Странно, думал он про себя, что уже слышал имя Тальена, который много лет назад — осенью будет двадцать — нарушил гарантии, данные генералом Гошем. Слышал это имя, проклинал его, а потом почти забыл. Росс и подумать не мог, что однажды вновь встретится с этим зловещим человеком. Ему казалось, что все чудовища вроде Робеспьера окончили жизнь на гильотине, к которой в свое время приговорили стольких людей. Но все не так.
Лучшей лошадью, которую удалось раздобыть Россу, оказался старый серый мерин по кличке Байонн. Его привели в четверг утром, и после нежного расставания с семьей Росс выехал из Парижа и направился на юг, в Мелён. Поскольку его и без того неторопливая лошадь вскоре охромела, он оказался в Сансе лишь поздно вечером и остановился на ночь на постоялом дворе у реки. Семнадцатого он выехал пораньше, но непрекращающийся дождь сделал поездку малоприятной.
В то утро, когда Росс покинул Санс, до Парижа дошли новости о том, что маршал Ней не только не пленил императора, но и три дня назад переметнулся на его сторону под Лон-ле-Сонье. Вся армия за исключением нескольких преданных королю офицеров последовала его примеру. «Неужели ни у кого не осталось чести?» — спросил король, когда узнал о случившимся. Несмотря на это, он провел смотр войск на Марсовом поле и вернулся к повседневным обязанностям.
Стало ясно, что во время наступления Бонапарт захватил семафорные станции и с их помощью прислал вчерашние обнадеживающие новости. Ничто не создает панику скорее, чем оптимистичная информация, которая, как выясняется позже, основана на лжи.
Днем мрачный и подавленный Анри де ла Блаш пришел навестить Демельзу.
— Жоди сказала, что Росс уехал в Осер. По пути он наверняка узнает о предательстве Нея и приближении Наполеона и повернет назад. В любом случае, он англичанин и гражданское лицо, так что едва ли ему грозит какая-то опасность. Как бы там ни было, мы с Жоди считаем, что вам пора получить паспорта для отъезда из Франции. Разумеется, я останусь здесь, мое место рядом с королем, но Жоди тоже лучше уехать для ее же безопасности. Завтра рано утром она заедет за вами и вы вместе отправитесь к графу де Жокуру, он вам поможет.
— Думаешь, Наполеон дойдет до Парижа?
— Думаю, что да. После сегодняшних новостей — определенно.
— Когда?
— Когда? Мы точно не знаем, где он сейчас. Наверное, уже севернее Дижона. Против него решительно настроена старая аристократия, но, учитывая резкую смену настроения армии... Думаю, это случится примерно через неделю.
— Как бы мне хотелось, чтобы Росс никуда не уезжал.
— И мне. Но не забывай, что если дело дойдет до войны, это будет именно гражданская война между Людовиком Бурбоном и Наполеоном Бонапартом. Что бы ни случилось потом, сейчас Франция не воюет ни с Англией, ни с Австрией, ни с Россией, ни с Пруссией. А Росс — иностранный подданный. И я уверен, Наполеон не причинит ему никакого вреда, чтобы произвести хорошее впечатление на другие страны.
— Но в тот раз все было иначе.
— То есть, двенадцать лет назад? Но тогда он находился в зените славы и, прекрасно понимая, что уже получил от Англии все возможные уступки, планировал возобновить войну. Теперь же, когда он снова придет к власти во Франции, ему понадобится как минимум год мира, чтобы укрепить позиции.
Демельза смотрела, как в окна бьет дождь.
— Сегодня утром леди Фицрой прислала мне весточку и посоветовала уезжать. Сама она уезжает завтра.
— Завтра утром за вами зайдет Жоди.
— Я не уеду без Росса, — предупредила Демельза.
— Разумеется, нет. Но он услышит последние новости и завтра наверняка вернется. Но лучше заранее выправить паспорта.
— Как, наверное, скверно провести весь день в дороге в такую погоду.
Дорога из Санса в Осер проходила вдоль реки Йонна. Эта плоская и плодородная местность была мало заселена, а люди здесь жили в лачугах.
К десяти часам дождь стих и выглянуло блеклое, бесцветное солнце. Но за хорошей новостью последовала плохая — лошадь хромала все сильнее. Росс слез с нее и решил взглянуть, что с ней случилось. Послушное животное уныло склонило голову, словно стыдясь собственной ущербности. Подковы вроде были в порядке. Лошадь хромала на правую заднюю ногу, и после тщательного и осторожного осмотра Росс пришел к выводу, что виной всему ревматизм, разыгравшийся от холода и сырости.
Они уже выехали из Жуаньи, но он нашел конюха в следующей деревне. Оборванный маленький француз, пожав плечами, произнес: «II est vieux» [12]. И то правда. Солнце согрело промокшие плечи, и Росс осознал, что этой фразой можно описать и его самого. Он спросил конюха, нельзя ли где-нибудь купить или нанять лошадь, но, по-видимому, такая возможность не представится до самого Осера.
Росс снова тронулся в путь, проехав полмили на хромой лошади, а затем слез и прошел следующие полмили пешком. Шестой корпус стоял лагерем к северу от Осера, так что идти оставалось недалеко.
Во время своего прошлого визита в лагерь он обратил внимание на небрежность караульных и неряшливость солдат. Они с Руже обсудили сложность поддержания должной дисциплины в войсках во время долгого мира. Это проблема была особенно актуальна для Франции, чья армия по меркам мирного времени была слишком велика.
Но теперь все обстояло иначе: караульные держались настороженно и до грубости резко. Россу пришлось показать письмо от бригадного генерала Руже, и только тогда ему позволили пройти в караульное помещение. Прошло полчаса, прежде чем к нему вышел ординарец.
Зато Гастон Руже встретил его с прежней теплотой, разве что в его голосе звучала нотка тревоги:
— Добро пожаловать, друг мой, добро пожаловать. Как хорошо, что вы снова приехали. Погода была отвратительна? Пожалуйста, садитесь, выпейте бокал шампанского и расскажите парижские новости.
Лагерь предназначался для постоянного пребывания солдат, так что в кирпичных казармах стояли удобные кресла и горел очаг.
Они побеседовали несколько минут. Росс рассказал, что его лошадь охромела, и Руже послал ординарца за армейским конюхом, дабы тот высказал свое мнение. И все же они не могли долго избегать главной темы, волновавшей обоих. Руже заговорил первым:
— Вы не поверите, но знаете, где сегодня утром оказался его передовой отряд? Уже в Аваллоне.
— Это далеко отсюда?
— Пятьдесят километров. А знаете, где сейчас войска маршала Нея? В Тоннере. До него уже тридцать пять. Они попадут сюда к ночи, если захотят!
— Тогда мне не стоит оставаться.
— Слышал, они договорились встретиться здесь утром. Это будет великий момент. Без сомнения, несмотря на прошлые разногласия, они обнимутся, как братья. Вы вполне можете здесь заночевать.
— А что с лагерем?
Руже пожал плечами.
— Сейчас здесь только две бригады, моя и барона Новри, а еще 14-й уланский полк, две артиллерийские батареи и несколько инженеров. Всего около семи тысяч человек.
— И каковы их настроения?
— Все до единого — бонапартисты.
Руже внимательно посмотрел на него.
— А вы сами? — поинтересовался Росс. — Хотя должен ли я спрашивать?
— Вы с первой нашей встречи знаете о моей неприязни к тому, что сделали с Францией Бурбоны.
— Но вы говорили и о неприязни к тому, что сделал с Францией Бонапарт.
— Да. Но он слишком велик, чтобы не учиться на своих ошибках. Уверен, что правительство, которое он сформирует в Париже, окажется во всех смыслах лучше предыдущего, годичной давности. В конце концов, хуже, чем сейчас, уже не будет!
Росс попытался унять ноющую боль в лодыжке. Он уже несколько лет не ходил так много, как сегодня.
— Мне понятна ваша точка зрения. Хотя после всего увиденного я не могу винить ни короля, ни его родственников. Разве он не оказался перед лицом невыполнимой задачи — вернуть королевство и придворных после двадцати с лишним лет, найти баланс между старым и новым режимом?
— Нельзя повернуть время вспять, — возразил Руже. Огонь высветил яркий шрам на его лице, который в беседе с Россом он называл «сувениром из Йены». — Якобинцы превратили равенство в кровавую бойню, а Наполеон сумел остановить их, при нем появилось хоть частичное равенство, хоть какая-то справедливость и беспристрастность, а правосудие действовало в рамках закона. Но злобная тупость этих вернувшихся émigrés, которые требуют старых привилегий и старых владений, понятия не имея о принципах, появившихся здесь после 1793-го...