После службы они поехали верхом до Киллуоррена, перед ними бежали слабые тени.
Они купили для Кэролайн отрез прекрасного французского кружева, Дуайту — шейный платок, а шелковые сарафаны для девочек; Энисы подарили Демельзе два винных кубка, Россу — перчатки для верховой езды, ребенку Кьюби — вязаный чепчик, Белле — сборник песен, Гарри — игрушечную лошадку, которую как сильно не толкай, она все время встает вертикально.
Из-за детей они рано поужинали и много смеялись, ели, пили хорошее вино и по большей части весело проводили время, хотя душу сковал лед. В Рождество надо гнать от себя мрачные мысли. Дьявольский год прошел; следующий будет лучше. Жизнь идет своим чередом. Прежде всего надо жить ради молодых, но даже ради себя самих. Стоял прекрасный ясный день, в камине потрескивал огонь, их окружала любовь и дружба, у них вдоволь пищи и напитков. Не надо думать о Джереми, который покоится в холодной фламандской земле.
Когда стемнело, зажгли свечи и подкинули в камин дров. Дочки Энисов исполнили дуэт под аккомпанемент фортепиано, за которым сидела Кьюби. Белла выступила с отрывком из своей новой соловьиной песни.
Чиу-чиу чиу-твит,
Вода журчит, сосна трещит,
Колокольчик все звенит.
Тьюти-тьюти, чиу-твит.
Ее мать сумела запомнить аккорды, сочиненные утром, и стишок превратился в приятную песенку.
К половине седьмого вечера Генри стал капризничать, поэтому Демельза, несмотря на возражения девочек, вынуждена была сообщить, что им пора. Они выехали около семи часов маленькой кавалькадой, возглавляемой Россом. Его старенький Колли ни разу не споткнулся и мог найти дорогу даже вслепую. Их сопровождал Боун с фонарем, хотя все заверяли Дуайта, что в этом нет нужды.
Стало совсем темно, ни луны, ни звезд, снова заморосил дождь и подул слабый ветер. Демельза держала Генри перед собой, но как только голова сына стала клониться во сне, передала его Россу, который сидя в седле мог держать его крепче. Ехали в тишине, за день все наговорились вдоволь. Вдалеке показались огни Нампары в ореоле тумана. Когда лошади зацокали по тропке под согбенными ветром деревьями, Росс подумал, как мало изменилось с тех времен, когда он проезжал здесь осенью 1783 года — тридцать два года назад, возвращаясь домой после войны в Америке и узнав, что отец скончался. В Нампаре царил упадок и зловоние, а Джуд и Пруди валялись в пьяном угаре в отцовской кровати.
Они пересекли мост и спешились перед парадной дверью. Росс помог спуститься сначала Демельзе, а потом Кьюби.
Соскользнув с его рук, Кьюби прошептала:
— Простите. Кажется, у меня начались схватки.
Это случилось дней на десять раньше срока. Росс окликнул Боуна с фонарем, который засобирался обратно.
— Боун!
— Да, сэр?
— Прошу прощения, моей невестке нездоровится. Не мог бы ты попросить хозяина прийти к нам?
Кьюби поднялась наверх и быстро разделась. Демельзе все сразу стало ясно, ошибки быть не может. Росс спустился в кухню и застал там даже меньший беспорядок, нежели ожидал. Сефус Биллинг спал под столом, а Эрн Лобб храпел в кресле, но остальные вскочили на ноги, как только он вошел.
Он улыбнулся.
— Как прошел ужин? Вижу, что хорошо!
Все с облегчением рассмеялись.
— О да, сэр!
— Это уж точно!
— Прекрасно, прекрасно, сэр!
Росс посмотрел на Мэтью-Марка Мартина.
— Окажи мне услугу. У миссис Джереми начались схватки. Наверное, преждевременно, но я послал за доктором Энисом. Не мог бы ты съездить в «Герб пройдохи» за миссис Хартнелл?
— Уже бегу, сэр!
Когда Эмма переехала в «Герб пройдохи» вместе с мужем и двумя детьми, доктор Энис вдохновил ее перенять обязанности престарелой миссис Хиггинс, служившей акушеркой в респектабельных домах. Удивительно, что эта «легкомысленная» девушка (дочь паршивца Толли Трегирлса), чья репутация некогда слыла слишком испорченной для брака с методистом Сэмом Карном, теперь, в зрелом возрасте, считалась человеком надежным и обладала большим авторитетом.
Демельза сидела возле Кьюби и жалела, что не ждала малыша раньше января, они дали миссис Кемп выходной, да и Клеменс не приедет раньше чем через неделю. Она беспокоилась и чувствовала себя неловко рядом с привлекательной и элегантной молодой женщиной, которая вот-вот произведет на свет ребенка Джереми.
Дуайт прибыл первым, почти сразу за ним появилась Эмма позади Мэтью-Марка. Демельза поцеловала Кьюби и вышла из комнаты. Она не хотела в этом участвовать. Не хотела видеть боль невестки. В последние месяцы отношения между ними наладились, Кьюби сказала сестре, что никогда не встречала женщину, которая понимала ее хотя бы вполовину так хорошо, как леди Полдарк. Это взаимопонимание было довольно сдержанным, и не сказать чтобы очень дружелюбным, но они искренне привязались друг к другу. Возможно, в нежелании Демельзы находиться рядом с невесткой во время родов таились зерна страха, что ненавистные чувства, которые она ощутила однажды, все еще не полностью побеждены.
Дуайт пробыл на верху полчаса, а затем вошел в гостиную, где Росс и Белла играли в карты. Демельза укладывала Генри спать.
— Все идет хорошо, — сказал Энис. — Не вижу никаких осложнений.
— Наверное, мы зря тебя побеспокоили, — ответил Росс. — Не успели уехать.
— О нет, как раз самое время! Схватки легкие и постоянные. Я бы сказал — завтра утром. Или чуть раньше.
— Твой ход, папочка, — сказала Белла.
— А сейчас что?
— А пока что я предлагаю всем хорошенько выспаться. Я дал ей мягкое успокоительное, оно должно помочь. Эмма заварит ей чашку чая. Еще раз поцелуй от меня Демельзу.
— Разумеется!
Росс пошел с червонного туза.
— Эмма останется на всю ночь, — заключил Дуайт, — и пусть кто-то из слуг будет под рукой, пошлешь его за мной, если понадобится.
— Ты выиграл, папочка! — сказала Белла.
В пять часов утра в день святого Стефана Кьюби Полдарк произвела на свет здорового ребенка весом в шесть фунтов. Обошлось без осложнений, и понимая, что находится в чужом доме, несмотря на всю теплоту и дружелюбие его обитателей, она стиснула зубы и перенесла боль, не издав почти ни звука. Вопреки прогнозам Росса, родилась девочка. Дуайт похлопал Кьюби по руке и заявил, что она очень храбрая. Того человека, который должен сидеть рядом и держать ее за руку, сейчас не было и никогда уже не будет. Сквозь туман слез, частично счастливых, но больше печальных, ее поцеловали и обняли все члены семьи. Генри рассмеялся, увидев ребенка.
Так в доме появился еще один ребенок, еще один Полдарк, хотя бы и девочка. Их первая внучка, дочка Джереми, новое поколение. Рождественский младенец, ребенок Христа, всё, что осталось от их сына-солдата.
Около двенадцати Демельза сказала Россу, что хочет дойти до конца пляжа и приглашает его с собой.
— Далековато для меня, — ответил Росс, — весь этот песок. Пока доберусь домой, наверняка буду хромать, как старый осел.
— Тогда давай поедем верхом? Не галопом, так, легким шагом.
— Если хочешь.
— Я хочу.
Колли и Календула, их старые лошади, не сгорали от нетерпения покатать всадников.
Демельза поднялась за чем-то наверх, и Росс, ожидая, когда приведут лошадей, подошел к двери и окинул взглядом свои владения. Он был частью этих мест. Его взгляд скользил по деревьям справа. Тонкий, отливающий медью ручей бежал из-под моста в сторону бухты Нампара. Прямо перед ним, на полпути к вершине холма, виднелся подъемник и крыши Уил-Грейс, а также гора пустой породы, плавно спускающаяся в сторону дома и наполовину заросшая бурьяном. В прошлом году по просьбе Демельзы убрали две оловодробилки, поскольку в Соле их и так предостаточно. Поля, в основном невозделанные, ожидали вспашки в феврале и были усеяны многочисленными воронами, пытающимися разжиться чем-нибудь съедобным. Обнесенный стеной сад Демельзы с воротами на пляж, полоска неровной земли между садом и пляжем. В полумиле отсюда, у первых утесов, виднелся подъемник и прочие постройки шахты Уил-Лежер.
За спиной возвышался дом, образец неописуемой архитектуры, с серой крышей, покрытой серым делаболским сланцем, если не обращать внимания на соломенную заплатку со стороны заднего двора, с разномастными дымоходами и толстенными каменными стенами — его дом, сооруженный грубыми шахтерскими руками для семьи, которой он давал кров вот уже шестьдесят лет.