Эмилия Остен - Пока корабль плывет

- Мисс! Вы зря ищете во мне такие сложные мотивы. Я прост, как бушприт. - Он говорил быстро и горячо, глаза его подозрительно блестели, и Мэгг, заподозрив, принюхалась… Как же она раньше не заметила! От Сильверстайна пахло ромом, и бутылка стояла на столе… Он пил? Почему? - Эта история позади.

- Но вы могли погибнуть, защищая меня!

- Точно так же я мог погибнуть, защищая себя. К тому же долг мужчины - оберегать женщину. Вы сами все поняли, так зачем теперь об этом бесконечно говорить?

- Я не могу, - всхлипнула Мэгг, - не могу сама себя простить!

Теперь слезы были настоящими. Мэгг сердито вытерла их кулачком, чтобы не показаться капитану совсем уж глупой. Мало того что угодила в историю, так теперь еще слезы льет! Рэнсом сел, оказавшись совсем уж неприлично близко, и мягко взял девушку за плечи.

- Не плачьте, Мэгг. Не нужно.

Она покачала головой и разревелась еще сильнее. Может быть, таким образом уходил пережитый страх.

Рэнсом обреченно вздохнул и привлек девушку к себе.

Так, бывало, обнимал ее отец, когда она прибегала к нему со своими радостями и печалями. Так, да не так, потому что к отцовскому запаху и объятиям Мэгг привыкла, как к неотъемлемой части своего бытия, а вот объятия Сильверстайна - это было нечто новое. И Мэгг, всхлипывая, затихла, прижимаясь к нему. Он был горячий, как печка, и пахло от него ромом, а вообще у него был свой, особенный запах, очень для Мэгг приятный. Артур пах… она не помнила. Она вообще о нем почти забыла.

- Не плачьте, - повторил Сильверстайн и выпустил ее из объятий. - Что же вы, Мэгг? Вы же такая уверенная, сильная. - Он улыбнулся. Ворот его рубашки был распахнут, и при виде его загорелой кожи Мэгг дрожь пробрала. - Хотя о чем я говорю? Плачьте, если вам хочется. Женщины умеют плакать. Хорошо бы и мужчины умели. Погодите, - он зашевелился, девушка встала и отступила на шаг. - Погодите, я хоть платок вам найду…

Рэнсом встал, пошатываясь, побрел к столу, задумчиво поглядел на бутылку рома, взял ее и сделал несколько глотков. Только тут изумленная Мэгг заметила, что он босиком, но это уже значения не имело. Рэнсом заглянул в сундук, крышка которого была откинута, произнес глубокомысленное «А!» и достал из недр орехового монстра носовой платок с монограммой, который и вручил ошарашенной Мэгг. Затем, поколебавшись, протянул и бутылку:

- Не хотите, мисс? Это хороший ром.

- Капитан, вы пьяны? - спросила Мэгг прямо.

- Немного. Совсем немного. Не люблю портных. Вы не знаете, почему я их так не люблю? - Рэнсом прошел обратно к кровати, упал на нее и залез под одеяло, не расставаясь с бутылкой. Устроившись, сделал еще пару глотков. - А, впрочем, неважно. Мне нужно поспать. Совсем немного, а потом мы погрузим провизию и выйдем в море, и все хорошо, только бы ветер попутный. У Игольного если и помотает, так это ничего…

Его бормотание стало неразборчивым, и через несколько мгновений Сильверстайн спал. Мэгг подошла и осторожно отобрала у него бутылку - иначе повернется и все вокруг ромом зальет. Девушка не знала, смеяться теперь или плакать. Она еще ни разу не видела капитана Сильверстайна в таком состоянии. Он пил, ромом тут вся каюта пропахла. Почему?..

В следующий миг до нее дошло. Мэгг осторожно отогнула ворот рубашки Сильверстайна - и увидела льняную повязку на левом плече. Ну конечно. Когда он вышел из трактира, то держался за это плечо, а она забыла. Дурочка. Все ясно.

И портных он, значит, не любит. Это Джим Таннерс его зашивал?..

Мэгг сглотнула, стараясь справиться с дурнотой. От нее в подобных делах толку ноль, как сегодня в обморок не упала - неизвестно. Бедный капитан Сильверстайн. Пусть пьет свой ром, пусть делает что хочет и говорит что хочет, Мэгг ему больше ни словечком не возразит. Она подтащила к кровати табуретку, поставила на нее бутылку и кувшин с водой - чтобы Рэнсом, если проснется и захочет пить, мог выбрать то, что больше по вкусу. Хотя Мэгг не сомневалась: бравый капитан предпочтет ром.

Осторожно, сама себя пугаясь, она наклонилась и провела ладонью по его темным волосам. Они оказались очень мягкими на ощупь, девушка и не подозревала, что у мужчины могут быть столь мягкие волосы! Это было новое и пугающее ощущение, только вот Мэгг слишком устала, чтобы пугаться. Она еще немного посмотрела на спящего человека, который сегодня спас ей жизнь, а затем вышла.

«…В одном далеком, далеком королевстве, в высоком замке жили себе, поживали король с королевой. Король был прекрасен ликом и статью, любил музыку и шумные застолья, а иногда в тайне от подданных сочинял стихи. Королева растила цветы, вышивала вечерами и смотрела в окно, где горел и все никак не мог сгореть закат.

И только с любовью у них не ладилось. Король, охочий до женского и не очень полу, был благосклонен к служанкам и горничным, к поварихам и знатным дамам - графиням или, может быть, виконтессам. Он вел с ними задушевные разговоры со всеми продолжениями, а женщины млели в лучах его обаяния. И не только женщины, смеем заметить.

И только королева была обделена его вниманием. Она сидела и вышивала кувшинки, она подписывала государственные бумаги и оставляла дверь в свою спальню распахнутой, а король все не приходил. Он с нарочито равнодушным видом пробегал мимо открытых дверей, бросая что-то вроде: «Дорогая! Ты помнишь, что у нас сегодня большой праздник? Вот и ладно, там и увидимся!» - а в большинстве случаев ничего не говорил, просто пробегал, проносился тенью, и только кончик мантии успевала увидеть королева.

Она думала ночами, лежа без сна: «Что во мне не так? Почему он не приходит?» - и не могла понять. Постель была холодна и пуста, а из королевских покоев доносился дружный хохот. И королева вставала и при свете свечи рисовала портреты друзей, и все они смотрели на нее, недоумевающе приподняв брови.

А однажды она придумала. После шумной вечеринки, когда король отправился к себе, она переоделась служанкой и принесла ему кувшин с водой. Увидев новенькую, король сказал ей: «Подойди ближе!» - и, не раздумывая, ее поцеловал. И больше королева ни о чем не думала, утонув в его глазах, сумасшедших, как полнолуние.

Наутро она проснулась и обнаружила, что король лежит рядом и смотрит на нее. «Я ждала тебя так долго, почему же ты не приходил?» - задала она давно мучивший ее вопрос. «Я боялся, - ответил он, - что не смогу принять все, что ты сможешь мне предложить. Я любил всех и никого, а ты любила только меня». «Но теперь-то ты не боишься?» - спросила королева. И он усмехнулся в усы и поцеловал ее, и она так никогда и не узнала ответа…»

Мэгг отложила книжку - томик «Фривольные сказки», добытый накануне в бездонном капитанском сундуке-библиотеке. Немного тошнило, голова кружилась. И то сказать, в такую-то погоду… «Счастливицу» мотало, как щепку в водовороте. Наученная горьким опытом Мэгг и помыслить не могла о том, чтобы ослушаться приказа капитана и выйти на палубу.

В Кейптауне простояли еще три дня. Официально запасались провизией, чтобы хватило до Мадагаскара, неофициально же, Мэгг подозревала, Сильверстайн выжидал, пока перестанет болеть плечо. Только он знал воды у мыса Бурь как свои пять пальцев, а значит, за штурвалом долгое время предстояло стоять ему. Капитан был разумным человеком: он не желал подвергать опасности своих людей и рисковать, если руль вдруг вывернется из рук.

О том, что произошло в каюте в тот день, Мэгг и Рэнсом не говорили. Она специально молчала, а он, по всей видимости, не помнил, так как был весьма нетрезв. На следующий день он уже стоял на мостике, о чем-то споря с Таннерсом, и поприветствовал Мэгг как обычно - кивком и ироничной улыбкой, что так ему шла. Совместные трапезы возобновились, однако разговор шел на общие темы, история в трактире больше не упоминалась.

На четвертый день «Счастливица» покинула порт Кейптауна, обогнула мыс Доброй Надежды при удивительно ясном небе и со всего маху влетела в бурю напротив Игольчатого мыса.

Там простирались страшные мели, на которые сносило корабли. Нечего было и думать о том, чтобы выйти на палубу. Ветер завывал, как сто тысяч чертей (Мэгг понемногу осваивала морские термины), волны были высотою с дом, и шхуна казалась скорлупкой в этом водяном аду. Рэнсом самолично закрыл окно в каюте Мэгг и три раза строгим голосом велел сидеть здесь и ни в коем случае даже в коридор не соваться. Она послушалась.