I was lost until I found me in you
Я был потерян, пока не обрёл себя в тебе,
I saw the side of me that I was scared to
Я увидел ту грань себя, которую боялся увидеть,
But now I hear my name and I'm running your way
Но теперь я слышу, как ты зовёшь меня, и я бегу к тебе.
All I feel as I get closer to you
С каждым шагом ближе к тебе
Is the desire to move like you do
Я чувствую, что хочу двигаться в такт с тобой,
So now I hear my name and I'm running your way
И я слышу, как ты зовёшь меня, и я бегу к тебе.
(If you ready now, if you ready now)
(Если ты готова, если ты готова)
Isak Danielson “Power”(шикарная песня!)
Есть одна железобетонная примета, проверенная годами и жизненным опытом: если понедельник начался с будильника, а не с отсоса - ничего хорошего от него не жди!
Телефон просигналил подъем на самом интересном месте: Максу как раз снилось что-то мега-приятное. А что конкретно... мгновение назад он помнил, и вот - уже нет. Но пытаться снова нырнуть в сон, чтобы досмотреть его, все равно, что ловить бабочку боксерскими лапами. Чем больше стараешься, тем хуже выходит.
Повинуясь лживой надежде, вытянул руку. Знал, что зря, но все равно зачем-то вытянул. Нашарил пустоту и разлепил веки.
- Holly fuck! - простонал он.
Член колом до пупа, даже отлить не получится пока не обмякнет хоть немного.
Макс потянулся к тумбочке, нащупал пачку сигарет и зажигалку. Хоть эти верные подруги рядом! Закурил. Вспомнил, что пепельница осталась внизу.
Один хер, вставать.
Шумно выдохнул дым, утрамбовал покомпактнее стойкого джигита в трусы и направился вниз по лестнице.
С кофе тоже не задалось. Мембрана со жмыхом плюхнулась в чашку с готовым напитком. Макс грязно выругался в дымящуюся во рту сигарету, вылил все в мойку, зарядил машинку снова.
Пожрать, как обычно, нечего. Издержки жизни одиночки. Ладно, поест в «Ришелье». Взгляд упал на сиротливо засохший на блюде Сонькин бутер. Взял тарелку, поднёс к вёдру. Застыл. Жалко. На самом деле, вполне вкусно получилось. Он только сам не понял, зачем обстебал ее завтрак. Который она готовила для него. Сейчас бы с удовольствием пару таких свежих заточил.
Нажал педаль, спустил в ведро.
Соня.
Первая телка, которую он узнавал по утрам. Припухшая ото сна, с полосками от подушки на щеке, она все равно не отличалась от своей вечерней версии. Часто, просыпаясь с какой-нибудь барышней, даже с самой дорогой, он долго соображал в каком месте и когда ему ее подменили. Укладывал-то в постель совсем другую...
Макс затушил окурок в пепельнице. Хлебнул из чашки крепкий эспрессо.
Впрочем, эта девчонка во многом была первой. С ней с первой он не использовал резинки, накачивая ее спермой до краев. Что противоречило его принципам. Ее первую он катал на байке, к которому раньше баб на пушечный выстрел не подпускал. Ее первую он смачно трахнул на нём же. Триумф распрощался с девственностью. И даже, казалось, рычать стал хищнее.
Ей первой он подогнал тачку. Ей первой он готов уже купить хату, чтобы не жила с мамой и не отчитывалась перед ней.
И самое невероятное: ей первой он рассказал о себе то, что не рассказывал собственной матери.
Если бы его люди заранее не пробили всю подноготную этой крали, он бы всерьёз задумался, а не засланная ли она птичка. Проверили до седьмого колена, прощупали - чисто, хоть женись. Никаких пятен в биографии, кроме Льва Арнольдыча. Но тут уж ничего не поделаешь. Макс давно смирился, хоть и осадочек ядовитый, был, чего скрывать. Тоже, кстати, впервые в жизни. Никогда раньше он не рефлексировал по поводу бывших пихарей девок, с которыми спал.
Она первая, кого Макс, до болезненной рези в яйцах, хотел иметь единолично. С тех самых пор, как впервые заглянул в глаза этой загнанной в угол лани, не отпускала навязчивая мысль насаживать ее раз за разом, до визга, до искр из глаз, чтобы билась в агонии, выкрикивая его имя. Только его!
Чертовка! Вело на неё, как прыщавого подростка. Хотел ее зверски, грязно, пошло, на полную катушку. И было не по себе от того, что никого больше на месте этой сучки не видел! И надо сказать, готов он к такому не был!
Под душ, что ли, ледяной встать?!
Вместо душа, Макс спустился на этаж с фитнес-залом. Бежал минут двадцать по беговой так, будто хотел догнать вчерашний день и успеть кое-что переиграть. Потом сделал пару заплывов в бассейн. «Дыхалка ни к черту, надо завязывать столько курить!»
На нервяке сигареты стали улетать из пачки в два раза быстрее. И все это напрягало сверх нормы. Потому что причина всему этому - она.
У него было такое же состояние лет пять назад, когда он вписался в тему, где риски потерять свободу были равны шансу утроить все активы. Очень похожее чувство он испытывал с того самого момента, как впервые попробовал эту девчонку.
И теперь она им вертит! Заставляет совершать какие-то странные, подчас сумасшедшие поступки.
Каких только эмоциональных бурь он не пережил за последний месяц!
Tакая красивая. До боли красивая, дерзкая и высокомерная сука.
С изумительной кожей, созданной для его зубов, с пухлыми губами, созданными для его имени, с волосами цвета его инферно, которые хочется то наматывать на рyку, то нежно перебирать пальцами каждую прядь.
Он! Он ее такой открыл. Для себя!
И она отважно пошла навстречу всем его желаниям. Хоть до сих пор и сопротивляется.
Острая с мягким. Обжигающе сладкая. Кружево с шипами. Как шоколад со вкусом жизни. Простая, как чёрное на белом. Сложная, как молитва под рок. Бриз со штормом. Как медленно вверх и потом стремительно вниз. Как его тайный крик о помощи. Как дурь в нотах. Как пальцами по струнам. Как секс посреди конца света. Как правдивая ложь. Как до и после…
Моронский уехал из дома голодный и злой. И заранее знал, что решать проблемы и закрывать рабочие вопросы в таком состоянии - это значит, как минимум, уволить с десяток сотрудников, попавших под его горячую руку.
В офисе особо стойкие научились гадать по его бороде. И если она, как сегодня, была чуть гуще и длиннее, чем обычно, они, словно мыши, разбегались по своим рабочим норам.
Бесполезно.
У Моронского фантомно зудела рука. Поэтому, досталось всему персоналу, а в его кабинет потянулся караван с отчетами.
Легче, однако, не стало, только разозлился ещё больше, вскрыв кучу серьёзных косяков у снабженцев.
Хотелось послать всех к черту и потребовать ее сюда, прямо на рабочий стол! На эти грёбаные бумажки!
Разложил бы, разорвал бы на ней белье, встал бы между ее широко раскинутых длинных ног и долбил бы глубоко, влажно, мощно до обоюдной потери сознания. Чтобы у Антонины в приемной перепонки лопнули от криков. И отпустило бы его сразу.
Но, поскольку в его офисе никаких Сонь не наблюдалось, пришлось ехать в «Ришелье» с тотальной ревизией. За субботний инцидент в ресторане срочно требовалось кого-то публично выпороть. Не важно кого. Да, хоть всех сразу.
В результате, сам лично проторчал в холодильнике полтора часа, наводя там шмон, докапываясь до каждой мелочи, проверяя каждый угол, каждую полку и шкаф. Только когда пересчитал все и дотошно сверился с накладными, немного успокоился и поел.
«РевиМорро сегодня рвёт и мечет» - шептались на кухне.
А он разглядывал официанток в униформе, снующих между столиками, и был уверен: любая пойдёт, помани он. В подсобку, в кабинет управляющего - этого лысого черта, в машину, куда угодно, пойдёт, даже зная, что это ее последний рабочий день в «Ришелье».
Он щелчком пальцев подозвал одну, топтавшуюся неподалёку, девушку. Та подошла, не мешкая, встала рядом, слева от хозяина. Глаза в пол, руки в замок над лобком. Симпатичная. Типичная славянская внешность: русые волосы собраны в пучок, под полуопущенными ресницами голубые глаза, пухлые губки, круглые щёчки.
Моронский бесцеремонно обхватил ладонью сгиб ее ноги под коленкой. Медленно, не отводя взгляда, пополз вверх по задней поверхности бедра, обтянутого капроном. В чулках! Лицо пунцовое, даже веснушки пропали.
Под ширинкой у Макса напряглось.
«Ну-ка, ну-ка? Что там у нас? Дай-ка мне реакцию, детка!». Нет, стоит безропотно, не сопротивляется, колени только мелко трясутся. Ни шага в сторону, ни одной попытки избежать контакта. Ни тени возмущения на лице. Любопытство, помноженное на смущение. Больше ничего.