— Это возмутительно, — продолжил Валентин. — Моя жена порезала себе запястья, потому что ей сообщили, что я был с другой женщиной. — Он зевнул. — А что прикажете делать мужчине?
— Я так понимаю, сведения оказались правдивыми?
— О да.
— Что ж, полагаю, в будущем вы от этого воздержитесь, — сказал Дуайт после недолгих размышлений.
Валентин встал и без спроса наполнил бокал Дуайта. Затем выпил и налил себе третий.
— Совсем воздержаться? Мой дорогой доктор Энис! Как-то даже наивно думать о таком.
— Все зависит от того, хотите ли вы сохранить брак.
— Это похоже на шантаж, — произнес Валентин, с прищуром глядя на бокал. — Жена грозится покончить собой, чтобы заставить меня соблюдать брачный обет! Насколько я понял, порезы не слишком глубокие?
— Не слишком. Но она явно не в себе, раз пошла на такое. И в следующий раз может нанести порезы и глубже.
— В следующий раз. Вот именно! В этом и состоит шантаж. Веди себя хорошо, или я покончу с собой!
— На это можно посмотреть и в более благожелательном свете.
— Разумеется. Согласен. Кстати, правда ли (где-то я об этом читал), что люди, которые угрожают покончить жизнь самоубийством, редко доводят дело до конца?
— Я тоже это слышал. Но вы когда-нибудь пробовали вскрыть себе вены на запястьях? Даже на такие неглубокие порезы требуется серьезная решимость.
Валентин опустил плечи.
— Проклятье, все это похоже на бурю в стакане воды. Черт побери, мы ведь не в каменном веке, чтобы вести себя так!
Дуайт поднялся.
— Что ж, мне пора.
— Нет, погодите. Послушайте. Допейте вино. Боже мой, вы же старинный друг. Знаете мою семью уже тридцать лет. Если уж рассказывать правду, то только вам.
Из окна Дуайт заметил, как Певун Томас идет по дороге из Тревонанса. Вряд ли из Киллуоррена он так быстро дошел пешком.
— Я взял Селину в жены, чтобы быть с ней и в радости, и в горе, как и она со мной. Понимаете? Я всецело ей предан ей, как всегда ей говорю. Она — моя, и я хочу прожить с ней всю жизнь! Мне правда этого хочется, чтоб я лопнул. В браке каждый приносит клятвы, обещает их соблюдать, отказавшись от остального, как там говорится. Сколько человек сдержали слово? Сколько?
— Пожалуй, не...
— Единственный мой недостаток — это честность. Через несколько месяцев после женитьбы я четко ей объяснил. Сказал, что она для меня — самая главная женщина в жизни, но вряд ли останется единственной. Я постоянно предупреждал ее об этом, черт меня подери, если она не поняла! Но даже ребенком я интересовался девочками, не мог этому сопротивляться. Поначалу они кажутся разными, хотя под конец все становятся похожими друг на друга! Мою природу не изменить, даже во имя мирной семейной жизни, черт возьми!
Валентин медленно прохаживался по комнате, на длинном узком лице читалась циничная решимость. Дуайт сделал еще глоток вина.
— После женитьбы у меня в Кембридже случилась всего пара интрижек. Думаю, она о них знала. Но это аж за целых полгода! А до того я вел себя почти как святой... Но когда мы вернулись домой на лето, я познакомился с Полли Кодригтон. Вы ее знаете?
— Нет.
— Нет, конечно, откуда же вам ее знать. Красотка, замужем за одним унылым сквайром из Кента, на тридцать лет ее старше. Она приехала погостить к мисс Дарси в Годольфин-холл. Мы с Селиной познакомились с ней у Пендарвсов. Она приехала только на месяц. Полли искала, с кем бы поразвлечься. А я попался на удочку, — вздохнул Валентин. — Заметьте, — он тщательно взвешивал свои слова, — не в открытую. Мы оба заметали следы. Я это делал по вышеупомянутым причинам, Полли — потому что мисс Дарси довольно строга, а Полли не хотелось расстраивать милую старушку. Что ж, мы пару раз встретились, но этого показалось мало, и мы договорились провести вместе ночь в «Красном льве» в Труро. Я выдумал предлог, что хочу наведаться в банк, она притворилась, что поехала к Харриет и моему отцу — она знакома с Харриет. И все прошло гладко. Очень даже неплохо, это точно. — Валентин облизнул губы. — В Труро меня не знают. Она тоже там впервые. А утром, когда мы спускались по лестнице, провидение решило сыграть с нами злую шутку — в коридоре мы столкнулись с мерзким гаденышем Конаном Уитвортом. Знаете, о ком я говорю?
Дуайт кивнул.
— Похоже, в тот день у гнусного мальчишки не было занятий в школе, и само собой, он остановился и хотел заговорить со мной, но я огрызнулся на него и поспешил спровадить Полли. Но исправить положение уже было нельзя. Жирная жаба тут же попрыгала домой и доложила обо всем своей мерзкой бабке, которая с огромной радостью растрезвонила об этом по всему графству!
— Это все усложняет.
— Не то слово, потому что вы поняли — само собой, поняли — это ударило по самолюбию Селины. Однако сделанного не воротишь! Такую ошибку может допустить любой! Но, черт побери, это ведь не повод резать вены и устраивать дешевый спектакль, притворяясь, что нашей совместной жизни конец! Полли Кодрингтон вернулась в Кент к своему мужу-зануде, и кто знает, приедет ли она вообще? Я все так же предан Селине и намерен остаться преданным мужем. Когда вас ждать в следующий раз — завтра?
— Да.
— Когда вы приедете, надеюсь, вы сумеете вразумить мою жену, чтобы она поняла мою точку зрения.
Дуайт улыбнулся.
— Вы просите меня о вещах, в которых я мало смыслю.
— Просто попытайтесь. Знаю, раненое самолюбие пиявками не излечишь, но хотя бы объясните ей, как чертовски глупо прибегать к подобным крайностям!
Глава пятая
Дуайт собрался ехать, Кэти держала его коня и украдкой улыбалась, а Дуайт старался не смотреть на ее располневшую фигуру.
— А где Певун? — спросил Дуайт.
— Да вот, послала его ко всем чертям. Давно ушел домой. Бродит, поди, по своему домишке и кормит кошаков.
— Тебе не нравятся кошки?
— Не так шибко, как ему.
Дуйат подвел лошадь к камню и взобрался в седло.
— Как ты себя чувствуешь, Кэти?
— Прекрасно.
— Ты думала над моим советом?
— Советом?
— Выйти замуж за Певуна.
— Неа, — ответила Кэти, — ни за что.
Он улыбнулся.
— Ты говорила, он тебе не очень нравится как муж, но он может стать отличным отцом.
Дул сильный ветер, и Кэти повернулась так, чтобы тяжелые черные волосы не лезли в лицо.
— Откуда ж мне знать, хочет ли он стать отцом какому-то сопляку? Он ничего мне не сказал.
Лошадь Дуайта уже нетерпеливо била копытом.
— Я слышал, Джон Томас переехал к Винки и Питеру Митчелу.
— Ага. Мог бы уже сто лет назад туда переехать, сами знаете.
— Получается, Певун остался в доме один.
— Не считая кошаков. Вот зачем он ловит креветок, чтоб их кормить, больше-то у него никого нет. Но так все-таки неправильно. Кошаки ведь независимые. Могут сами чего себе раздобыть для прокорма. Ни к чему какому-то дурачку тратить время на их кормежку.
— А дом у него добротный, — сказал Дуайт. — Само собой, его сильно запустили.
— Превратили в настоящий сортир.
— Но можно привести все в порядок, если заняться. А пока нет для этого стимула.
— Чего?
— Пока что никого это не интересует; то есть некому работать. В прошлом месяце Певун повесил мне пару полок. Руки у него на месте.
— Дак дело не в его руках, — хохотнула Кэти, — а в голове.
— А с этим у него уже гораздо лучше. Он очень старается, Кэти. Разговаривай с ним иногда, а не кричи. Очень даже удивишься.
Следующим вечером Кэти неожиданно пришлось пойти на конюшню. Певун оказался там один и решился задать вопрос.
Заикаясь и потея, он что-то лепетал, но слово «пожениться» повторялось слишком часто, чтобы Кэти его не поняла.
Она насмешливо уставилась на Певуна.
— Налакался что ли, дурень?
— Не-не! Ничего подобного! Тверезый, как судья. Честно! Богом клянусь, Кэти!
— Тогда постыдился бы таких непристойных мыслей! Выйти за тебя? На что ты мне, все равно что собаке пятая нога!
Певун съежился, колени его тряслись. И вдруг, расхрабрившись, он выпалил: