Александр Дюма - Подвенечное платье

Он отвечает, что если ветер не переменится, то мы пустимся в море в назначенный день. В это время года ветер дует постоянно, так что мешкать мы не будем.

Боже мой, неужели я правда снова увижу мою Цецилию, мою милую Цецилию? Неужели мои страхи и опасения были напрасны? Счастье, сопутствовавшее мне до сих пор, было только предвестником блаженства, ожидающего меня во Франции! О, Боже, благодарю тебя! Господь услышал твои молитвы, Цецилия!

Мне есть с кем разделить мое счастье, мой восторг. Ты помнишь Самуила, того матроса, о котором я тебе говорил? Он искренне сочувствует мне. Ему, несчастному, не хватало нескольких сотен франков, чтобы быть счастливым, и я дал ему их, дал от твоего имени, Цецилия. Он едет жениться на своей Женни. Если у него родится сын, то он назовет его Генрихом, а если дочь — Цецилией.

Самуилу тоже не терпится ехать, как и мне.

Восемь дней! Как невыносимо долго они тянутся! Целых восемь дней надо ждать отъезда. На корабле или в карете чувствуешь по крайней мере, что едешь, приближаешься к цели, даже само движение служит развлечением. Матери убаюкивают нас, пока мы еще маленькие, надежда убаюкивает больших. Признаюсь, уж лучше бы я провел пятнадцать дней в море, нежели один день на этой чужой для меня земле.

Да, жди меня, милая Цецилия, я еду, спешу! Жди меня, я близко! Скажи, что ты любишь меня, Цецилия, ведь я так люблю тебя.

Я не пишу уже прощай, обожаемая Цецилия! Встретимся через восемь дней, я еду. До свидания! Жди меня с минуты на минуту. Я еду!

Твой Генрих».

Не трудно догадаться, какое впечатление оказало это письмо на молодую девушку. Она пала на колени перед распятием и поблагодарила Господа за его милость. Помолившись, Цецилия побежала сообщить эту новость маркизе, но та только что начала читать новый роман, и его надуманные любовные страдания занимали ее больше, чем переживания ее внучки. Госпожа ла Рош-Берто поздравила девушку, поцеловала ее в лоб и сказала:

— Ну, теперь, дитя мое, ты понимаешь, что твоя мать хотела поступить вопреки здравому смыслу, когда думала отдать тебя за Эдуарда? Теперь ты видишь, что я была права? Мне одной ты обязана своим счастьем, не забудь этого, Цецилия!

Девушка вернулась к себе с разбитым сердцем. Этот упрек, которого ее мать совсем не заслуживала, поразил девушку в самую счастливую минуту. Цецилия снова упала на колени и стала просить у Господа прощения за слова маркизы.

Затем она несколько раз перечла письмо Генриха и опять принялась за подвенечное платье.

Казалось, Цецилия точно все рассчитала и к приезду Генриха платье будет готово. Почти девять месяцев прошло с тех пор, как был вышит первый цветок. Но с какой радостью, с каким счастьем она теперь работала! Цветы будто оживали под ее руками! Как они, дети любви, походили на детей весны!

Цецилия почти не спала — так сильно было ее нетерпение. Каждая проезжавшая мимо карета заставляла ее вскакивать, ведь Генрих писал, что «Аннабель» — хороший бриг и что, быть может, приедет в одно время с его письмом. Конечно, могли возникнуть препятствия, и потому не стоило рассчитывать на его ранний приезд. Цецилия знала об этом, но все же надеялась. При малейшем шуме она выбегала на лестницу, бросалась к окну.

Так прошел и следующий день, и второй, и третий… На восьмой день был назначен срок, когда Генрих должен был вернуться, и если до сих пор Цецилия еще могла сохранять спокойствие, то теперь ожидание стало для нее мукой.

Накануне вечером Цецилия закончила свое платье: последний цветок, свежий и радостный, распустился на ее наряде.

Восьмой день прошел так же, как и другие. С двух часов дня и до глубокой ночи Цецилия не отходила от окна и все смотрела на угол улицы Сент-Оноре, думая, что вот-вот появится кабриолет, который привезет ее Генриха, похожий на тот, что увез его.

Потом, словно по волшебству, время, проведенное в ожидании, сгладилось в памяти девушки, и ей стало казаться, что ее возлюбленный покинул ее только вчера, а его долгое путешествие, его письма лишь приснились ей. Эта странная закономерность лишь доказывает, что время не существует, что это лишь пустое, ничего не значащее слово.

Наступила ночь, уже ничего не было видно, но Цецилия продолжала сидеть у окна. При первых лучах солнца девушка, утомленная бессонной ночью, задремала.

Сон ее был непродолжителен и беспокоен: ей все время казалось, что она слышит звонок. День прошел в страхе и тоске.

Цецилия пыталась убедить себя, что корабли не могли постоянно следовать один за другим. «Аннабель» могла запоздать, может быть, на целую неделю. Что, если ее задержали тропические штили? Бедняжка решилась ждать еще три дня. Но чем же занять себя?

Цецилия опять принялась за свое платье и вышила в каждом уголке рисунка еще по цветку.

Прошло еще три дня, потом четыре… Через неделю все цветы были закончены.

Генрих опаздывал уже на пятнадцать дней, нетерпение Цецилии сменилось тревогой.

В душе ее рождались самые страшные опасения. Шум волн этого огромного моря произвел на девушку неизгладимое впечатление еще в Булони. Что эти бурные воды, всегда такие своевольные, сделали с «Аннабель» и ее Генрихом?

Генрих задерживался на целый месяц. Цецилия, чтобы отвлечь себя от томительного ожидания, опять взялась за платье: она решила украсить его основу букетами, подобными тем, которые уже вышила в четырех уголках.

Девушку начала беспокоить и другая мысль: маркиза продолжала жить по-прежнему безрассудно и роскошно, а денег у них оставалось все меньше. Однажды Цецилия заглянула в бюро, где хранились деньги маркизы, там было всего полторы тысячи франков.

Она побежала к бабушке, чтобы рассказать о своих опасениях.

— Ну, будет тебе, — отмахнулась от нее маркиза. — Разве Генрих не должен скоро вернуться?

Цецилия хотела ответить ей: «Но что, если его нет уже на этом свете?» — но слова замерли на ее устах. Ей подумалось, что нельзя сомневаться в милосердии небес, своими дурными мыслями она могла навлечь лишь беду. Девушка вошла к себе совсем в другом настроении: спокойствие маркизы передалось и ей.

И в самом деле, как она могла подумать, что Генрих не вернется? Он опаздывал всего на несколько недель, вот и все. Вероятно, «Аннабель» в назначенный день не вышла в море. Генрих сейчас в дороге, а может быть, уже в Англии или даже во Франции. Он вот-вот приедет, а ее труд не окончен, и Цецилия, преисполненная минутной бодрости и надежды, принялась за свое платье: все новые и новые цветы росли под ее иголкой, как под иглой феи.

Так прошли еще три месяца. Цветы были закончены, и платье сделалось удивительным. Те, кто видел его, говорили, что оно слишком хорошо для простой женщины.

Цецилия начала вышивать ничем не заполненные промежутки.

Однажды поутру Аспазия вошла в комнату молодой девушки, чего раньше никогда не случалось.

— Что такое, Аспазия? — вскрикнула Цецилия. — Не случилось ли чего с бабушкой?

— Нет, слава богу, с госпожой все хорошо. Просто в бюро больше нет денег… Я пришла узнать, где они спрятаны.

Холодный пот выступил на лбу Цецилии. Минута, которой она страшилась, настала.

— Я поговорю об этом с бабушкой, — ответила бедная девушка.

Цецилия вошла к маркизе и сказала:

— Бабушка, мои страшные предчувствия оправдались.

— Какие, душенька? — спросила маркиза.

— Наши средства истощились, а Генрих все еще не вернулся.

— О! Он приедет, милое дитя, он приедет.

— Но что же… Как же нам теперь быть?

Маркиза посмотрела на свои руки. Ее мизинец украшал прекрасный перстень, усыпанный бриллиантами.

— Что ж, — сказала она, вздыхая, — едва ли я могу расстаться с этим кольцом, но если никакого другого средства нет…

— Вы можете отдать только бриллианты, а кольцо оставить, милая бабушка, — ответила Цецилия.

Маркиза тяжело вздохнула еще раз, что говорило о том, что ей не легче расстаться и с бриллиантами.

Цецилии не хотелось, чтобы кто-нибудь знал об их стесненном положении, и она сама пошла к ювелиру, от которого вернулась с восемьюстами франками и золотым ободком кольца.

К одному несчастью бедной девушки теперь добавилось и другое. Но если с разлукой Цецилия ничего не могла поделать, то с их бедственным положением справиться было в ее силах. Ювелир ей показался человеком, заслуживающим доверия, и она поделилась с ним своими рисунками. Тот позвал жену, которая пришла в восторг от таланта Цецилии и обещала поговорить с одним торговцем. Через три дня девушка могла зарабатывать от шести до восьми франков в день.