Сегодня у Джеймса очень трудный день. Приезжает женщина, которую он не видел десять лет… Кэйт Прайд. Дочь босса. В детстве Команчо издевался над нею без зазрения совести, но, повзрослев, они полюбили друг друга… Впрочем, это было слишком давно — воспоминания поблекли, как старые фото, и теперь лишь неизгладимое чувство вины терзало его душу.

Сможет ли он посмотреть ей в глаза, сможет ли хоть слово произнести, встречая ее в Сан-Антонио? Команчо не знал.

Выйдя из конюшни под безжалостное июньское солнце, он взглянул на часы. Еще есть время позавтракать, просмотреть несколько важных бумаг, связанных с ранчо, и обязательно заглянуть к Хэнку. Последнее время ему стало хуже, он даже не выходил из своей комнаты к ужину. Раньше каждый вечер они собирались в гостиной, теперь же Хэнк ел у себя, а они с Дельтой — в кухне. И все-таки пока хозяин держался молодцом.

Когда Команчо вошел, в кухне никого не было. Кажется, Дельта собиралась в Кервилл за покупками в связи с приездом Кэйт. На столе она оставила для него сандвичи.

Команчо долго в задумчивости мыл руки. Затем вынул из холодильника пиво, развернул первый сандвич, аппетитно пахнувший горчицей, и сел за стол. Всегда после прогулок верхом он был голоден, как зверь, но сегодня ему было не до еды. Кэйт не выходила у него из головы. Вспоминала ли она его? Какой она стала теперь? Ведь слава и возраст меняют людей до неузнаваемости. Интересно, останется ли она с Хэнком? И что будет с ранчо?


Хэнк Прайд пытался поудобнее устроиться в постели, но малейшее движение причиняло ему невероятную боль.

Необходимо собраться с силами перед приездом Кэйт. Он с нетерпением ждал свою дочь, но не сострадание хотел увидеть в ее глазах, а нечто большее, на что не имел права.

Черт! Когда-то он сделал много глупостей, из-за которых ему приходится краснеть и по сей день.

Он потянул рычаг, чтобы приподняться и выглянуть в окно. Обычно это утешало его. Дом стоял на вершине холма над рекой Гуадалупе. Из окна открывался живописный вид; за ветвистыми деревьями, подступившими к реке, можно было разглядеть противоположный берег и луг, на котором паслось стадо его коров. Десять лет назад такое стадо считалось целым состоянием. Сейчас же оно приносило убыток, поскольку цены на мясо в последнее время стремительно падали вниз.

Хэнку ничего не оставалось, как смириться с поражением, — трудно, а если быть до конца откровенным, невозможно начинать все заново. Будь у него здоровье, все было бы иначе. Теперь же слово за Кэйт. Она нужна ему, нужна ранчо. Но разве сможет он осудить дочь, если она пошлет его ко всем чертям?..

Хэнк не заметил, как задремал. Разбудили его тяжелые шаги в коридоре. Он открыл глаза и увидел Команчо.

— Ты еще не собираешься в аэропорт, сынок? — спросил он.

Много лет Хэнк говорил Киллиану «сынок», и бывали минуты, когда он искренне желал, чтобы управляющий и в самом деле был его сыном. Хэнк всегда ладил с Команчо. За долгие годы они научились понимать друг друга без слов. Если бы с Кэйт было так же легко, как с ним. Откровенно говоря, раньше он сам вполне сознательно держал дочь на расстоянии.

— Часа через два. Перед отъездов я хочу просмотреть кое-какие бумаги.

— Бумаги! — усмехнулся Хэнк. — Я помню времена, когда мог все удержать в голове. Теперь же в моде сплошная бухгалтерия, как у тех сукиных детей, что купили землю в Хилл Кантри. Большинство этих молокососов не могут понять, где у быка зад, а где перед. Бизнесмены! — он презрительно хмыкнул. — И как ты объяснишь этим негодяям, что содержание ранчо не деньги, а образ жизни, по наследству переходящий от одного поколения к другому. Они же заботятся только о своей заднице, они…

Вдруг его лицо перекосило от боли, Хэнку стало тяжело дышать. Подобные приступы в последнее время участились, но ему было наплевать на свое здоровье, и, если бы не страх потерять ранчо, он с легкостью распрощался бы с жизнью. Забота же о родовом гнезде не давала Хэнку покинуть этот мир. Ранчо принадлежало Прайдам вот уже полтора столетия. И сейчас он был одержим идеей спасти его.

Команчо с жалостью, сочувствуя всем сердцем, смотрел на мучения Хэнка. Будь это человек другого склада, он непременно бы поговорил с ним о болезни, посетовал на докторов, сочинил бы какую-нибудь историю со счастливым концом. Но они слишком хорошо знали друг друга, чтобы играть в подобнее игры…

Через несколько минут Хэнк совладал с собою и с беспристрастным выражением лица заговорил вновь:

— О, к чертям! Ты знаешь, как я отношусь к тому, что творится на ранчо.

— Да, сэр, — пряча глаза, ответил Команчо. Он не привык видеть Хэнка бессильно лежащим на подушках, а потому, переминаясь с ноги, на ногу, искал способ, как бы скорее улизнуть из комнаты, не обидев босса. — Вы платите мне не за то, что я слоняюсь без дела. Лучше мне заняться бумагами.

— Не забудь встретить Кэйт.

— Не беспокойтесь. — Команчо слабо усмехнулся. Разве можно забыть то, о чем беспрестанно думаешь.

Резко развернувшись на каблуках, он вышел. К Хэнку он испытывал отчаянную жалость. Его состояние, и финансовое и физическое, давало возможность многим претендовать на Пансион Прайдов в очень скором времени. И если не конкуренты, то банк уж точно приберет его к рукам.

Команчо был уверен, что именно, он и никто другой, обязан позаботиться о ранчо. Но захочет ли этого Кэш-после того, что случилось с ними тогда, десять лет назад? Быть может, она до сих пор не простила ему той ночи? Да, они были близки, но лишь однажды. Потом их пути разошлись.

С тех пор Команчо добился солидного положения в обществе: степень бакалавра, место управляющего ранчо, где его отец и дед натирали мозоли, — этим, пожалуй, стоило гордиться. Ему удалось гораздо больше, чем просто доказать, что он мужчина. А что делала все это время Кэйт?

Если верить всем журнальным сплетням, то ей приходилось несладко. Список незадачливых женихов Кэйт — известный киноактер, рок-музыкант, гонщик и, наконец, респектабельный политик — больше походил на записи о ездовых лошадях. Кэйт слишком переменчива, чтобы задержаться на ком-то из них.

«Нет, — думал Команчо. — Судя по прочитанному, она все тот же испорченный ребенок, девчонка, у которой есть все, кроме элементарного чувства благодарности. Ей ничего не удавалось в жизни, если не считать успеха фотомодели. Да и тяжело ли Кэйт приходилось за работой, если природа одарила ее лицом ангела и телом, будто специально сотворенным для греха?»

Действительно, они вели слишком разную жизнь и если думать только об этом, то при встрече не возникнет никаких проблем. Глупо пасовать перед ней. Еще немного и ранчо перейдет к нему.

Глава 2

За десять минут до посадки Кэйт прошла в уборную, чтобы привести себя в порядок. Десять часов полета давали о себе знать: костюм безнадежно измят, подводка и тушь сглаживали тревогу не больше, чем румяна и помада скрывали ее бледность.

Пристально вглядываясь в зеркало над крошечным металлическим умывальником, она боролась с острым желанием бросить все и повернуть обратно. Встреча с Хэнком не предвещает ничего хорошего. Однако Мимс права: она никогда не простит себе, если откажет ему в последней просьбе. Впрочем, ей не так уж трудно провести пару деньков у постели «больного и благополучно возвратиться в Нью-Йорк. Сжав кулаки, Кэйт вернулась на свое место. Отступать было уже поздно.

Сойдя на землю Сан-Антонио, Кэйт вдруг почувствовала, что жутко соскучилась по дому; воспоминания нахлынули горячим потоком, и даже невыносимая жара показалась ей эхом детства.

Идя к зданию аэропорта, она вглядывалась в толпу, ища глазами Берта Макклейна, старого управляющего отцовским ранчо. Вскоре она очутилась в самой гуще целующихся, обнимающихся и пожимающих друг другу руки людей.

Кэйт продолжала ждать Берта даже тогда, когда осталась совсем одна.

«Ничего себе гостеприимство!» — раздражаясь все больше и больше, подумала она.

Предполагая, что Берт будет искать ее в зале ожидания, Кэйт опустилась в ближайшее кресло. Она никогда не отличалась особой усидчивостью, и теперь, с нетерпением постукивая кончиками пальцев по подлокотнику, она взяла оставленный кем-то на соседнем месте журнал и стала листать страницы одну за другой, не обращая никакого внимания на содержание. Каждый раз, когда кто-нибудь проходил мимо, Кэйт с волнением поднимала глаза.