Кэтрин надеялась, что со временем они станут дополнять друг друга – один будет сдерживающим началом, а другой – залогом перемен, таким образом, равновесие будет достигнуто. Но вместо этого они сцепились всерьез.
А ведь поначалу, в первые год-два, они пытались найти общий язык, работать вместе, но со временем деловые разногласия стали все чаще приводить к личным столкновениям.
Оба были молоды, ни одному еще не было тридцати. Кэтрин надеялась, что они перерастут свои ссоры, а пока старалась, где могла, разводить их в работе, не ущемляя самолюбия каждого: Джонатан стоял во главе работ на виноградниках, а Гил занимался проблемами сбыта, что заставляло его часто находиться в разъездах.
Но и это не помогало – взрывоопасные ситуации учащались. Поводов было предостаточно: Гил считал, что им необходимо закупить новое оборудование и модернизировать производство, снизив тем самым себестоимость, а Джонатан, напоминая ему, что производство тоже находится под его опекой, полагал, что закупки нового оборудования преждевременны – старое еще вполне прилично. На взгляд Джонатана, Гил слишком много тратил денег на разъезды, а также на деловые встречи и в дорогих ресторанах, развлекаясь за счет фирмы. Гил возмущался: не может же он приглашать потенциальных покупателей в бистро, а потом рассчитывать, что они станут закупать «Ратледж-Эстейт». Гил хотел бы выйти на винный рынок с новым сладким вином под новым названием, утверждая, что на этом можно сделать хорошие деньги, но Джонатан отказывался наотрез, заявляя, что Ратледжи производят только качественные вина и не опускаются до уровня заурядных.
В свои разногласия они постоянно впутывали Кэтрин, и если она принимала сторону одного, не важно, по каким причинам, другой чувствовал себя обиженным. Оба обвиняли друг друга в желании оказывать на нее влияние. В конце концов поместье стало ареной неприкрытой борьбы, и, что еще хуже, – работники тоже разбились на два лагеря, приняв ту или иную сторону в необъявленной войне.
И все же до самой последней чудовищной ссоры Кэтрин продолжала надеяться, что все утрясется. В тот день она говорила с кем-то по телефону из крошечного кабинетика Клода – то ли с агентом по сбыту, то ли с каким-то чиновником. Вдруг в оставленную открытой дверь – чтобы продолжать видеть происходящее на винодельне – ворвался Джонатан, а следом за ним – Гил, они громко спорили, и чувствовалось, что это продолжается уже давно…
– Какого черта, Джо, – Гил, ухватив брата за руку, пытался силой остановить его. Тот повернулся к нему, смерив взглядом, в котором сверкало холодное бешенство. – Перестань быть таким уж прямолинейным, хотя бы подумай немного над моим предложением. – Красный от ярости Гил потряс бумагами перед его лицом. – Цифры не лгут.
– Цифры – нет, а вот лгуны…
– Ты хочешь сказать, что я лгун? – в ярости вскричал Гил. – Ничего себе! – Он швырнул бумаги Джо в лицо. – Сосчитай сам. Наши результаты сойдутся. Если мы купим ту старую винодельню у дороги и двести акров земли, что идут вместе с ней, мы совершим удачнейшую сделку. Почему ты так боишься расширять дело?
– А почему тебе всегда всего мало? – задал Джонатан встречный вопрос. – Тебя ничто не устраивает. Взгляни на свои итальянские туфли, шелковый галстук и костюм за двести долларов. Еще, еще, еще… Всегда – еще. Еще вина, еще денег, еще одежды, еще путешествий…
– А что в этом плохого? – огрызнулся Гил. – Просто ты боишься, что не управишься с двумя винодельнями.
– Я-то управлюсь, – огрызнулся Джо. – Но, клянусь, и это не удовлетворит твою жадность.
– Мне осточертели твои обвинения в жадности. И твоя беготня к Кэтрин с беспочвенными жалобами на меня.
– Беспочвенными? Это что, я разбазариваю деньги компании? Это делаешь ты. – Джо указал пальцем на Гила. – Ее драгоценный сыночек.
– Ах ты, сукин сын, – Гил сплюнул и погрозил ему кулаком. – Я не позволю называть меня вором.
Сидя за столом Клода, Кэтрин в ужасе увидела, как он с силой ударил Джо по лицу, тот пошатнулся, но удержался на ногах, только потряс головой и потер челюсть. А затем, рыча что-то нечленораздельное, бросился на Гила.
Швырнув трубку, она выскочила из-за стола. Джонатан уже молотил Гила обеими руками. Джонатан был крепче, но Гил увертливее. Когда Джонатан занес над ним правую руку, Гил проскочил под ней и с силой ударил Джонатана левой рукой в живот. Джонатан, охнув, сложился пополам. В этот момент Гил саданул его в челюсть и рассек губу. Брызнула кровь.
– Прекратите! Прекратите немедленно! – Кэтрин пыталась оттащить Гила, как-то разнять их, но Гил продолжал лупить Джо кулаками.
Двое работников винодельни, прибежав на подмогу, сумели оттащить Гила. К этому времени Джонатан уже валялся на полу в ужасном виде – один глаз затек, а из губы сочилась кровь. Кэтрин, стоя перед ним на коленях, пыталась унять кровь.
– Двое взрослых мужчин подрались как мальчишки, – сердито бормотала она. – Мне стыдно за вас.
Гил пытался вырваться из крепко державших его рук.
– Он первый начал.
Кэтрин бросила на него ледяной взгляд.
– Мы обсудим это позже, когда переведем твоего брата в дом.
– Они тебе помогут, – Гил показал на работников. – Пусть он хоть сдохнет, я и пальцем не пошевелю. – И, повернувшись, вышел из помещения.
Кэтрин понимала, что дальше так продолжаться не может. Надо было что-то предпринимать. И как можно скорее.
Джонатана перевели в дом и продезинфицировали рану. Потом Кэтрин пригласила Гила в библиотеку. Он вошел с распухшим, в синяках лицом, напомнив Кэтрин о том жутком виде, в котором она оставила Джонатана.
– Если ты позвала меня, чтобы прочитать очередную проповедь на тему, как хорошо работать дружно, то лучше прочти ее старшему брату, – с порога заявил Гил с горящими от злобы глазами. – Мне надоело, что он все время подкалывает меня. Да, я первый его ударил, но он это заслужил.
Сын хотел было продолжать, но Кэтрин жестом остановила его.
– Мне все это неинтересно. Да и проповедей не будет. – На столе перед ней лежали бумаги, которые Гил пытался вручить Джонатану, – мятые и перепачканные после того, как их изрядно потоптали во время драки. – После этой отвратительной сцены мне стало ясно, что вместе вы работать не можете.
– Наконец-то ты поняла, – обрадовался Гил. – Дай Джонатану один из виноградников, и пусть себе возится. А винодельней буду управлять я. – Он увидел свои бумаги на столе. – Мы можем купить виноградник Шмидта, на который Джо отказывается даже взглянуть, и удвоим выпуск продукции. Через пять лет все будут знать марку «Ратледж-Эстейт».
– Не сомневаюсь. У тебя есть чутье в бизнесе, Гил, и талант к маркетингу. – Именно это и привело Кэтрин к окончательному решению. – Поэтому, мне кажется, ты вполне можешь завести собственное дело.
– Ты прогоняешь меня? – Он весь вспыхнул.
– Видишь ли, Гил, ты ведь не станешь отрицать, что никогда не разделял мои взгляды на перспективы нашего дела.
– «Нашего» – ты имеешь в виду твоего и Джонатана?
Кэтрин продолжала, не обращая внимания на этот насмешливый вызов.
– Ты постоянно подвергаешь сомнению принципы, которыми я руководствуюсь в бизнесе. У тебя свои представления о том, как надо вести дела. Собственная винодельня поможет тебе воплотить их в жизнь. Первоначальный капитал у тебя будет – я выплачу тебе твою долю в семейном бизнесе.
– Первоначальный капитал? Значит, ты хочешь откупиться? Чтобы успокоить свою совесть, швыряешь мне деньги и затем спокойно указываешь на дверь.
– Я только хочу поступить по справедливости.
– По справедливости? Ты так это называешь? – сердито прокричал он. – Ты всегда держала сторону Джонатана. А меня терпеть не могла.
– Это неправда.
– Неужели ты думаешь, что я поверю тебе? Я ведь знаю, как ты умеешь лгать. Вся твоя жизнь – одна большая ложь. Уж мне-то известно. А вот тебя это не устраивает. Тебе непереносимо знать, что той ночью я оказался невольным свидетелем.
– Это к делу не относится.
– Разве? Я тебе неприятен, потому что постоянно напоминаю о том, что ты предпочла бы скрыть. Думаешь, я не знаю этого? Да и всегда знал.
– Ты ошибаешься.
Но Кэтрин понимала, что никогда не сможет убедить его. Ни тогда, ни потом. В тот день, выходя из библиотеки, он уносил с собой ненависть. Сначала она думала, что, если дела его пойдут хорошо и винодельня будет процветать, он поймет, что все окончилось к лучшему для каждого. Но этого не произошло, и теперь уже Кэтрин не верила, что примирение возможно.