Как она и обещала мужу и сыну, в миловидной черноволосой даме, которая вышла из машины неподалеку от дома Воронцовой, не было ничего, чтобы хоть немного напоминало хорошо известную широкой публике внешность солистки музыкально-драматического театра. Маленькую и сутулую женщину (была Светлана Ивановна без каблуков и шла, сгорбившись, подгибая колени под длинной юбкой), черноокую, благодаря контактным линзам, как цыганка, никто не признал бы в ней величественную, белокурую и синеглазую примадонну, даже если бы она предъявила паспорт!
Войдя в подъезд, где ее уже поджидал сотрудник агентства мужа, Светлана Ивановна поднялась вместе с ним в лифте на седьмой этаж. Скинув с себя ему на руки длинную накидку, под которой оказался домашний халат, она вышла на лестничную площадку и профессиональным жестом растрепав черные кудри, резко позвонила в дверь квартиры Воронцовых.
Константин Башун еще валялся в постели, но Катерина по привычке была уже на ногах и на кухне готовила завтрак. Разозлившись на незваный ранний визит, она выскочила в прихожую и, открыв глазок, грубо спросила:
— Это кто там названивает? Мы никого не ждем!
— Откройте немедленно! Я ваша соседка с шестого этажа, — взмолилась, утирая слезы, всклокоченная брюнетка в халате нараспашку, действительно очень похожая на проживающую под ними женщину, которую Воронцова пару раз мельком видела. — Вы нас заливаете, а мы только сделали ремонт!
— Да не может этого быть! У нас новая сантехника, — растерянно возразила Катерина, но, открыв замки, впустила соседку. — Могу показать, чтобы своими глазами убедились, — сгоряча предложила она брюнетке и тут же пожалела об этом, испуганно подумав: «А не забыла я закрыть кран, приняв ванну?»
От этого она растерялась еще больше, начисто забыв о незапертой двери, а «соседка» уже тащила ее за руку осматривать санузел и кухню. Пока все шло по сценарию, и вот-вот можно было начинать второй акт.
Михаил Юрьевич, Петр, и еще два таких же мощных детектива из агентства Юсупова были наготове и, убедившись, что путь им открыт, бесшумно проникли в квартиру. Захват Костыля напоминал традиционные сюжеты криминальной хроники лишь на завершающем этапе. Скользя вдоль стен, как тени, четверка мужчин стремительно осмотрела квартиру и нашла бандита безмятежно валяющимся в постели.
— Ты чего там топчешься, Катюша? — крикнул Костыль, увидев, что приоткрылась дверь. — Я жрать еще не хочу!
«Пора! В атаку!» — сделал условную отмашку Михаил Юрьевич, и все четверо с дикими криками, чтобы ошеломить бандита, ворвались в спальню и одновременно на него навалились. Башун так обалдел от неожиданности, что не смог оказать сопротивления и когда стал соображать, то уже был крепко связан и сидел на полу, прикованный наручниками к батарее отопления.
На шум в открытую дверь спальни влетела с перекошенным от страха лицом Воронцова, но, увидев ужасную картину и сразу все поняв, к общему изумлению, не растерялась, а попыталась сбежать. За ней никто сразу не погнался, так как четверка была занята усмирением бандита, который пришел в себя и в бешенстве дергался как припадочный. Она была уже в прихожей, когда ей путь преградил вошедший Сальников.
— Это… вы?! — мгновенно его узнав, только и сказала пораженная как громом Катерина и огромным бесформенным кулем бессильно опустилась на пол.
С помощью одного из сотрудников Виктор Степанович привел ее в чувство. В холле он встретился со своим шефом, провожавшим домой упиравшуюся жену.
— Но я хочу сама в глаза посмотреть этому подонку. Плюнуть ему в лицо! — умоляла Светлана Ивановна мужа, охваченная противоречивыми чувствами. — Он мне все скажет! Ведь человек все же. И его мать родила, — тут же сменила она тон. — Если надо, на колени перед ним встану!
— Ни к чему это, Светочка, — мягко уговаривал ее Михаил Юрьевич. — Мы с ним лучше тебя поговорим. Поезжай домой! — потребовал он более жестко. — Тебе нельзя здесь оставаться. Представь себе, какой будет скандал, если сюда явится милиция? Плакала твоя безупречная репутация! Ты отлично сделала свое дело, но теперь мешаешь!
— Мне не до репутации, когда на карту поставлена жизнь дочери, но раз мешаю — уеду! — обиженно бросила Светлана Ивановна и вышла на лестничную площадку, где ее уже ждал провожатый.
— Пока все идет путем, Витек, — облегченно вздохнул Михаил Юрьевич. — Теперь займемся подлецами! Я не я буду, если подонок у меня не заговорит. Есть одна плодотворная идейка, — с надеждой подмигнул другу. — А ты займись мадам Воронцовой. Ну, кто из нас раньше их расколет?
Михаил Юрьевич был уверен, что добьется успеха раньше своего хитроумного друга. Для этого у него было основание — домашняя заготовка, которую он обдумывал все последние дни и разработал в деталях. Но подходить к ней надо было не сразу, а предварительно обработав бандита.
— Ну что, Башун, неужто не узнаешь? Выходит, позабыл, чем кончилось для тебя подлянка, которую тогда против нас устроил? — с трудом сдерживая ярость, презрительно спросил он бандита. — Соскучился по нарам?
Ответом ему был поток матерной брани. Костыль снова отчаянно задергался, и на губах у него выступила пена. Не обращая внимания, Михаил Юрьевич спокойно пододвинул стул и уселся напротив бандита.
— Думаю все же, что в тюрьму тебе неохота, — тяжело глядя на Костыля, как бы рассуждая, произнес он. — Ведь с учетом побега тебе закатают пожизненно! Наверное, стоит с нами договориться? Мы не менты и ловить тебя не обязаны!
Заготовленная приманка подействовала. Башун перестал дергаться и вперил горящие ненавистью глазки в своего старого врага. «Сейчас будет сулить мне золотые горы за своих девок, — сразу разгадав тактику Юсупова, злобно подумал он. — Пообещает отпустить, но обманет, сука. Сдаст мусорам!»
Михаил Юрьевич сделал паузу и все так же неспешно продолжал:
— Сам понимаешь, что о жалости к тебе не может быть и речи. Попадись мне при других обстоятельствах, то я, — непроизвольно сжал кулаки, — сам бы оставил от тебя мокрое место. Но дело касается моих дочерей, и это дает тебе шанс. Используй его! — с напором сказал он бандиту. — Если дорога свобода.
— Значит, отпустишь меня, если получишь своих девок? — злобно прохрипел Костыль, всем своим видом показывая Юсупову, что и не думает ему верить. — Я не фрайер, чтобы клюнуть на такую дешевку!
— А что ты теряешь, если клюнешь? — привел заготовленный контраргумент Михаил Юрьевич. — Не договоримся, то сдам тебя ментам, но перед этим, — он так свирепо взглянул на бандита, что тот поежился, — посчитаюсь с тобой за все! Сам понимаешь: им тогда мало от тебя достанется!
Костыль молча сопел, отлично сознавая, что так и будет, а Юсупов, смягчив тон, продолжал внушать ему задуманное.
— Но если допустить, что, получив назад своих дочек, я сдержу слово, то всего этого ты можешь избежать! Да еще получить от нас денег! — повысил он голос. — Ты об этом подумал? Только круглый идиот не воспользуется такой прекрасной возможностью!
— Но ведь врешь, не простишь ты мне этого, — прохрипел Костыль, отрицательно мотая головой. — Получишь девок и сдашь мусорам!
— А ты что, ребенок малый? — почувствовав, что бандит заколебался, усилил натиск Михаил Юрьевич. — Продумай безопасные условия их передачи и то, как смоешься, получив деньги. Это уж от тебя зависит!
— Сладко поешь! Другому, может, и поверил бы, — пробормотал Башун, но было видно, что он колеблется. — Добреньким прикидываешься. Будто не распознаю волка в овечьей шкуре!
— Ты прав, я не добренький и на компромиссы с бандитами не иду. Но и не прикидываюсь, — пустил в ход свой последний аргумент Михаил Юрьевич. — Ну как не понимаешь — тут особый случай! — горячо и искренне заверил он Башуна. — Какой ты ни есть, но если бы у тебя были дочки, то в этом не сомневался!
Казалось, что успех близок. На потном лице Костыля появилось задумчивое выражение. «А что, и правда, я теряю? — лихорадочно размышлял бандит. — Не соглашусь, меня отдадут мусорам. Это уж точно! Соглашусь или сделаю вид, что согласен, — все-таки что-то мне светит». Но отказаться от сладкой мести, вернув Юсупову похищенных дочерей, было выше его сил, и это решило дело.
— Врешь, падла, кинуть меня задумал, — с бесстрашной наглостью бросил он своему врагу. — Да и не повернуть все вспять: обе дочки твои приказали долго жить, — хрипло рассмеялся, наслаждаясь отчаянием, исказившим лицо Михаила Юрьевича, и не думая о расправе, которая неизбежно за этим последует.