– Я просто его заберу. Можешь остаться тут. Вернусь меньше чем через минуту.
– Ладно.
Он захлопнул дверцу, и я смотрела, как он идет к крыльцу, и на меня накатила очередная волна тепла. Как только он зашел внутрь, у его телефона загорелся экран и зазвучала эта ужасная мелодия звонка.
– Чертов телефон, – пробормотала я.
Несколько секунд мобильный молчал, а потом снова зазвенел, засветился и завибрировал. К тому моменту, как Эрик вернулся в машину с Айжей, кто-то успел позвонить целых шесть раз.
– У тебя телефон разрывается, – сообщила я, как только он сел на водительское кресло.
– Что? – Он повернулся ко мне.
– Телефон. – И в этот момент он опять зазвонил.
Эрик взял его, нажал кнопку и поднес к уху.
– Привет, Айжа. – Я повернулась назад, чтобы увидеть его.
– Привет.
Я уже хотела было спросить его о том, знает ли он, что на Новый год угоняют больше машин, чем в любой другой праздник, когда услышала нотки паники в голосе Эрика.
– Что случилось? Помедленнее… помедленнее! Когда? Как? Боже… Ясно, ясно… Матерь Божья…
С каждым словом он становился все бледнее, и голос начинал дрожать, чего я раньше никогда не слышала. Я смотрела на него, а в животе все сжималось, а потом наши взгляды встретились.
Я подняла брови в немом вопросе, и он ответил одним словом:
– Элли.
Часть третья
Нам нужно встретиться в другой жизни, встретиться в воздухе, тебе и мне.
(начало см. в начале второй части)
– Напрашивается вопрос: каково будущее для девочки, которой нельзя контактировать с другими людьми?
– Для начала, никаких командных игр, – говорит доктор Бенефилд. – И да, мисс Дженкинс надо быть очень осторожной, обнимая дочь или касаясь ее, чтобы не задеть кожу, неприкрытую тканью. Аллергии непредсказуемы, и на случай полагаться нельзя. Сегодня просто сильная сыпь, а завтра – анафилактический шок. Это вопрос жизни и смерти.
– Пугающая перспектива для любого ребенка, но что будет, когда она станет старше? Я говорю о мальчиках, об обычных этапах взросления, через которые проходит любой подросток: ходить за ручку, впервые целоваться, первый сексуальный опыт.
Доктор Бенефилд заерзал в кресле.
– Иногда наука идет вперед семимильными шагами. Абсолютно возможно, что при должном внимании и исследованиях для состояния Джубили найдется какое-нибудь лекарство в ближайшие пять или десять лет.
– А если нет?
Он кашлянул.
– Тогда да, контакт с другими людьми останется для нее невозможен.
– Тогда никаких поцелуев? – Я уточняю: – И никакого секса?
– Именно так. – Доктор Бенефилд коротко кивнул.
Сложно представить себе такую жизнь, и очень многие проводят сравнения между случаем Джубили и фильмом 1976 года «Под колпаком», в котором снялся Джон Траволта. Сюжет был вольным пересказом биографии Дэвида Веттера и Теда ДеВита, мальчиков с удивительно слабой иммунной системой – любой контакт с водой, едой или одеждой, которые не были простерилизованы, мог их убить. Мальчики были обречены на жизнь в стерильных комнатах всю свою короткую жизнь (Веттер прожил тринадцать лет, ДеВита дожил до своего восемнадцатилетия).
Когда я упомянул мальчиков, доктор закивал, будто бы не впервые слышал об этой аналогии.
– Но тут совсем другие обстоятельства. Джубили может выходить в мир, просто ей нельзя ни с кем контактировать.
Конечно же, он имел в виду контактировать в физическом смысле, но мне показалось, что это оговорка по Фрейду. Ведь если вы не можете коснуться, обнять или поцеловать кого-то, что это за контакт получается?
Прямо сейчас Джубили не до всех этих болезненных жизненных вопросов. Когда мы уже почти закончили наше маленькое интервью, она доделала домашнюю работу, посмотрела на маму и спросила, можно ли ей пойти почитать.
Эта история – одна из особых статей о здоровье, посвященных внезапному росту детских аллергий в мире, в том числе и таких вот редких случаев. На следующей неделе читайте «Мальчик, который не мог видеть солнце».
Глава двадцать третья
Если бы полгода назад мне сказали, что я скоро буду мчаться глубокой ночью по шоссе в другой штат в новогоднюю ночь в машине с мужчиной и десятилетним мальчиком, я бы смеялась до слез (после легкого приступа паники при мысли о том, что я покину дом). Но, видимо, полгода назад мне никто не мог этого сказать, потому что полгода назад я была одинока.
А теперь? Очевидно, что я не одна, но у каждого дорожного знака, который мы проезжали, я все больше жалела, что не приберегла ту таблетку успокоительного, которую Мэдисон дала мне на Рождество.
Я мельком глянула на Эрика, он был напряжен с тех пор, как ответил на звонок. Повесив трубку, он тут же пошел заводить машину, вырулил от дома Конни и поехал через Линкольн как одержимый. Пока мы не доехали до заброшенных, заросших полей для гольфа, я и не понимала, что он не везет меня домой, и вот тогда я запаниковала. Как раз тогда, когда я уже было думала, что начинаю привыкать к новым местам вне дома, когда я решила, что уже почти преодолела свою агорафобию, я оказалась запертой в жестянке, мчащейся куда-то за пределы города. Тогда я поняла, что еще и близко не знала, насколько силен мой страх.
– Кажется, – пискнула, – я еду с вами?
Локоть Эрика уперся в дверцу так, что пальцами он перебирал волосы. Задумавшись, он почти не смотрел на меня, когда я заговорила, а потом его глаза округлились.
– Твою мать! – но машина не сбавила ход. – Я и не помнил… Все, о чем я думал, – как скорее добраться до Элли. Хочешь, я развернусь?
Я-то хотела, но поняла, что он этого не хочет.
– Нет, все в порядке.
– Уверена? Я могу остановиться на следующем съезде. Вызвать тебе такси?
Оказаться в незнакомом месте пугает меня еще больше, чем ехать невесть куда с Эриком и Айжей.
– Нет-нет, все хорошо.
Он кивнул и опять вцепился в волосы.
– Что случилось? – тихо спросила я.
Эрик вздохнул, прежде чем ответить.
– Передозировка наркотиков. У Элли был приступ.
– Боже. От чего?
– Я не знаю. Я знал, что она иногда курила травку, но не думал… Мне казалось, что на этом она остановилась. Черт побери! Я же говорил Стефани… – Мысли начали его уводить.
Я подождала несколько минут, а потом спросила:
– Она в порядке? Будет в порядке?
– Я не знаю.
Где-то через час мы остановились заправиться и купить что-то перекусить, но остальная часть нашей пятичасовой поездки прошла почти в полной тишине. Где-то в три часа утра, когда мы пересекли границу Нью-Гэмпшира, Айжа спросил:
– Ты знала, что Венера проходит свою орбиту за двести сорок три наших дня, но вокруг Солнца обходит всего за сто двадцать пять дней. Таким образом, день на Венере длиннее, чем год.
Я пытаюсь вспомнить, что учила о Венере в школе, но на ум приходил только тот ужасный рассказ Рэя Брэдбери, где девочку заперли в чулане.
Когда мы доехали до больницы, Эрик припарковался прямо перед входом, под табличкой «Только для скорой помощи», и выпрыгнул из машины. Раз он взял ключи, у нас с Айжей не было выбора, кроме как идти за ним, в холод. Мы догнали его у лифта. В маленькой коробочке толпились еще несколько людей, так что я задержала дыхание, пытаясь занимать как можно меньше места. Как раз в тот момент, когда мне показалось, что стены сдвигаются, лифт звякнул на пятом этаже, и Эрик вышел. Он посмотрел в обе стороны и кивнул, будто заметил что-то знакомое слева, пошел туда. Посередине коридора женщина встала с пластикового стула, будто бы она нас ждала.
– Как она? – спросил Эрик, еще не дойдя до женщины.
– В порядке. Она будет в порядке.
Эрик кивнул, но я почувствовала, как от него исходит волнение.
– Почему ты тут, снаружи? Мне можно к ней?
– Она сейчас спит. Я дала ей отдохнуть.
– Стеф, что случилось?
– Я не знаю. – А потом она перестала держать лицо и вдруг стала выглядеть очень усталой. Измотанной даже. Они оба сели на стулья у двери. – Кажется, они думали, что курят обычную травку, но один из ребят принес вместо нее синтетику. Полиция сказала, что это К2, но одна из девочек назвала это спайсом. Я поискала в интернете – ужасная штука. Но она не знала, Эрик. Она не знала. – По ее щеке стекла крупная слеза. А потом, будто бы она только что позволила себе осознать события дня: – Боже, она ведь могла умереть.