Джон даже не подозревал, что Шерлок просит прощения сразу за всё — за игры с Мориарти, за всю ту боль и обиды, которые он причинил когда-то, отчего их души вынуждены вновь и вновь существовать, заточённые в темнице смертных и бессмертных тел. За то, что поздно понял, насколько Джон важен для него — лишь стоя напротив в бассейне и глядя, как на жилете со взрывчаткой мигает красный огонёк.


Шерлок сжал его в объятиях ещё сильнее и поднял голову только когда на его плечи легли твёрдые тёплые ладони. Теряя голову от этой интимной близости, понимая, что в этот момент все может закончится, даже не начавшись, он сделал движение вперёд.


Их губы сталкиваются в почти-поцелуе, и Джон словно каменеет, напрягает ладони, отчего внутри Холмса всё болезненно замирает — сейчас оттолкнёт — а он не сможет перестать касаться, целовать эти мягкие губы, словно он сам— продолжение Джона, и потом придётся отрывать его по живому, оставляя безобразные шрамы по краям, а Шерлок будет цепляться изо всех сил, до крови, до содранных ногтей, лишь бы остаться рядом.


Джон сжимает губы. В его голове звенящая пустота, ни одной связной мысли о том, что ему делать в следующее мгновение. Отстраниться и сделать вид, что этого не было? Или позволить этому случиться, дать волю адреналину, потому что это сейчас кажется таким правильным?


Он делает свой выбор, приоткрывает губы и медленно сдаётся без боя во власть животного инстинкта, завороженный невиданным зрелищем иррационального, нелогичного и полностью подчиненного эмоциям Шерлока, которые накрывают его с головой, как прибрежная волна во время шторма.


И Шерлок ликует, обхватывая ладонями лицо Джона, прижимаясь всем телом ближе — только не исчезай, будь со мной — и Джон остаётся. Жёстко, яростно, беспощадно — поцелуй, на который уходит весь воздух, заставляет их задыхаться.


Джон хаотично тянет его рубашку из брюк и забирается под неё руками, очерчивая кончиками пальцев крепкие мышцы. Тело под ладонями непривычно твёрдое, лишённое женской округлости и мягкости, но сейчас ему это неважно.


Для него происходящее похоже на транс, на душный жаркий сон, после которого останутся влажные сбитые простыни и бесконечное смущение. Пусть завтра он трижды пожалеет об этом, но сейчас существует лишь огонь, струящийся по венам — один на двоих, жадные поцелуи и момент, когда кажется, что тебе принадлежит всё время мира.


Шерлок покусывает его губы, словно Джон — живительный источник, из которого невозможно напиться; с силой проводит пальцами по шее, чувствуя ладонью быстрое биение пульса под разгорячённой кожей. Не выдерживая, он толкает Джона на кровать, скрипнувшую под их весом, осёдлывает его бёдра, трётся, вызывая короткий полувздох-полустон.

Близость туманит рассудок, вмиг загустевшие мысли вытесняет желание, поднимающееся из глубины — как долго он видел во снах эти узкие мягкие губы, синие глаза, светлые мягкие волосы...


Воспоминания (блеск бронзовой кожи, пахнущей солнцем и мёдом, морская соль, смолистый аромат кедра), когда-то заключённые в его памяти, словно в янтаре, осыпаются со звонким стуком, солнечный камень трескается, крошится в золотистую хрусткую пыль.


Тогда и сейчас для него накладываются друг на друга, словно рисунок на кальке, вызывая лёгкое головокружение, но наконец-то Шерлок чувствует себя целым.


Нет никакого одиночества, которым он окружал себя сотни лет.


Нет никакого прошлого. Настало время жить настоящим.


Почти рыча, он тянет рубашку Джона вверх, прижимаясь губами прямо напротив глухо бухающего сердца, и Джон стонет, словно каждое касание рта ощущается на его коже слабыми электрическими разрядами.


В какой-то момент Шерлок поднимается с кровати, быстро стаскивает брюки, отпихивая комок одежды в сторону и оставаясь лишь в рубашке, едва прикрывающей ягодицы. Он лихорадочно переворачивает содержимое тумбочки вверх дном, ища хоть что-нибудь — из ящика на пол сыплются запасные ключи, ручка, какие-то мелочи — и, наконец, находит нужное.


Джон почти забывает, как дышать, когда Шерлок нетерпеливо сдёргивает с него джинсы и бельё, оставляя их болтаться в районе колен, а сам усаживается сверху, крепко сжимая ногами его бёдра. Он обхватывает их члены ладонью, медленно проводит сверху вниз, и они оба задыхаются, потому что воздух вокруг густеет, застревая в лёгких. Этого так много, и так мало одновременно, отчего последняя крошечная часть Джона, говорящая, что это не самая лучшая затея, тонет вместе с рассудком в обжигающем, почти болезненном удовольствии.


Джон не дышит совсем, когда Шерлок, сдвинувшись чуть выше, медленно опускается на него, вытягиваясь струной под его ладонями. Влажный узкий жар сводит Джона с ума, хотя поза далеко не самая удобная — одежда сковывает колени, полы шерлоковой рубашки мешают, к тому же Джон не знает, куда деть руки, попеременно перехватывая его то за талию, то за бёдра. Движения выходят короткими и рваными, но в них столько чувственной нежности, что его колотит, когда Шерлок прижимается ближе, влажно выдыхая ему на ухо.


— Джон... — Шерлок коротко стонет, приоткрывая рот, стискивая влажные пальцы на плечах Джона, подаётся на каждый толчок, чувствуя, как всё его естество рассыпается цветными осколками калейдоскопа, чтобы с каждым движением сложиться в новый узор.


Джон откидывается назад на подушку, и Шерлок почти распластывается на нём, соблазнительно выгибая спину, пока Джон вскидывает бёдра сильнее. Сквозь ресницы он видит искажённое наслаждением лицо Шерлока, закушенные губы и налипшие на влажный лоб кудри.


Напряжение нарастает: кажется, будто воздух вокруг гудит и искрит электричеством, и всё становится неважным, ненужным, мелким, словно они одни живые среди мира, составленного из грубых картонных декораций.


Джон успевает увидеть, как Шерлок потрясённо распахивает глаза и выдыхает ему в губы что-то бессвязное, прежде чем волна всепоглощающего удовольствия накрывает их, оставляя после себя лишь звенящую тишину.


Джон приходит в себя, глядя в белый потолок, по которому ползёт свет фар от проезжающих машин — Шерлок прижимается к его боку, уткнувшись влажным лбом в плечо, растрепавшиеся кудри щекочут шею.


Для них дороги назад больше нет. Осталось только настоящее. Одно на двоих.


========== Глава 18 ==========

В этот спортивный бар Грегори забрел совершенно случайно.


Заведение было из разряда тех, которые он обычно обходил стороной — слишком шумно и накурено. Барная стойка подсвечивалась гирляндой из настолько ярких огней, что уже рябило в глазах, а чуть дальше, в углу, висел приличных размеров плазменный телевизор, который транслировал повтор августовского Суперкубка — перед экраном собралась довольно шумная компания, размахивающая шарфами футбольного клуба «Манчестер-Юнайтед».


Грегори поморщился от особенно громкого крика болельщиков, приветствующего первый гол, и вернулся к своему занятию — уже больше получаса он методично опустошал миску с фисташками, складывая из лёгких скорлупок нечто среднее между пирамидой древних ацтеков и баррикадами французских революционеров.


Пятница вступила в свои права, зажигая яркие вывески пабов и наполняя улицы отдыхающими после работы людьми, а Лестрейд уныло сидел за барной стойкой в компании орешков, стакана тёмного пива и сообщением недельной давности в папке «Входящие»:


«20:29. Мистер Холмс отсутствует в стране. Вернётся в среду. А.».


По всей видимости, А. — это помощница Майкрофта, Антея.


Получается, что с последней встречи на Бейкер-стрит, Майкрофт Холмс не прислал ему ни строчки.


Чтобы не быть похожим на пса в ожидании хозяина (невольно вспомнился фильм о Хатико), Лестрейд решился и сегодня утром сыграл на опережение: послал смс на номер Холмса.


«Накопилось много бумажной работы, — написал Грег. — Шерлок не принимал участия ни в каких расследованиях, перестал донимать меня просьбами об интересном деле. По телефону его голос звучит странно. Только сейчас понял, что это действительно странно.»