Инспектор Грегори Лестрейд впервые видел Холмса таким подавленным и совершенно опустошённым. Поникшим. С него словно слетела вся спесь — детектив не проронил ни слова в сторону Донован, которая вывела его из камеры, пока Грег самолично улаживал этот вопрос.


Грегори также догадывался, что Шерлок вряд ли опустился бы до драки в публичном месте, не случись у него что-то серьёзное, но расспросами не доставал — всё равно Шерлок ничего не скажет, как ни пытайся.


— Отправляйся домой, — посоветовал Грегори, протянув Холмсу стаканчик с кофе и энергетический батончик. Поговорим позже о том, зачем ты превратил лицо мистера Адамса в отбивную. Я уговорил сержанта Дрю написать, что это была самооборона, а Адамс всё равно ничего пока не скажет, — Грег усехнулся, — у него сломана челюсть, зато его давно собирались привлечь за сутенёрство.


Шерлок торопливо откусил от батончика, запивая его невнятной кофейной бурдой и признательно поглядывая на Лестрейда.


— У меня нет дома, — сказал Шерлок. — Я ещё не нашёл новую квартиру. Найду недорогой отель, в котором принимают к оплате кредитки, и переночую там.


— А разве Майкрофт не пришлёт за тобой машину? — поинтересовался Лестрейд. — Он наверняка волнуется за тебя.


Шерлок резко вскинул голову, буквально прожигая инспектора взглядом.


— О. Ты имел честь познакомиться с моим дорогим братцем? — Грегори изумлённо уставился на детектива, в глазах которого полыхала плохо скрываемая ярость, едва ли не ненависть.


— Довелось пересечься однажды, – кивнул Грег. — Я даже не знал, что у тебя есть брат. Думал, ты плод генной инженерии или пришелец, к примеру, — попытался разрядить он обстановку, но Шерлок был мрачнее тучи. — Майкрофт сказал, что хочет защитить тебя.


— Одиночество меня защищает, это всё, что у меня осталось, — пафосно фыркнул детектив. — Я завтра же найду себе квартиру.


— Да брось ты, — устало протянул Грегори и выбрался из-за рабочего стола. Сняв с вешалки плащ и хлопнув по плечу незадачливого правонарушителя, он скомандовал: — Вставай давай, переночуешь у меня на диване.


***


Майкрофт Холмс достал телефон, на который пришло короткое сообщение:


«Мои вещи пришли на Бейкер-стрит 221б».


Старший вскинул брови, но отдал приказ своей помощнице, ещё не зная, что в этот момент его брат ввязывается в новую авантюру:


— Афганистан или Ирак?


========== Глава 8. Франция 1791 год ==========

Младший сидел, привалившись плечом к влажной стене — на его коленях покоилась перевёрнутая жестяная миска, на которую он положил выпрошенный у охраны кусок желтоватой бумаги. Бранясь сквозь зубы на негодное перо, оставляющее кляксы в самых неожиданных местах выводимых строк, он торопливо писал, повернувшись так, чтобы мутный свет из-за решётки падал на лист:


«Гражданин,


Несколько дней тому назад я имел честь писать вам, прося, чтобы меня и моего друга освободили или дали возможность лицом к лицу встретиться с теми, кто нас обвиняет. Поскольку мне абсолютно неведома причина, по которой нас держат в тюрьме, и поскольку я и мой товарищ совершенно невиновны, я снова прошу вас об освобождении...»


Младший досадливо поморщился, вспоминая, как их бросили в тюрьму Консьержери: по доносу неизвестного, его самого и его друга — медика Пьера Монестье — сначала затащили в полицейский участок, обвиняя в заговоре жирондистов, а затем долго везли в тряской зарешеченной карете с каким-то убийцей.


Машинально дёргая себя за едва отрастающую чёлку, он вспомнил, как их заставили «пройти дезинфекцию» — окунуться в лохань с явно загнившей водой, которую не меняли больше месяца. На это Младший отреагировал бурным возмущением и категорическим отказом, за что его насильно окунули в грязную воду, крепко удерживая за руки и ноги. Потом их коротко остригли и переодели в серую тюремную одежду, заперев в крохотную камеру с единственным окном и шаткой кроватью.


Дни, проведённые за решёткой, превратились в недели, и если Младший не оставлял надежды, подавая одно прошение за другим, то Пьер медленно сдавался, погружаясь в уныние.


Всё чаще Младший внимательно всматривался в измождённое лицо своего друга, тщетно пытаясь отыскать там черты прежнего Пьера — некогда жизнерадостный друг выцветал, как, бывает, выгорает книжный лист на солнце, чей опаляющий жар оставляет лишь очертания нечитаемых букв, а бумагу делает хрупкой и ломкой. Его прекрасные белокурые кудри тоже остригли, и теперь вместо них торчали неровные бесцветные пряди, а лицо заросло неопрятной светлой щетиной, придававшей другу особенно болезненный вид.


— Ты снова пишешь прошение? — Младший настолько погрузился в воспоминания, что не заметил, как Пьер встал с кровати и подошёл к нему, заглядывая краем глаза в письмо.


— Мне кажется, — обреченно продолжил Монестье, — что все это напрасно, и нас, как и всех остальных заключённых, ожидает рандеву с мадам Гильотиной. В наше время уже мало разбираются, прав ты или виноват. Все эти громкие слова: Свобода, Равенство, Братство... Ха! — он горько усмехнулся. — Всех уравняет в правах эшафот!


Произнеся свою речь, Пьер погрузился в свою прежнюю апатию, лег на тонкий матрас и отвернулся к стене.


— Ты слышишь? — поднял голову Младший, чутко прислушиваясь к тому, что происходило за дверью.


— Что? Что я должен слышать? — Пьер напряжённо завозился на скрипучей кровати, пытаясь уловить хоть что-нибудь.


— Это он! — воскликнул Младший, с силой отталкиваясь от стены и подбегая к зарешеченному оконцу в двери. В нетерпении переступив ногами, он вцепился в тонкие прутья решётки.


Шаги, едва слышные в глухой полутьме казематных коридоров, стали слышнее — из-за поворота появился хорошо одетый мужчина, чьё суровое и спокойное лицо знал каждый парижанин.


— Гражданин Палач, — окликнул его Младший, — позвольте задержать вас на несколько минут.


Палач обернулся, встретившись взглядом с Младшим — мгновение он вглядывался в заросшее щетиной лицо пленника, отыскивая знакомые черты. Взгляд палача потеплел.


— Вы здесь, профессор! — изумился он, подходя к двери камеры.


— И профессор Монестье тоже со мной, — Младший отступил от окошка, давая мужчине возможность увидеть спину так и не шевельнувшегося друга.


— Мне очень жаль, что вы очутились здесь, — тихо признался палач. — Вы никогда не сторонились меня и общались как с самым обыкновенным человеком, невзирая на мое призвание.


— После закрытия Сорбонны мы не могли больше преподавать, сами знаете, Революция кардинально переменила отношение к дворянству. Пьер снова стал врачом, зарабатывая нам обоим на хлеб, а я ассистировал ему во время опытов, когда получалось раздобыть тела казненных. Однако, теперь мы здесь.


— Я могу что-то сделать для вас? — участливо поинтересовался палач.


— Пожалуйста, — прошептал Младший, протягивая через оконце прошение, — передайте это начальнику тюрьмы. Мы здесь по доносу, но нас не вызывают на допросы, и кажется, что о нашем существовании попросту забыли, и еще, — оглядываясь на друга, что безучастно смотрел в стену, — возьмите это, — он протянул палачу серебряный перстень с сапфиром насыщенного синего цвета.


— Не нужно этого, — палач мягко отстранил его руку, в которой был зажат перстень. — Я передам ваше прошение. Не нужно.


— Возьмите, — настаивал Младший, — мне с большим трудом удалось сохранить его от цепких лап тюремщиков. Они отобрали все, что было при нас. У меня будет еще одна, последняя просьба: когда... — он сглотнул, явно волнуясь. — Если случится что нас казнят, сохраните наши тела в целости. Не сбрасывайте их в общую яму с известью, похороните нас как положено, прошу.


— Хорошо, — помедлив согласился палач, принимая перстень. — Даю слово, что так и будет.