Но она так не могла. Она отдавала себя не только ему, другим мужчинам тоже и, когда приходил срок расставания, говорила об этом. Она не могла и не хотела ему принадлежать, а Рэнсом, пожалуй, никогда не смог бы связать свою жизнь с нею.

Ведь она была - сама Венеция, он не мыслил ее без этого города, его холодных грязных каналов и хрустальной хрупкости собора Святого Марка, протяжных криков гондольеров и изумительного итальянского света, пропитывающего все вокруг в солнечные дни. Она никогда не уехала бы из Венеции - а Рэнсом не мог остаться.

Как бы там ни было, хорошо, что он получил это письмо перед отъездом. Еще одна оборванная нить, еще одно выполненное обязательство. Они договорились о том, что, когда она произнесет слово «все», он не станет ее удерживать. Рэнсом и не собирался. Теперь он совсем свободен - даже Колуму ничего толком не обещал. Можно плыть на Восток.

Конечно, эта женщина…

Мэгг Ливермор ничем не напоминала ту венецианку. Решительная молодая леди, даже слишком. Рэнсома позабавил ее напор. Она выглядела почти сердитой, когда требовала от него немедленно доставить ее в Китай. Отчасти поэтому Рэнсом согласился - чтобы посмотреть, как она поведет себя дальше.

Он честно сказал ей, что не возит пассажиров. Молодую леди это не остановило. Хорошо. Его дело - предупредить. Ее он предупредил - осталась команда.

Команде такой расклад, ясное дело, по душе не пришелся.

- Женщина на корабле? Плохо это, - высказался старый боцман Харди, когда Рэнсом собрал экипаж на юте и сухо изложил суть дела.

- Она и ее горничная будут пассажирками. Они неприкосновенны, это ясно? - Суеверия Рэнсома в данный момент не волновали, а вот практические вопросы - очень даже.

- Ясно-то ясно, - откликнулся худой матрос по прозвищу Везунчик, - да только нехорошо это, капитан. Всяк знает: свяжешься с женщиной - не задастся плавание.

- Только ваших предрассудков мне тут и не хватало. Мисс Ливермор - настоящая леди, она едет к жениху, так что попрошу без грубых шуточек в ее присутствии. И без грубых жестов, - осадил он развеселившихся матросов. - Приподнимаем шляпы и называем ее «миледи». Все ясно, головорезы?

- Пусть мистер Таннерс скажет!

- Да, мистер Таннерс!

Капитана любили, как бога. Джима Таннерса уважали. Если уж и он за эту идею… эх, двести тысяч чертей, придется стерпеть!

Джим сдвинул черную войлочную шляпу на затылок, пожевал щепку, которую держал во рту, сплюнул ее за борт и обронил:

- Пусть плывет.

Многословностью Таннерс не отличался.

- Вот не нравится мне эта затея, - пробурчал упрямый боцман Харди.

- Кому не нравится, тот может оставить свое недовольство при себе, - сказал развеселившийся Рэнсом. Оттого, что путешествие близко, внутри у него начинали петь нетерпеливые струнки - словно натянутые снасти. - Хватит, нагулялись. Отплываем послезавтра на рассвете.

Прежде чем покидать Лондон и весьма, весьма огорчившегося мистера Уэстли, следовало завершить последнее дело.

Рэнсом приехал в лондонский особняк.

По здравом размышлении, он решил оставить этот дом за собой. В конце концов, ему же нужно будет где-то останавливаться, если он решит посетить город на Темзе. Однако все там следовало переделать, о чем Рэнсом и сообщил спешно вызванному мистеру Уэстли. Кроме того, нужно разобраться с новыми судами, которые теперь принадлежали ему; оба сейчас находились в плавании, и мистер Уэстли поклялся на собственной папке с документами, что, едва шхуны пристанут к берегу, он уже никуда их не отпустит, пока милорд граф их не осмотрит.

- Никуда не отпустите - это немного слишком, - усмехнулся Рэнсом, услыхав про эти далеко идущие планы. - Пусть идут в Глазго и встанут там, а я постараюсь возвратиться туда как можно скорее. Плавание в Китай и обратно займет около восьми месяцев. Я надеюсь, что все это время вы будете присматривать за тем капиталом, что мы получили от продаж, и ознакомитесь с делами на моей верфи.

- Милорд! - мистер Уэстли порозовел от удовольствия. - Означает ли это, что я по-прежнему служу вам?

- Да, если вы не против освоить для себя новую науку - корабли. Если вы хорошо себя покажете, я поставлю вас управляющим моей компанией. И, конечно, в вашем ведении остаются дела майората. Впрочем, об этом мы поговорим позже. Сначала мне нужно встретиться с одним человеком.

- Милорд, вы оказываете мне неслыханную честь!

- Постарайтесь быть ее достойным, мистер Уэстли.

Когда поверенный, рассыпаясь в благодарностях, покинул кабинет, Рэнсом с удовольствием откинулся в кресле. Это было новое кресло; старое, засаленное снесли на чердак. Кабинет преобразился, и Рэнсом впервые почувствовал себя хорошо в этом доме.

«Может, и привыкну», - подумал он. Когда-нибудь, на старости лет, если его не смоет штормовая волна, если он устанет встречать грудью шквалы, если не войдет в бок нож в портовом кабачке, - тогда, возможно, однажды Рэнсом сядет здесь у огня и будет перебирать воспоминания, словно старая дева - засушенные цветы между страницами поэтического сборника.

Вряд ли он когда-нибудь женится. Рэнсом редко об этом задумывался. Ему казалось естественным, что ни одна женщина не притягивала его настолько, чтобы подумать об этом. Все они приковывали к земле, а ему не нужна была земля. Только маяки после долгой дороги, только новые города, чужие лица, мелькавшие, как в хороводе. Пресная вода, еда, женщины на несколько часов. И все. Та, единственная, если она все-таки случится с ним, наверняка пожелает покоя. Своего дома, детишек в розовых оборках, чая в пять часов - к тому времени новая мода, пару лет назад привнесенная в английское общество Анной, герцогиней Бедфордской, станет уже традицией. Это нормально. Это объяснимо. Только он не сможет так жить.

Никакая любовь не заменит свободу.

Рэнсом еще думал об этом, когда слуга доложил, что пришел лорд Норман.

Роберт в зеленом сюртуке и при изящной трости выглядел в этом кабинете гораздо уместнее, чем Рэнсом. В конце концов, лорд Норман прожил в Лондоне всю жизнь и принадлежал к избранному обществу, а значит, умел держаться с достоинством. И сейчас, усаживаясь напротив Рэнсома, Роберт обменивался с ним ничего не значащими фразами, хотя про себя наверняка гадал, зачем это кузен его пригласил.

Рэнсом, не терпевший пустых разговоров, приступил к делу сразу.

- Завтра я покидаю Лондон.

- Как, уже? - огорченно воскликнул Роберт. - Кузен! А я-то рассчитывал еще несколько раз пригласить вас к нам!

- Увы, дела не терпят отлагательства. - Рэнсом содрогнулся, вспомнив тот единственный пикник. Все последующие приглашения он вежливо отклонял, отговариваясь плохим самочувствием (сроду с ним такого не бывало, однако в лондонском обществе это почему-то считалось нормальным) и огромным количеством дел. Мистер Уэстли, напрактиковавшийся за годы жизни у деда, виртуозно владел техникой светского отказа.

- Как же так! Матушка огорчится, - покачал головой Роберт.

- Ваша матушка весьма… чувствительна.

- Весьма глупа, вы хотите сказать, - вздохнул лорд Норман. - Я полагаю, это мне наказание за грядущие грехи, потому что в настоящем их у меня немного - видит бог! Но я смиренно несу этот крест. И весьма, весьма огорчен, что такой достойный собеседник, как вы, покидает нас.

- Оставьте, кузен. Вы же знаете, я здесь чужой, а чтобы сделаться своим, нужно потратить не один год. Все имущество, кроме Сильверстайн-Мэнор и этого дома, я продал. Может, и по меньшей цене, чем следовало. Осталось лишь одно дело, которое я хочу обсудить с вами.

- Вот как! - Роберт, заинтересовавшись, подался вперед.

- Дед утвердил меня в правах наследника, и титул перешел ко мне. Я не вправе от него отказываться, да и отец не хотел бы этого. Потому я останусь графом Сильверстайном. Однако я покидаю Лондон, и неизвестно, когда вернусь, и вернусь ли. Мое место не здесь. А вот оставшиеся в моем владении дома не должны оставаться без присмотра. Поэтому я принял решение подарить вам Сильверстайн-Мэнор и этот особняк. Формально они останутся в моем владении, однако вы можете пользоваться ими по своему усмотрению. Соответствующие бумаги вам выдаст мистер Уэстли.

- Кузен… это излишне щедро! - воскликнул изумленный Роберт.

- Ничуть. К тому же, так как у меня нет наследников и не знаю, появятся ли они, я составил завещание, согласно которому имущество Сильверстайнов в случае моей смерти унаследуете вы.