Рене Карлино - Пока мы не стали незнакомцами (ЛП)

— Ой, — ответила она тихо. — Ну, это отличное фото.

— Спасибо. Здесь фантастический свет. Может, я смогу снять пару раз и тебя?

Я увидел движение ее шеи, и как она сглотнула. Ее глаза расширились, и я понял, что она решила, будто я хочу пофотографировать ее голой.

— Эм, в одежде, конечно же.

Выражение ее лица смягчилось.

— Конечно, я была бы рада. — Она продолжила рассматривать фотографию. — Но, думаю, что могла бы попозировать, как эта девушка, если это делается так. — Она обратила зеленые глаза на меня. — Может, однажды, после того, ну, знаешь, как мы узнаем друг друга получше. Во имя искусства, понимаешь? — подмигнула она.

Я пытался не представлять ее голой.

— Ага, во имя искусства. — А она была истинным произведением искусства.

Она носила белую мужскую рубашку с закатанными до локтя рукавами, две верхние пуговицы которой были расстегнуты. Мой взгляд привлекли розовые ногти на ее ногах, после чего я обратил внимание на ее кожу, открывавшуюся благодаря дыркам на джинсах в области колен. Я неотрывно наблюдал за тем, как она заплетала свои длинные светлые волосы над плечом. Мне было не под силу оторвать от нее взгляд, и она заметила это, но вместо того, чтобы нагрубить, просто улыбнулась.

— Так почему ты назвала это место старушечьей общагой? — спросил я, отвернувшись, чтобы распаковать огромную коробку. Мне нужно было отвлечься, чтобы перестать пялиться на нее.

— Потому что здесь правда охрененно скучно. Серьезно, я тут неделю и уже чувствую, как моя душа умирает.

Я засмеялся над ее драматичностью.

— Так плохо, да?

— Я не играла на виолончели с тех пор, как въехала. Боюсь, что люди будут жаловаться. О, кстати, тебе стоит сказать, если моя игра будет слишком громкой. Просто постучи по стене, ну или что-то типа того.

— Ты о чем?

— Моя комната по соседству. Репетиционный зал слишком далеко, так что я, наверное, буду репетировать в комнате довольно часто. Моя специальность — музыка.

— Это действительно круто. Я был бы рад иногда слушать твою игру. — Мне не верилось, что ее комната прямо рядом с моей.

— Когда захочешь. Итак, немногие выбирают общежитие в их выпускной год. Твое оправдание?

— Не могу себе позволить что-то другое. — Я заметил, что она носила значок с греческими символами. — А ты? Как так вышло, что ты не живешь в доме какого-нибудь сестринства?

Она указала на значок на ее груди.

— О, это? Это подделка. Ну, не подделка, я его украла. Я живу здесь, потому что слишком нищая, чтобы жить где-то еще. У родителей нет денег, чтобы помогать с оплатой обучения, а сейчас еще и сложно не потерять работу, когда мне нужно так много репетировать. Вот я и использую его, чтобы получать бесплатное питание в столовой на четырнадцатой улице. — Она выбросила кулак вверх, пронзая воздух. — Пи Бета Фи, бургер с сыром во имя жизни!

Она была очаровательной.

— Не могу даже представить, чтобы это место было слишком скучным, когда здесь ты.

— Спасибо.

Я поднял взгляд и заметил, что она покраснела.

— На самом деле, у меня нехватка университетского духа, но приедут приятели с музыкальных курсов и, как только начнутся занятия, они нас расшевелят, после чего все вернутся в город. Летом я жила в паршивой квартире с кучей людей, так что привыкла, что вокруг меня много друзей. А здесь довольно спокойно. Неудивительно, ведь большинство жителей держатся сами по себе.

— Почему ты летом не вернулась домой?

— Нет места. Родительский дом маленький, и у меня есть три младшие сестры и брат. Они все еще живут в том доме. — Она соскочила со стола и направилась к другой стороне комнаты, чтобы посмотреть вещи, что я вытащил из коробки и разложил на полу. — Иди ты! — Она держала пластинку Джеффа Бакли «Grace». — Он едва ли не причина, почему я приехала в Нью-Йоркский университет.

— Он гений. Ты видела его игру? — спросил я.

— Нет, но хочу просто до смерти. Думаю, сейчас он живет в Мемфисе. Я проделала путь от Аризоны до Нью-Йорка, после чего провела здесь три месяца, выискивая его в Ист-Виллидж. Я та еще фанатка. Кто-то сказал мне, что он давно покинул Нью-Йорк. Я слушаю «Грейс» каждый день. Это что-то типа моей музыкальной библии. Я вроде как представляю, что он назвал альбом в честь меня, — усмехнулась она. — Знаешь, что? Ты в каком-то роде похож на него.

— Серьезно?

— Ага, у тебя волосы получше, но у вас обоих темные, глубоко посаженные глаза. И у вас обоих симпатичная выдающаяся линия подбородка с легкой небритостью.

Костяшками пальцев я провел по подбородку и почувствовал себя немного неуверенно.

— Мне нужно побриться.

— Нет, мне нравится. Тебе идет. Еще у тебя такое же худощавое телосложение, но, думаю, ты выше него. Какой у тебя рост?

— Сто восемьдесят шесть сантиметров.

Она кивнула.

— Да, думаю, он намного ниже.

Я присел на кровать, лег на спину, закинув руки за голову, и стал наблюдать за тем, как она развлекалась. Она держала «Портативную хрестоматию бита» Энн Чартерс.

— Ого. Да мы родственные души. Прошу, скажи, я здесь найду Воннегута?

— Несомненно, найдешь. Передай мне вон тот диск, я включу его, — попросил я, указывая на альбом «Ten» группы Pearl Jam.

— Мне через минуту нужно идти репетировать, но ты поставишь «Release»? Это моя любимая песня с этого альбома.

— Конечно, если я смогу пофотографировать тебя.

— Ладно, — она пожала плечами. — Что мне делать?

— Будь естественной.

Я вставил диск в стереосистему, достал камеру и начал щелкать. Она крутилась по комнате под музыку, вертелась и пела.

И вдруг она остановилась и сурово посмотрела прямо в линзу объектива.

— Я выгляжу отстойно?

— Нет, — ответил я, продолжая жать на кнопку. — Ты выглядишь прекрасно.

Она послала мне смущенную улыбку, после чего, такая хрупкая и стройная, очутилась на полу из твердого дерева, присев на корточки, как ребенок. Она потянулась за чем-то и подобрала пуговицу. Я же продолжал делать один снимок за другим.

— Кто-то потерял пуговку, — пропела она.

Она взглянула вверх, прямо в объектив, и с подозрением покосилась на него своими пронзительными, мерцающими зелеными глазами. Я нажал на кнопку.

Она поднялась, вытянувшись, и протянула мне пуговицу.

— Держи. — Замолчав, она устремила взгляд в потолок. — Боже, я обожаю эту песню. Чувствую себя такой вдохновленной. Спасибо тебе, Мэтт. Мне пора бежать. Было очень приятно познакомиться с тобой. Может, как-нибудь встретимся еще раз?

— Да. Увидимся.

— Меня сложно будет пропустить. Я прямо за следующей дверью, помнишь?

Она выскочила за дверь, а мгновением позже, как только Эдди Веддер завершил финальную строчку песни, я через тонкую стену общежития услышал приглушенные звуки виолончели. Она играла «Release». Я передвинул кровать на другую сторону комнаты, к той стене, что мы делили с Грейс.

Я заснул под звуки ее репетиции уже поздней-поздней ночью.

***

Мое первое утро в общежитии для старшекурсников включало в себя поедание черствой плитки гранолы и перестановку трех предметов мебели по комнате до тех пор, пока я не был удовлетворен тем небольшим пространством для жилья, которое на протяжении следующего года мне предстояло называть домом. Во время одного из передвижных маневров я обнаружил записку-напоминание, прикрепленную ко дну пустого выдвижного ящика стола, что я притащил из дома. Рукой моей мамы там было написано: «Не забудь позвонить маме». Она не позволяет мне забывать, я люблю в ней это.

Я нашел таксофон на первом этаже. В углу сидела и прижимала трубку к уху девушка в солнечных очках и в свободном спортивном костюме.

— Я не могу жить без тебя, Бобби, — рыдала она, растирая слезы по щекам. Она шмыгнула, после чего указала на коробку с бумажными платками. — Эй, ты! Подашь?

Я взял бумажные платки со стола, стоявшего рядом с потасканным диваном, от которого попахивало «Доритос», и протянул их ей.

— Ты надолго?

— Серьезно? — она сдвинула очки на кончик ее носа и уставилась на меня поверх них.

— Мне нужно позвонить маме. — Я звучал жалко. Еще более жалко, чем эта девушка.

— Бобби, мне надо идти, какой-то чувак должен позвонить своей мамочке. Перезвоню тебе через пятнадцать минут, ладно? Ага, какой-то парень, — она смерила меня взглядом. — Он в футболке с Radiohead. Ага, с баками… худой.