— Я готова! — сказала Демельза, когда привели лошадей.
Они двинулись легкой рысью, старые товарищи, как и их лошади. Росс заметил у Демельзы маленький холщовый мешочек.
— Что там? — спросил он.
— Да так, прихватила кое-что.
Начался отлив, и хотя ветра не было, море щетинилось белыми зубцами. Некоторое время они скакали по кромке прибоя, поднимая брызги и позволив лошадям наслаждаться водой. Вдали чернели голые скалы, но вокруг Уил-Лежер их покрывала зелень, а у подножья росли черные, бурые и фиолетовые водоросли. Облака над горизонтом постоянно меняли форму. Корнуольская природа частенько меняет декорации.
— Итак, теперь у нас есть внучка.
— Да.
— Ты рада?
— Да, Росс, рада.
— А Кьюби?
— И Кьюби. Я уверена, она тоже довольна.
Они проехали еще немного.
— В первый ее приезд в Нампару, — прервала молчание Демельза, — в тот первый раз она казалась такой спокойной и самоуверенной, что я почти убедила себя невзлюбить ее. Но очень скоро, через пару дней, я поняла, что это всего лишь панцирь. Под ним она была такой мягкой, уязвимой, израненной, как больной зверь на кровавых изломанных лапах... Ты только представь, каково ей... Первый ребенок, без мужа и среди чужих людей.
— Любящих ее чужих людей.
— О да! Но если бы здесь был Джереми, солнце вышло бы из-за туч. Она сказала как-то раз: «Никто не произносил мое имя так, как Джереми. Он говорил «Кьюби» по-своему, как говорил только он..»
Подступили слезы, для Рождества это было уже слишком.
— Что ж, теперь блестящий титул, которым меня наградили по ошибке, достанется бедняге Генри, — резко сказал Росс.
— Мне это тоже по душе, Росс, несмотря на то, как ты об этом говоришь. Справедливо, по-моему, что титул перейдет к твоему сыну.
Они подъехали к сухому песку.
— Она не говорила, как хочет назвать ребенка, есть у нее мысли на этот счет?
— Хочет назвать ее Ноэль. Кажется, это предложил Джереми. И Франсис, в честь ее матери.
— Ноэль Франсис Полдарк. Звучит неплохо. Я рад, что она не последовала примеру семьи Хорнблауэр.
— Хорнблауэр?
— Джонатан Хорнблауэр, придумавший двухцилиндровый паровой двигатель, он умер в марте. У его отца родилось тринадцать детей, и всем он дал имена на Дж: Джеколия, Джедедайя, Джеруша, Джосайя, Джаби, Джонатан. Остальные я забыл, но когда-то помнил все.
— Расскажи об этом Кьюби. Быть может, она передумает до крестин.
— Кстати, — заметил Росс, — жаль, что у Джорджа не родились мальчики-близнецы. Назвал бы их Кастор и Поллукс.
Демельза рассмеялась. Как же приятно было снова услышать этот звук!
— Клоуэнс бы с этим согласилась.
Росс посмотрел вдаль.
— Помнишь тот песчаный холм? Как мы с тобой, Джереми и Клоуэнс любили с него скатываться? Какое это было удовольствие, когда они были маленькими!
— Даже слишком хорошо помню. Чудесное было время!
— Не могу представить, как я скатываюсь по нему с Гарри.
— Не волнуйся, твое место займет Ноэль.
Росс поправил поводья.
— Странное чувство. Не думаю, что когда-нибудь узнаю Гарри так же хорошо, как Джереми. Не так много я участвую в его жизни. Да еще все эти годы между нами... Иногда я чувствую себя его дедушкой!
— Что за вздор!
Вокруг не было ни души; только вспархивала иногда стайка чаек, песчанок или ржанок, встревоженных их приближением, птицы отскакивали подальше или лениво хлопали крыльями, чтобы отлететь на безопасное расстояние.
— Нужно написать Клоуэнс и Верити. Уверена, они будут очень рады!
— Не сомневаюсь!
— Росс, мне бы хотелось узнать о жизни Валентина и Селины в Лондоне.
— Что тебя может интересовать в их жизни?
— Не видятся ли они с Томом Гилфордом.
— Ты про... Ох, дорогая, еще слишком рано думать о таком...
— Я и не думаю ни о чем таком! Но Том — старый добрый друг Клоуэнс. Я уверена, если он приедет, это пойдет Клоуэнс на пользу, для ее настроения и самочувствия в целом... И не забудь, он стряпчий. Он мог бы оказаться для нее весьма полезен.
— В таком случае, нам следует послать записку Эдварду Фитцморису, чтобы оба могли стартовать одновременно.
— Росс, ты невыносим! Почему я тебя терплю?
— Что ж, ты упоминала, что по ее словам, если она снова выйдет замуж, то не по любви, а по расчету — ради состояния или титула. Тогда точно нужно включить в рассмотрение Эдварда.
— Ума не приложу, как можно быть таким циником, когда речь идет о собственной дочери!
— Цинично ли взглянуть в лицо фактам? Кьюби сейчас страдает, а Клоуэнс по-другому, но тоже страдает. Значит, нам не надо ничего предпринимать? Дать событиям идти своим чередом?
Всадники достигли середины пляжа, оставив позади старую штольню Уил-Влоу. Наконец, вдали показались Тёмные утесы, можно было разглядеть их глубокие расщелины и острые вершины.
— Что насчет тебя, Росс, — спросила Демельза, — ты удовлетворен?
Лицо Росса несколько секунд оставалось непроницаемым, потом он ответил:
— Что значит удовлетворен? Нечто большее, чем смирился? Я довольно много ем и сплю, занимаюсь делами. Единственное, чем я доволен, и более чем, это своей женой.
— Благодарю, Росс, я не напрашивалась на комплимент.
— Ты его и не получила. Но я дома почти полгода, а ты больше. Все эти месяцы мы скорбели. Но сейчас начинаем постепенно свыкаться. Тебе так не кажется?
— Да. Но когда нас навестит мистер Каннинг, если навестит, каков будет твой ответ?
— Ответ на что? Он не задавал вопроса.
— Но может спросить. Он обязательно попытается убедить тебя вернуться в политику.
— Тогда я откажусь.
— В самом деле?
— Да. Я продолжу заботиться о доме и своей обширной семье. И о жене, которая недостаточно обширна, чтобы меня это устроило.
— О, я понемногу набираю вес. Нужно снова выпустить несколько юбок, которые я ушила.
— Значит, ты тоже удовлетворена?
— Смирилась — так ты сказал? Это ближе. Но ты прав. Мало-помалу, крохотными шажками мы будем уходить всё дальше от нашего горя.
— Возможно, даже навстречу счастью?
— Ох, нет...
— Не в твоем характере, дорогая, быть несчастной. Ты отличный противовес моей природной хандре.
— Теперь это стало тяжелее.
Они поднимали брызги на мелководье, среди волнистых гребней песка.
— Старина Толли Трегирлс, — вспомнил вдруг Росс. — Знаешь, я навестил его перед кончиной. Я запомнил две вещи. Он процитировал моего отца. Тот когда-то сказал ему: «Толли, чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь, что мудрецы никогда не приходили с востока».
— Наверное, он прав.
— Но кое-что Толли сказал от себя лично, и это произвело на меня неизгладимое впечатление. Сболтнул мимоходом, не делая громких заявлений. Вот его фраза: «Куда лучше быть хорошим сквайром в Корнуолле, чем королем Англии».
Она взглянула на него, Росс улыбнулся в ответ.
— Наверное, я просто никогда не ценил свое счастье.
У конца пляжа они спешились и вскарабкались к колодцу желаний. На самом деле это был просто маленькое естественное углубление у входа в пещеру, куда с замшелого потолка капала вода. Именно сюда много лет назад приходили с Джеффри Чарльзом Дрейк и Морвенна и молча поклялись друг другу в верности.
Росс не понимал, зачем Демельза захотела сюда приехать, с куда большей легкостью, чем он, огибая лужи и карабкаясь по поросшими водорослями камням. Но он согласился, лишь бы ее порадовать. Добравшись до колодца, они немного постояли молча. В пещере царил полумрак, но вокруг колодца было светло.
Демельза развязала холщовый мешок и вытащила оттуда серебряную вещицу. Ту самую чашу любви с выгравированной надписью на латыни «Любовь порождает любовь».
— Зачем тебе это? — спросил Росс.
— Кьюби передала мне записку от Джереми. Он написал...
— Ты мне не говорила...
— Там всего несколько слов.
— Ты мне не говорила. А он упоминал... Тогда в Бельгии он сказал, что написал тебе.
— Всего лишь записка, Росс. Кажется, у него было какое-то суеверие по поводу этой чаши. По-другому я не могу это объяснить. Если помнишь, я нашла ее на пляже, ее вынесло на берег море. Джереми считал ее дурным предзнаменованием. Если бы он вернулся из Франции, то забрал бы ее себе, а если нет, то я должна выбросить чашу, отдать обратно морю.