- Вот... - она огородилась свёртком с картиной, как щитом, сделав вид, что просто не услышала последней фразы, - это у тебя будет смотреться гораздо органичнее, чем в моей хрущевке.
Ей показалось, что Макс рвано вздохнул и что-то буркнул под нос.
- Проходи, раз решила стать мне сегодня родной матерью! - он развернулся и пошёл вглубь квартиры в сторону гостиной.
Соня поставила прямоугольник у диванчика, поплелась следом, глядя в широкую рельефную спину с двумя выбитыми на ней скрещёнными мечами. Она что-то хотела как раз спросить про эту картинку, но застыла. Оказывается, она прервала творческий процесс.
В гостиной, на низком столике в дичайшем беспорядке валялись тюбики с краской, испачканные тряпки, кисти, шпатели, палитры. Недогрызанное яблоко, бутылка виски и почти полная пепельница окурков являлись центральными объектами натюрморта. Соня покачала головой, но промолчала.
На подставке вроде мольберта сохла... хм, картина. Вернее, портрет. Если можно так выразиться. По обнаженной груди в портрете угадывалась женщина, которой художник вместо головы пририсовал помятое серое ведро с глазами и оскаленным ртом. Собственную голову женщина, видимо, потеряла где-то.
- Нравится? - спросил творец шедевра.
- Обещай мне, что никогда не будешь писать мой портрет!
Макс причмокнул уголком рта.
- Портрет ещё заслужить надо!
- Вот сразу мне и скажи, как избежать столь высокой чести?
Соня повернулась к подошедшему сзади Максу и не думала, что он будет так близко. Очень близко. Они буквально столкнулись носами.
- Э... а у тебя есть лекарства какие-то? - быстро проговорила Соня, чтобы заполнить искрившую между ними паузу.
- Какие лекарства, малыш, ты же все привезла с собой, - хрипло прошептал Моронский и, обхватив ее голову вымазанными в краске пальцами, вцепился ртом в губы.
Соня начала отвечать, чувствуя, как пол поплыл под ногами. Руки Моронского загуляли по телу. Языком он во всю орудовал у неё во рту, пыхтел в неё, будто хотел накурить ее собой. Сама она не смогла остановить ладони, пустив их за край его шортов и слегка сжала крепкие горячие мужские ягодицы.
Стоп! Соня распахнула глаза. Она зачем приехала? У него ж, наверное, температура?
- П... подожди, п... постой! - промямлила, отстраняясь, пока они совсем берега не потеряли. - Давай сначала температуру тебе измерим?!
- Чё ее измерять, - выдохнул Макс ей в шею, задирая край Сониной футболки, - я и так знаю, что семьдесят два и три.
- Это по Фаренгейту? - пискуна Соня, когда он рванул пуговицу ее джинсов на себя.
- Соня, по Фаренгейту такая температура у трупов. А я, смотри, какой живой! - он вжал ее бедра в свой каменный пах и повлёк, подминая под себя, куда-то назад.
- Макс, - попробовала возразить Соня, а получился стон, - подожди...
Для больного он слишком стремителен. Да и Соню уже повело. Между ног закипело. Руки потянулись к упругим половинкам груди Макса с темными бусинками сосков. Захотелось втянуть их в рот, облизать, прикусить.
- Да ладно, бейба, ты ж для этого и приехала! Изголодалась, кошка моя похотливая, - джинсы слетели вниз, а сама она упала лопатками на диван, мгновенно придавленная сверху "больным", но чрезвычайно прытким Максом.
Соня забрыкалась под ним. Надо же, какое самомнение у самца? Изголодалась она, значит, как кошка?
- Прежде чем лапать кошку, руки помой! - Она попыталась выползти из-под него, но пациент навалился сверху, вдавливая в диван сильнее, обездвиживая.
- Я не смогу, малыш, у меня стояк напором прорвёт сейчас. Я не буду руками трогать. Обещаю!
Он дождался, пока Соня утихомириться под ним. Поднялся над ней на коленях, руки поднял вверх, будто сдаваясь.
- Давай сама!
Чего? Сама? Ой, мама!
- Лизни их! Я же вижу, как ты на них смотришь!
Это он о сосках что ли?
Моронский расслаблено развалился на диване, руки вытянул по сторонам, ноги широко раскинул.
Какой же он… Соня попыталась найти гендерный эквивалент слову, выражающему восхищение в крайней степени возбуждения, но на ум пришло совсем уж непристойное, созвучное со словом «звездатый»!
Соня, борясь со смущением, села Максу на бёдра. Развязала шарф. Он смотрел из-под подрагивающих ресниц и в потемневших глазах его хороводили демоны. Приподнял подбородок, подставляя ей губы. Соня скользнула по ним языком и толкнула его глубже. Макс сдавленно простонал, проник в Сонин рот своим. Руки подорвались со спинки дивана, но он опомнился и вернул их на место.
Прихватив его нижнюю пухлую губу зубами, оттянула слегка и отпустила. Приложилась ртом к шее, там, где металась сонная артерия. Провела языком до самого уха и втянула в рот его мочку с колечком серьги. Макс заерзал под ней, откинул затылок назад и закатил глаза.
Соню выкручивало от возбуждения. Она видела, как выкручивает и его и это заводило ещё больше. Какое-то новое чувство добавляло огня. Власть! Он не мог трогать ее руками, позволив ей вести, и ей нравилась эта новая игра. Зверь спрятал когти, укрощался, таял, млел.
Соня сползла ниже, наклонилась к груди, нежно обхватила губами твёрдую тёмную бусинку, покружила вокруг языком. Переместилась к другому, втянула в рот и чуть прикусила.
Макса затрясло мелко, кожа покрылась мурашками. Он горел и Соня очень надеялась, что от возбуждения, а не от температуры.
- Сними с себя все! - клыки с когтями спрятал, а сущность за пояс не заткнешь!.
Она села прямо, выгнулась, подхватила края футболки и стянула через голову.
Кокетливо спустила бретельки лифа с плеч, обвела сквозь ткань кружева грудь, сжала пальцами заострившиеся соски. Облизала пересохшие губы.
Макс снова рефлекторно поднял руки, но она перехвалила его запястья и вернула их на место, припечатала к спинке дивана.
Стоять!
Не убирая рук, приблизилась грудью к его лицу так, что нос его уткнулся в ложбинку. Макс глухо заурчал и вцепился зубами в кружево.
- Порррву щас... - рыкнул он не разжимая зубов.
Отпустила его предплечья, расстегнула застежку, выскользнула из бретелек. Макс отбросил лифчик зубами в сторону.
- Все снимай, - кивнул он на трусики, и добавил: - С меня тоже.
Соня поднялась с дивана. Вытянулась в рост перед распластанным зверем. Замерла. Откинула назад рассыпавшиеся по плечам волосы. Покачала бёдрами. Почувствовала, какими мокрыми стали трусики. Подцепила их по бокам пальцами и медленно, очень медленно потянула вниз вдоль бёдер.
Ноздри Макса затрепетали, он шумно втянул воздух, сжал челюсти и издал какой-то странный звук: то ли простонал, то ли проскулил.
- Ffuck, ты просто бомба! Иди ко мне!
«Терпи, Моронский». Соня на носочках переступила через лоскуток кружев и опустилась между ног Макса на колени. Ширинка шортов устрашающе трещала, член рвался на свободу. Она аккуратно расстегнула ее и потащила шорты на себя, выпуская "узника".
«Ну, какой же идеальный орган!» - подумала Соня, глядя на упругий, крупный в венах ствол с влажной аккуратной головкой. Она обхватила ладошкой основание, непроизвольно облизала губы. Хотелось уже скорее ощутить его в себе. Но сначала во рту.
- Ну, чего смотришь? Давай, хряпай! - пытался управлять ситуацией Моронский, но Соня уже кое-что поняла: рычаг-то управления вот он, у неё в руках.
- Оближи его. - Макс закусил губу, властно глядя из-под опущенных ресниц. - Пососи!
Она обхватила горячую головку губами, почувствовала солоноватый вкус капельки. Кайф! Она вдруг осознала, как тащится от всего этого! Ей захотелось, чтобы это никогда не заканчивалось между ними. Вот эта крышесносная пошлось, порочная страсть, похоть, сумасшедшее влечение. Чтобы вот так и никак иначе! Без этого она зачахнет... засохнет...
Она с наслаждением вбирала в рот его член, посасывала и причмокивала; томно поглядывала на Макса, постанывая.
«Ну, и рожа у тебя, Моронский!». Рот открыт, глаза закатил, верхняя губа вздёрнута, оголяя оскал, а в уголке рта в бороде блестит тоненькая дорожка слюны. Соня готова была спорить на что угодно, что ни с кем, никогда он не испытывал такого кайфа. Никто не видел его лицо ТАКИМ!