугались, – прошептала я потрясенно.
Гримаса боли исказила ее черты и лицо стало похожим на сморщенное яблоко.
– Я закричала. Я кричала и кричала без остановки. Каким-то образом я сообразила задуть свечу, но к тому времени голова моя была уже вся в огне. Запах горящих волос и плоти был ужасен… мне казалось, я умираю.
Я взяла ее руку в свои ладони.
– Успокойтесь. Все в порядке. – Фраза была невероятно глупой, но я просто не знала, что еще сказать.
– Миссис О'Хара, наша домоправительница, – продолжала Виктория, – добралась до меня первой. Мгновенно скинув с себя халат, она набросила его мне на голову, чтобы сбить пламя, но исправить что-либо было уже поздно.
– Как ужасно, – прошептала я, вспоминая прекрасного живого ребенка на фотографиях. Потерять в одночасье брата и собственную юность, ужасно!
– Да, ужасно, – Виктория снова опустилась в свое кресло-качалку и возобновила мерное качание взад-вперед. – Но ведь мы не можем изменить свое прошлое, не так ли?
Она окинула меня задумчивым взглядом.
– Знаешь, мне бы хотелось, чтобы ты отвезла меня в субботу в Стюарт-хауз. Каким бы заброшенным ни выглядел этот старый дом, там я всегда словно молодею. Отец, мне кажется, чувствовал то же самое. Возможно, поэтому он и выбрал это место для застройки. Я говорила тебе, что в доме не работал ни один компас? Натаниэль был доволен до отчаяния, пытаясь найти логическое объяснений этому феномену. В конце концов он решил, что помехи создает своего рода магнитное поле под домом.
Я отвела глаза. Не могла я сказать ей про дом, ну никак не могла. Во всяком случае, сейчас. Аполлон тоже выглядел подавленным, словно он прочел мои мысли.
С Аполлона я перевела взгляд вновь на Викторию, и у меня вдруг мелькнула дикая мысль, что она прекрасно знает то, о чем я предпочла умолчать. Дыхание ее было неглубоким, еле слышным, словно она впала в транс, а взгляд устремлен куда-то в пространство. В глубине ее глаз застыло какое-то странное выражение. Не совсем печаль; если бы не полная несуразность подобного предположения, я могла бы поклясться, что это был… восторг. Я заговорила с ней, но она, похоже, целиком ушла в себя и сейчас раскачивалась в своем кресле все быстрее и быстрее, словно подталкиваемая какой-то невидимой силой. С губ ее слетало какое-то неясное бормотание, и когда я вновь обратилась к ней, она не ответила.
Мы с Аполлоном закончили наши дневные занятия в гимнастическом зале и бежали трусцой домой, когда меня вдруг охватило страстное желание свернуть к Стюарт-хаузу. Я мысленно прикрикнула на себя, приказав забыть про этот старый дом, который становился для меня просто каким-то наваждением, тем более что очень скоро он должен был превратиться в гору опилок и щебня. И однако меня не отпускала сумасшедшая мысль, что если там как следует покопаться, то, возможно, удастся найти под полом тайник, в котором кто-нибудь из Стюартов спрятал бумаги, представляющие сейчас огромную ценность. Разумеется, подобная находка лишь приостановила бы казнь на какое-то время, не более того. Но Виктория явно угасала, находясь в последнее время по существу на грани двух миров. Сколько она могла еще протянуть? Скорее всего, лишь несколько дней или, в лучшем случае, несколько недель. Если бы только я могла приостановить приведение приговора в исполнение до того, как она умрет, избавить ее от страданий…
Когда мы пробежали мимо трамвая на Калифорния-стрит и свернули на Ван-Несс-авеню, Аполлон залаял. Мгновенно я почувствовала приступ раздражения; если бы не эта проклятая собака, я могла бы сейчас сесть на трамвай и через несколько минут быть уже дома. Время от времени я подумывала о том, чтобы избавиться от этого уродливого источника беспокойства, но всякий раз меня останавливала мысль, что этим я могу обидеть Викторию. Итак, нравилось мне это или нет, я была накрепко связана с Аполлоном и была вынуждена терпеть его общество.
Мы пробежали несколько кварталов с отреставрированными викторианскими домами, в которых теперь размещались магазины розничной торговли и бутики. Картины, которые открывались по пути нашему взору, были самыми что ни на есть обычными: клерки, делающие покупки, рокеры-панки с английскими булавками в ушах, нищий, выпрашивающий милостыню у дамы в мехах подле модного салона-парикмахерской, педераст в женской одежде, прогуливающий своего пушистого, выкрашенного в розовый цвет пуделя с розовым же бантом под стать.
Обслюнявив мои кроссовки, Аполлон тут же устремился за пуделем, и я с силой дернула за поводок.
– Идем, Ромео, – отругала я его. – Нас ждет работа. Сейчас совсем не время заниматься любовью.
Итак, последнее слово осталось за мною. Так, во всяком случае, я считала тогда. Истина же заключалась в том, что в ту минуту мы стояли на пороге единственной величайшей любви в моей жизни. Стояли буквально. Подняв глаза, я увидела прямо перед собой заколоченный Стюарт-хауз, который словно ждал, когда мы его освободим. Солнце уже клонилось к закату, и на дорожке, ведущей к дому, лежала отбрасываемая им мрачная тень. Сказать по правде, этот старый особняк вызывал у меня дрожь. Но ради Виктории я постаралась сдержать свое буйное воображение и, поднимаясь по широким, в трещинах ступеням на веранду, заставила себя не обращать внимания на ползущие по коже мурашки.
Мне не пришлось взламывать дверь, что меня несказанно обрадовало, поскольку я была не совсем уверена в своей способности совершить этот подвиг с помощью кредитных карточек и шпилек для волос. Одно из окон было разбито брошенной кем-то пивной бутылкой, которая так и осталась лежать в комнате на выцветшем ковре, так что я просто вынула из рамы осколки стекла и влезла внутрь. Или, вернее, сунула вначале внутрь Аполлона, не обращая внимания на его поскуливание и царапанье, а потом уж влезла сама.
Внутри оказалось темнее, чем я ожидала и, сунув руку в сумочку на ремне у себя на талии, я достала оттуда маленький, в форме авторучки фонарик. Весьма неподходящий источник света даже для археолога-любителя, но другого, к сожалению, у меня не было.
– Эй! – громко позвала я, обводя лучом фонаря комнату. Мне не хотелось никаких сюрпризов. Разумеется, я всегда носила с собой в сумочке газовый баллончик – просто так на всякий случай, – но у меня не было ни малейшего желания применять его на практике. Если в комнате расположился какой-нибудь бомж, решила я, то я тут же вылечу отсюда и выкину всю эту глупую затею из головы.
Однако в комнате никого, к счастью, не оказалось. Я обследовала еще несколько комнат на первом этаже и, ничего там не обнаружив, поднялась наверх, хотя волосы у меня на затылке буквально стояли дыбом. Наверху было душно и, стянув с себя свой огромный спортивный свитер, я повесила его на перила.
Стиснув пальцы вокруг подаренного мне Викторией медальона, который висел у меня на шее, я осмотрела второй и третий этажи. Результат был тот же, что и на первом. Кроме нескольких банок из-под пива и окурков, оставленных, вероятно, живущими по соседству подростками, я не нашла ничего, говорившего о том, что когда-то здесь жили люди. Все ценное было давно уже вынесено отсюда и обменено на наркотики, заключила я наконец со вздохом, закончив свой осмотр.
К этому времени Аполлон сделался совершенно невыносим. Высвободив ноги из закрученного вокруг них поводка, я отругала его, говоря, что он думает лишь о своих любовных делах и совершенно игнорирует мои проблемы. Он в ответ лишь отчаянно скулил и пытался отгрызть шнурки на моих кроссовках.
Подобное поведение было в высшей степени необычным даже для Аполлона. Он был таким спокойным, уравновешенным тираном, ворча лишь на незнакомых людей, которые ему не нравились. Поразительно, как это животное мгновенно чувствовало, кому можно было доверять, а кому – нет.
Ни о чем не догадываясь, я игнорировала все его отчаянные попытки привлечь мое внимание, как вдруг он взвизгнул и бросился вверх по лестнице, таща меня за собой.
– Стой! – крикнула я, взлетая вслед за Аполлоном вновь на третий этаж, но мой крик не произвел на него никакого впечатления. Мы влетели в какую-то комнату, которая, похоже, была некогда спальней. Заметив в полу широкую трещину, я с силой дернула за поводок, но мне не удалось остановить Аполлона. Он пронесся через всю комнату и только тут замер у небольшой двери в треугольной стене. Я дернула за ручку, но дверь оказалась заперта.
Чердак, осенило меня, и я почувствовала, как меня охватывает возбуждение. Если кто-то хотел здесь что-нибудь спрятать, то чердак был для этого самым подходящим местом.