— Разумеется, — повторил Росс. — Благодарю. Уверен, Демельза ответила.
— Скорее Клоуэнс. Это ужасная потеря для всех нас.
— Благодарю.
Теперь, когда Валентин спешился, Росс заметил его слегка искривленную ногу.
— Возвращаешься обратно?
— Да. Должен предупредить, Демельза не дома. Она осталась у Клоуэнс на несколько дней.
— Я пришел как раз спросить о Клоуэнс. Ну, может, не о Клоуэнс, а о Стивене. Слышал, произошел несчастный случай.
— Худые вести не лежат на месте.
Пока они шли по склону холма, Росс рассказал молодому человеку все, что знал.
— Удача переменчива! — заметил Валентин. — Я знаю Стивена уже несколько лет, и он кажется мне крайне энергичным и живым. Вряд ли он обрадуется долгой вынужденной неподвижности.
— Доктор Энис поедет туда завтра, и возможно, мы узнаем больше.
Мрачные тучи, плывущие с северо-востока, разделились, как армия перед препятствием. Небо над Нампарой, пронизанное лучами солнца, засияло цветом морской волны. Валентин снял шляпу и хлопнул ей по плащу, стряхивая капли. Он спросил, как идут дела на Уил-Лежер и Уил-Грейс и рассказал о новом предприятии, Уил-Элизабет, которому к следующему году понадобится насос.
— Я собирался посоветоваться с Джереми, но увы...
— Когда ты должен получить степень?
— Следующей весной. После этого мы надеемся надолго обосноваться в Плейс-хаусе. Могу я задать тебе пару вопросов?
Его тон изменился.
— Вопросы? Конечно. Если я сумею на них ответить. Ты зайдешь?
— Давай прогуляемся до пляжа. Возможно, свежий воздух лучше подойдет для конфиденциального разговора.
Они обошли сад Демельзы и направились к пляжу Нампары по каменистой тропе, поросшей мальвами, чертополохом и высокой травой. Было время отлива, и гладкая светло-коричневая полоса песка простиралась до Темных утесов, не нарушаемая ни камнями, ни волнами, ни ручьями. Поблизости на песке виднелось множество следов, но уже через пару сотен метров они заканчивались. Вдалеке у кромки прилива бродил какой-то человек.
— Это Пол Дэниел, — сказал Росс.
— Что?
— Пол Дэниел. Он делит эту часть пляжа с тремя другими, которые подбирают то, что принесло приливом. Когда Пол что-нибудь находит, он не подбирает добычу, а рисует двойной крест на песке. И тогда упаси Бог кого-нибудь это унести.
Валентин рассмеялся.
— Кузен Росс, мы оба с тобой корнуольцы до мозга костей, но мне кажется, ты понимаешь местных куда лучше, чем когда-либо научусь понимать я.
— Раньше я был к ним ближе. Конечно, до моего отъезда в двадцать лет я не удалялся отсюда дальше Плимута.
— А я часто отсутствовал.
Они прислонились к воротам.
— Что ты хотел узнать?
Несколько минут было слышно только легкое дыхание ветра.
— Ты только что упомянул Дуайта Эниса. Он принимал роды у моей матери, когда появилась на свет моя сестра.
— Да, вроде бы так.
— Он принимал и мои роды?
— Нет, он был в море, во флоте.
— Ты ведь знаешь, что я родился восьмимесячным?
— Слышал об этом.
— Преждевременно, во всех смыслах. Но ты говоришь, что слышал об этом. Неужели ты не знаешь об этом наверняка, ведь вы жили совсем рядом?
— Я никогда не состоял в тесной дружбе с семейством Уорлегганов. В то время наши отношения были из рук вон плохими.
— Почему?
— Что «почему»?
— Почему именно тогда они испортились?
— Это что, допрос?
— Если тебе так угодно.
Валентин барабанил по воротам длинными пальцами. Вот уже двадцать лет Росс то совершенно забывал про этого молодого человека, то он снова, болезненно и остро, проникал в его мысли. Хотя за все это время они ни разу не беседовали наедине, по душам. Они общались поверхностно, и особенно неловко, что сын Элизабет так вцепился в него сразу после смерти Джереми. Россу никогда не нравился этот молодой человек со злобным юмором, озорными шутками, огромным обаянием и безусловной уверенностью, что на него поведется любая женщина. Крайне мерзко он повел себя на приеме у Джеффри Чарльза, привезя с собой непрошеного гостя, Конана Уитворта, и тем самым огорчив Морвенну, а затем полупьяно улыбался и усмехался, когда между Россом и Джорджем чуть не завязалась драка. Что до слухов, поговаривали, будто он женился на Селине Поуп ради денег и уже отрыто ей изменяет.
— На что ты смотришь? — спросил Валентин.
— На тебя, раз уж спросил, Валентин. Когда ты родился, естественная вражда между мной и твоим отцом достигла пика, потому как я не хотел, чтобы твоя мать за него выходила. Он не мог этого не знать.
— Ты любил мою мать, верно?
— Какое-то время.
— А в то время?
— Я глубоко ее уважал.
Росс смотрел на стадо коров, ковыляющих по скалам Уил-Лежер вереницей, словно судьи, входящие в зал для слушаний.
— А ты знал — подозреваю, знал, что я стал постоянной причиной ссор между родителями?
— Я узнал об этом позже.
— Тогда ты знаешь, по какой причине. — Росс не ответил, и Валентин продолжил: — Он подозревал, что я не его сын.
— Правда?
— Да, правда. Эта туча бродила надо мной все детство, хотя я, разумеется, не догадывался, в чем дело. После смерти матери она рассеялась. Родившаяся семимесячной Урсула развеяла его подозрения. И тогда он, в своем сухом и мелочном стиле, попытался стать образцовым отцом. Но ущерб, как по мне, уже был нанесен. Я боялся его и ненавидел. С тех пор он мало что мог сделать, чтобы поменяться в моих глазах. Мне... Мне всегда казалось, что он в какой-то мере ответственен за смерть матери.
— Я так не думаю. Твой... Джордж был очень привязан к твоей матери, пусть и, говоря твоими словами, в своем мелочном стиле, но, как мне кажется, искренне. Не забывай, что он снова женился только через двенадцать лет.
Пол Дэниел исчез из поля зрения. Росс вдруг ощутил бессильную злобу к тому клубку любви, ненависти и ревности, который омрачил рождение Валентина и разрушил его детство. И кто виноват? Он, наравне со всеми. С Элизабет. С Джорджем. Единственным невиновным, конечно, был Валентин. Годами Росс с некоторого расстояния наблюдал за взрослением мальчика. И все, что он видел и слышал, казалось неутешительным.
Но Росс слишком редко смотрел в глаза правде: он тоже несет ответственность за сложившуюся ситуацию — прямую или психологическую.
Нежданная встреча его взбудоражила. Теперь ему казалось, что главный поворот всей его судьбы, ступица, от которой протянулись спицы дальнейшей жизни, заключался в тех нескольких минутах гнева, похоти и захлестывающего разочарования, из-за которых родился Валентин.
Он легко коснулся руки Валентина. Непривычный для него жест.
— Почему ты решил сегодня повидаться со мной?
— Чувствовал, что должен увидеть тебя перед отъездом и попытаться прояснить кое-что в собственных мыслях.
— Вряд ли я сумею помочь.
— Точно так же ответил мне Дуайт Энис несколько дней назад.
— По этому поводу?
— Имеющему к нему отношение. Как ты считаешь, моя мать изменяла Джорджу Уорлеггану после свадьбы?
— Господи Боже, нет! Ты оскорбляешь ее память.
— Я просто предполагаю. Это бы объяснило внезапные перемены его настроения.
— Уверен, дело не в этом.
— И ты настолько же уверен, что у моей матери никого не было в промежутке между смертью ее первого мужа и вторым браком?
Росс предвидел этот вопрос.
— Твоя мать — честная и благородная женщина. В то время я редко с ней виделся, но думаю, это крайне маловероятно.
Валентин сухо кашлянул.
— Что ж, тогда позволь задать последний вопрос. Именно ради него я и пришел, хотя задать его непросто. Возможно ли, что ты — мой отец?
Росс обнаружил, что слишком крепко вцепился в ворота. Он ослабил хватку, взглянул на свои пальцы и разогнул их. Он понимал, как многое зависит от его ответа. И как важно сейчас солгать без малейшего колебания. И все же насколько невозможной оказалась эта ложь, несмотря на все последствия.
— Я не собираюсь отвечать на этот вопрос, Валентин.
— Не можешь или не хочешь?
— И то и другое.
С Уил-Лежер поднимался черный дым и сливался с тучей, пробивался сквозь нее и плыл дальше.