Мальчик подумал над этим.
– Нет, я попрошу прощения потому, что поступил неправильно, – решил он.
– А если бы Джим тебе не понравился? Ты бы всё-таки извинился?
Ники задумался.
– Я полагаю, что всё равно извинился бы, но это было бы не так просто, потому что, если бы он был моим врагом, то почувствовал бы своё превосходство.
Гэйб кивнул.
– Что важнее: что о тебе думает враг, или что ты думаешь о самом себе?
– Хороший вопрос, – задумчиво произнёс малыш. – Мнение моего врага для меня ничего не значит. Вы правы, сэр.
Некоторое время они ехали молча.
– Сэр, это был очень хороший разговор. Спасибо, – торжественно заявил мальчонка.
Гэйб взъерошил волосы Ники.
– Мне он тоже понравился. Ты добрый мальчик, Ники. Неудивительно, что твоя мама гордится тобой. А сейчас давай поскачем чуть быстрее?
– Да, пожалуйста, и помчимся, как ветер, – твёрдо сказал малыш.
И они помчались, как ветер, и Ники вцепился Гэбриэлу в запястья и всё просил его скакать быстрее, быстрее, быстрее!
Наконец, Ренфру решил, что Трояну уже довольно, и замедлил темп до лёгкого галопа.
– Это было великолепно! – воскликнул мальчик. – Раньше я не понимал, что катание верхом может быть похоже на полёт!
Теперь Ники сидел на коне намного свободнее, инстинктивно реагируя на движения Трояна. Гэйб был уверен, что если взять подходящее седло и несколько приспособлений для больной ноги мальчика, то тот сможет ездить верхом.
– В самом деле, похоже. Ты говорил, что твой отец был великолепным наездником.
– Да, самым лучшим во всей З… моей стране.
И Гэйб осторожно спросил наугад:
– Он погиб, катаясь на лошади? Перепрыгивая через забор?
– Нет, его застрелили. Говорят, это был несчастный случай, однако это неправда.
«Итак, папа мёртв», – подумал Гэбриэл.
– Неправда?
– Нет. Они охотились за ним и поймали. А сейчас ищут меня, – заключил Ники таким тоном, словно это было самым обычным делом.
– Понятно. А сколько прошло времени с тех пор?
На секунду мальчик задумался.
– Больше года. Папу убили за месяц до моего дня рождения. Мне тогда даже не было семи лет.
– Ясно, – Гэйб помолчал немного. Выходит, мальчику действительно грозит опасность. Гэбриэлу придётся извиниться перед мамой Ники.
– А у мамы есть другое имя, кроме «мама»?
Ники засмеялся.
– Конечно. Папа называл её Каролина, но дедушка всегда звал маму Калли.
Следующие несколько миль Гэйб ехал молча, далеко уносясь своими мыслями.
Её зовут Калли. И она вдова. Уже больше года.
Они въехали во двор поместья через арку, и Гэбриэл подал Трояну знак перейти на шаг.
– А мы не можем ещё раз так прокатиться? – с мольбой в голосе спросил Ники. – Скакать галопом, летя, словно ветер?
Гэйб усмехнулся.
– Только не сейчас, маленький дьяволёнок. Твоя мама задушит… ох, а вот и она!
Дверь кухни с треском распахнулась, и Калли стремительно пересекла двор, полностью одетая и в туфлях.
– Позже я снова возьму тебя на прогулку, – Гэбриэл спустил мальчика на землю.
Ники вцепился в его руки.
– Обещаете?
– Обещаю.
– Ники, ты живой! О, слава Богу, слава Богу! – мать крепко обняла сына. Гэйб не спеша слез с коня и отвязал чемодан.
Ники терпел объятия матери лишь несколько секунд, а затем, изловчившись, освободился. Лицо его расплылось в улыбке, и мальчик быстро затараторил:
– Мама, я так замечательно провёл время! Мистер Ренфру взял меня на прогулку верхом на Трояне – так зовут его коня – это великолепное животное, ты так не считаешь? Он такой же хороший, как и любая из лошадей папы, и всё было так замечательно, и я ни разу не упал, ни разочка, а мы скакали быстро, так быстро, словно оседлали ветер, и я даже нисколько не испугался, потому что мистер Ренфру держал меня перед собой, и он очень сильный и отличный наездник, и… о, мы скакали по вересковым пустошам так быстро, мама, и…
Она снова обняла Ники, то ли смеясь, то ли плача.
– Итак, ты чудесно провёл время, ужасный мальчишка, и – подумать только! – я так о тебе беспокоилась. Ты только посмотри на себя! Ты весь в грязи!
– Да, я знаю! – глаза мальчика поблёскивали на грязном лице…
«Словно грязь, также как и поездка верхом, была для Ники удовольствием», – подумал Гэйб. Возможно, так оно и было. Его держали на очень коротком поводке. Ренфру допускал, что для этого было достаточно причин, но всё же такая ситуация оказалась сложной для Ники: ведь ему не разрешали быть мальчиком.
– Я слышала, что ты там подрался с мальчиком!
Неожиданно на лице Ники появилось виноватое выражение.
– Да, я всё понял, мама, но мистер Ренфру сказал, что драться, чтобы защитить наш чемодан – это не неправильно…
– Как будто мне есть какое-то дело до чемодана…
– Мама, я должен пойти и посмотреть, как там мальчик. Мистер Ренфру сказал, что он в порядке, но я хочу убедиться в этом сам. Я обязан извиниться перед ним. Я знаю, что он бедный крестьянский мальчик и очень грязный, но… – Ники взглянул почти с гордостью на свою испачканную одежду и снова усмехнулся. – И я тоже… грязный, то есть! И мне всё равно, если кто-то это запрещает – он мой друг, мама.
И с этими словами малыш неуклюже побежал, припадая на одну ногу, к двери на кухню, оставив свою мать стоять посреди двора и смотреть, как он от неё убегает, с таким выражением изумления на лице, что Гэбриэл не выдержал и во весь голос рассмеялся.
На этот звук Калли обернулась.
– Вы! – воскликнула она, и её изумительные зелёные глаза полыхнули гневом. – Как вы смеете смеяться? Вы имеете хоть малейшее представление, что я чувствовала? Хоть какое-то понятие о том, через что я прошла, когда поняла, что Ники исчез?
Гэйб пожал плечами, словно извиняясь.
– Вообще-то, я спустился вниз со скалы, чтобы достать ваш чемодан, – сказал он спокойно, медленно направляясь к конюшне. И, как он и предполагал, Калли последовала за ним.
– Вам следовало сначала спросить!
– Вы бы дали мне разрешение взять Ники с собой?
– Конечно же, нет! Почему я должна доверить своего ребёнка совершенно незнакомому человеку?
В конюшне было тихо. Барроу расседлал Трояна и отвёл его в стойло. Гэйб подал груму еле заметный знак, чтобы тот исчез. Барроу вышел, тихо закрыв за собой дверь конюшни.
– И вы знаете, что он боится лошадей…
– Неправда. Ники боится упасть, что, как я понял, случалось с ним довольно часто прежде. Как только мальчика убедили в том, что он не упадёт, он отлично провёл время.
Калли сердито смотрела на Гэйба.
– Значит, вы считаете меня совершенным, не так ли? – спросил Ренфру, открывая дверцу стойла.
Молодая женщина выглядела смущённой.
– Как вы могли такое подумать?
– Вы только что сами это сказали.
– Я этого не говорила!
– Вы сказали, что я совершенно незнако…
Калли сузила глаза, глядя на него.
– Я имела в виду, абсолютно незнакомый человек, – поправила она Гэбриэла. – Совсем не знакомый человек, и, естественно, не тот человек, которому я могу доверить своего сына. И не будьте таким несерьёзным, когда я делаю вам выговор!
– Да, мэм, – промурлыкал Гэйб. – А вы очень хорошенькая, когда злитесь.
Калли насмешливо фыркнула, отчего её ноздри задрожали, – и он нашёл это совершенно очаровательным.
– Держу пари, вы совершенно измучили себя всякого рода ужасными фантазиями, а теперь, когда увидели, что с Ники всё в полном порядке, и он, очевидно, безумно счастлив, вы злитесь на всех и чувствуете себя не в своей тарелке. И поэтому вините во всём меня.
– Я виню вас, да! Потому что это была ваша вина. Если бы вы не взяли его…
– Да, да, mea culpa[4].
А вы знаете, что у меня есть отличное лекарство от вашего расстройства? – заявил Гэбриэл.
– О, неужели? И что бы это могло быть?
– Вот что, – и прежде чем Калли смогла даже подумать о его намерениях, Гэйб сделал шаг вперёд. Это привело к тому, что она оказалась очень близко к Ренфру, и его грудь прижалась к её груди.